продавец? – мягко продолжал Лисовой.
– Трудно сказать, – Федот Клыкович посопел. – Ну, во-первых, это была продавщица, а не продавец… В таком плаще свободном, а на голове платок по самые глаза… Вот и всё, пожалуй.
– Чуяло моё сердце, – Дарья Шкурковна хлопнула себя по бокам, – не надо было нам с нею связываться! А ты мне всё: возьми да возьми… Теперь расхлёбывай!
Федот Грызуйло в ответ лишь руками развёл и ничего не ответил.
– Чего ж ты молчишь! – продолжала наседать жена. – Он всё, понимаете, уговаривал меня да уговаривал, что, дескать, сделка очень уж выгодная…
– Какая же выгода? – строго поинтересовался Красавцев.
– Ну, как же: полное лукошко яиц всего за два кило пшеницы и пять медных колечек…
– Блестящих? – вдруг спросил Попугай.
И Тишка, который всегда верил в ум своего друга, теперь мог только плечами пожать… в душе, конечно, чтобы не опозорить Красавцева перед жителями Большой Медведевки. Блестящие или неблестящие – какое это имеет значение!
– Да, блестящих, – неожиданно подтвердила Дарья. – А вы откуда знаете?
– Пррроницательность!
Все посмотрели на Красавцева с большим удивлением. А особенно после того, как он вдруг заявил:
– Теперь мне всё пррредельно ясно!
«Чудит Степаныч…»
На следующее утро Тишка и Попугай Красавцев отправились в Мухоморьевск. На чердаке деревенского Бюро находок они ещё в первый день обнаружили старый велосипед… причём действительно старый – с колёсами от телеги, с рулём, выструганным когда-то из толстой кленовой ветки, с цепью, которая была, вернее всего, взята напрокат у какого-нибудь сторожевого пса.
В тот раз они только посмеялись над этим «драндулетом» и оставили его стоять в тёмном углу под покрывалом пыли и паутины. Но теперь – деваться некуда – выволокли древнюю машину на свет Божий, почистили, смазали… На ходу велосипед всё равно продолжал немного скрипеть. Однако ехал. И очень даже неплохо!
Тишка сел за руль, Красавцев – на багажник, и они отправились в путь-дорогу. По лесным тропинкам, с горки на горку, через овражек, через речку, через маленькое болотце. И вот на холме завиднелся Мухоморьевск.
– Чего мы там всё-таки будем делать? – спросил Тишка.
В ответ Попугай только нахохливался и загадочно крутил головой.
– Значит, скрываешь? От близкого товарища!
– Секрррет, Тихон! Кррругом уши!
– Уж ладно тебе – «уши»! – Тишка с обидой приналёг на педали, сделанные, между прочим, из потемневших от времени дубовых плашечек. – Просто сказать не хочешь, строишь из себя слишком много!
И тут как раз с ближайшей ветки ближайшей берёзы сорвалась какая-то птица, мгновенно пропала за деревьями. Тишка, который, как всякий дисциплинированный водитель, смотрел на дорогу, оглянулся, когда уж той птицы и след простыл.
– Это кто был?
– Уши! – ответил Красавцев со значением.
– Да брось ты наводить тень на плетень… Это же кукушка была.
– Может, и кукушка… если тебе так нррравится!
Тихон даже остановил велосипед:
– Слушай, Степаныч, ты чего, в самом деле? Можешь толком ответить: мы зачем в Мухоморьевск?
– Как зачем, – шпионским, поддельным голосом заговорил Красавцев, – других посмотреть, себя показать. По городу пошататься. На рынок заглянуть! – тут он так зверски стал подмигивать Тихону, что тот даже растерялся. – Ты забыл, видать, – продолжал Попугай, – что у меня овёс кончился?
Ни про какой овёс перед этим они вообще не говорили. Но Тишка кивнул на всякий случай:
– Ах, овёс?.. Ну, да, помню-помню…
И с тем они въехали в Мухоморьевск. Долго колесили по его то ровным, то кривым, как у всякого небольшого городка, улицам. Тишка крутил педали, а Красавцев сидел у него за спиной и командовал:
– Налево, налево! Теперь прямо пошёл, теперь опять беррри левее… Теперь напррраво заворачивай!
– Мы куда всё-таки едем? – не то спросил, не то наконец прорычал верный пёс, потому что всякой верности в конце концов бывает предел, согласитесь. – Упарился я! Давай хоть передохнём минутку, в чайную заглянем или в трактир…
– Заглянешь-заглянешь, но только позже, – отвечал Попугай, – а пока что сверни-ка во-он в ту улочку…
– Куда мы всё-таки направляемся?
– Хм! У тебя, Тихон, память дырррявая! На рррынок мы едем, на базаррр, пшена мне купить!
– А говорил, овса…
– Да, говорил. А теперь говорррю: пшена!
И в это время ущипнул Тишку за хвост: что, дескать, имей же голову на плечах, помалкивай! Тишка оглянулся: ну буквально ничего подозрительного… Чудит Степаныч!
С огромными предосторожностями
И вдруг Красавцев закричал:
– Ой! Смотрри! У тебя колесо спустило! Торррмози свой трррактор!
Тут Тишка вообще ничего не мог понять. Колёса ведь у них были тележные, то есть деревянные, с деревянными толстыми спицами, а сверху на обод был набит железный обруч.
Что тут могло спустить?..
Однако дисциплинированный пёс послушно остановил велосипед, потому что… потому что не такой уж он был дурак – видел и понимал: его приятель затевает какую-то странную игру. Понять её Тихон пока не мог. Но и мешать, конечно, не собирался. Потому что отлично знал, какой на самом деле Попугай Степаныч Красавцев!
– Верно, прокололось, – сказал чуткий пёс, останавливая машину, – сейчас мы его заменим.
И стал возиться возле велосипеда, чего-то там подстукивая молоточком да поигрывая долотом. Редкие прохожие не обращали на них никакого внимания. А Попугай в это время как-то странно ходил взад-вперёд вдоль забора, у которого они остановились, всё чего-то разглядывал. Один раз и вовсе остановился, сказал:
– Ой, шнурок развязался!
Хотя никаких шнурков на его когтистых лапах отродясь не было и быть не могло! Тишке страсть как хотелось всё у него разузнать. Однако розыскной пёс отлично понимал: надо соблюдать маскировку и военную тайну.
– Ну вот, всё прррекрасно! – закричал вдруг Красавцев. – Можно ехать! Молодчина, Тихон!
И они поехали. Но вовсе не на базар, как предполагал Тишка, а прочь из города. Миновали первую горку, вторую, третью. И наконец остановились в чистом поле… Кругом ни души, небо над головой пустое, серое. Невольно Тихон огляделся с тревогой.
– Никого? – спросил Красавцев.
– Сам же видишь! – и голос у смелого пса почему-то дрогнул.
– Вот теперь, Тихон, слушай мою тайну!
Исключительно догадливый пёс
Попугай ещё раз внимательно огляделся – никого кругом. И только тогда стал рассказывать.
– Помнишь ты, что сказала бобррриха Дарррья?
– Ну, помню, – неуверенно ответил Тишка.
– Она сказала, что та… особа, – тут Красавцев понизил свой голос до хриплого шёпота, – хочет за яйца… помнишь, что она хочет или нет?! – да так строго уставился на Тишку.
– Зерна какого-то… В чём дело-то, Степаныч?..
– Эх ты, «зерна»! А ещё считаешься моим заместителем!
Никаким заместителем Тишка у Красавцева не был и никогда не считался. Но сейчас решил не обращать внимания на такую чепуху.
– Она сказала, – вновь перешёл на шёпот Красавцев, – что хочет за лукошко яиц два кило пшеницы и… помнишь?
– Чего ты привязался?.. Кольца какие-то…
– Не кольца, а колечки. И не просто, а блестящие – я ещё специально переспросил!
Ну… допустим…
Тишка уже начал кое-что соображать, однако что именно, пока не знал. Посмотрел внимательными глазами в глаза своего старого друга:
– Погоди-погоди, Степаныч… Это что же получается?.. Блестящие предметы…
– Пррравильно! – закричал Попугай. Да таким голосом, словно его пчела ужалила. – Пррравильно, пррриятель!
– Неужели…
