Это не понравилось Митрофану Ильичу. Старый рыбак выскочил из камбуза и тревожно замахал руками:
— Что ты делаешь? Шворку послабил! Она же притворяется! Хитрит же, окаянная! Гляди! Гляди-и!..
И тут произошло ужасное.
Почувствовав послабление, белуга вдруг резко вскинула над водой хвост и молнией устремилась в глубину. Крючок, который лежал на баке у ног Тягуна, от резкого движения подпрыгнул вверх и острием впился в руку рыбака выше локтя. Лобогрей испугался, отпрянул от борта, бросив на произвол судьбы корзину с крючьями. Тягун, стеная от невыносимой боли, ухватился правой рукой за впившийся в тело злополучный крючок. Белуга рванула еще раз. От этого толчка Тягун не смог удержаться на ногах. С воплем он полетел за борт и скрылся в пене.
Павлик от волнения прикусил губу. Митрофан Ильич, спрятав лицо в ладони, стонал.
На баркасе в первые мгновения тоже растерялись. Иван Иванович бросил весла, Лобогрей окаменело вцепился в корзину, которая уже переваливалась через борт.
Первым пришел в себя Митрофан Ильич. Старый рыбак закричал на баркас, чтобы немедленно выбирали шворку. Кок уверял, что хоть Никифор и захлебнулся, но он не пошел ко дну, а держится на крючке. Его необходимо как можно скорее поднять.
Иван Иванович ринулся на бак. Оттолкнув Лобогрея, он начал лихорадочно перебирать шворку, бросая ее прямо у своих ног. Рыбак спешил, и у него плохо получалось. Митрофан Ильич бранил Гундеру, в сердцах обзывая как попало, но потом понял, что этим вызывает у рыбака еще большую растерянность.
Сначала из воды показалась окровавленная рука. Лобогрей вцепился в нее и потянул на себя. Гундера резанул шворку ножом около крючка, торчащего из руки. Вторым взмахом он отсек шворку, идущую к «кошке». Тягуна вытащили на бак. Из рассеченной руки текла кровь.
Рыбака подняли на палубу «Альбатроса». Павлик с ужасом смотрел на утопленника, который так не походил на жилистого Тягуна. Сквозь смуглоту кожи проступал землистый оттенок. Механик вынул из руки пострадавшего крючок и делал искусственное дыхание. Митрофан Ильич легонько давил коленом на живот утопленника. Вскоре изо рта неподвижного Тягуна начала вытекать вода и он стал подавать признаки жизни. Кожа постепенно теряла зеленоватый оттенок. Механик обнаружил слабый пульс — включилось в работу сердце. И вот Тягун сделал первый слабый вдох. Потом он чуть приоткрыл синие веки. Спустя полчаса рыбак окончательно пришел в себя.
Митрофан Ильич тщательно забинтовал ему руку. Старик смочил скрученную жгутом марлю в растворе марганца, присыпал порошком белого стрептоцида и положил в глубокую рваную рану.
У Тягуна быстро поднялась температура. Механик дал самые высокие обороты машине. «Альбатрос» взял курс на маяк.
Впереди показался военный корабль. Он шел встречным курсом. Это обрадовало рыбаков. Они не сомневаюсь, что врач с корабля окажет необходимую помощь пострадавшему. И не ошиблись.
По сигналу с сейнера корабль сбавил ход. «Альбатрос» привалил к его крутому стального цвета борту. Через несколько минут врач был уже в капитанской каюте на «Альбатросе».
Рыбаки ожидали его выхода около двери. Врач пробыл у Тягуна минут пятнадцать. Наконец он вышел из каюты.
Митрофан Ильич бросился к нему.
— Доктор?!
Врач неторопливо скинул белый халат.
— Состояние вашего товарища неважное, — сказал он. — Я ввел ему камфару, чтобы поддержать сердце. Но пострадавшего нужно немедленно доставить в больницу. У него большая потеря крови, необходимо ее пополнить за счет донорской. Советую не медлить ни минуты.
— Мы дадим кровь! — сказал Митрофан Ильич, оглянувшись на Лобогрея и Глыбина.
— Столько дадим, сколько понадобится! — подтвердил Лобогрей.
— Это похвально, — кивнул головой врач. — Но переливание я сделать не могу. Нужно сначала установить группу крови пострадавшего и вашей. У меня же такой аппаратуры нет. Словом, спешите.
Врач направился к трапу. На ходу он о чем-то размышлял. На первой ступеньке трапа вдруг остановился и повернулся к рыбакам, провожавшим его взглядами.
— Кто капитан судна?
— Я, — выступил вперед Глыбин.
— Сколько узлов делает ваше судно?
— Семь!
Из-за спины кэп-брига выступил механик и поспешно добавил:
— Семь узлов — это промысловая, так сказать, скорость. В экстренных случаях можно дотянуть до восьми — восьми с половиной.
— А сколько миль отсюда до порта Доброславска?
Глыбин не успел ответить, так как сверху, с тральщика раздался громкий чеканный голос:
— Сорок восемь миль!
Все посмотрели туда, откуда долетел голос. У поручня стоял моряк в синем кителе и такого же цвета пилотке.
Врач немного подумал, потом сказал твердо:
— Шесть часов без квалифицированной помощи — нет, это не годится! — Он поднял глаза на офицера: — Товарищ капитан-лейтенант, такой долгий путь пострадавший не выдержит.
— Я вас понял, — ответил офицер. — Переносите пострадавшего на корабль.
Через несколько минут рыбаки с «Альбатроса» печальными взглядами провожали военный корабль, уносивший их товарища к темной черте горизонта…
Глыбин поставил «Альбатрос» против промысла, с внутренней стороны косы. Гундера отправился на баркасе к причалу, чтобы сдать белугу. Рыбаки разошлись по кубрикам и занялись кто чем.
Лобогрей и Печерица расположились под штаговой[16] лампочкой и спорили о квадратных уравнениях. Было очевидно, что Печерица более сведущ в математике. Чернобровый «заглазник» все время тыкал пальцем в учебник и заставлял Лобогрея нараспев твердить правила и формулы. Лобогрей слушал его, как прилежный ученик своего учителя.
Брага уселся под площадкой и плел из обрывков каната кранец. Глыбин лежал на неводе, подстелив под себя парусиновый плащ. Он безучастно следил за синими парусами рыболовов-любителей, которые носились по заливу на бордовом фоне горизонта.
Павлик умостился на спардеке под трубой с красным поясом. Он вспоминал события минувшего дня.
Впервые в жизни Павлику довелось быть свидетелем человеческой трагедии. Перед глазами неотступно маячила окровавленная рука, торчащая из-под баркаса. То и дело вспоминался предыдущий вечер. Мыркин и Лобогрей взапуски подшучивали, над сумрачным Тягуном. Зачем они взяли под обстрел дядю Никифора?..
Наступали сумерки. Воздух постепенно пропитался синевой. Гасли дали. Легкий береговой бриз изредка пробегал по заливу, играя мелкой шелестящей зыбью. Чайки мирно дремали на воде, спрятав длинноклювые головы под крылья. Тишина и покой властвовали над неоглядным размахом воды.
Вдруг Павлик услышал глуховатый мужской голос, долетевший со взморья.
Метрах в пятидесяти от «Альбатроса» бесшумно скользила шаланда под парусом. На крутом баке возвышалась фигура человека в широкополой, похожей на сомбреро шляпе. Мужчина, сложив ладони рупором, кричал:
— Эй, на катере! Как посудину кличут?!
Павлик посмотрел любопытными глазами на незнакомца, потом перевел взгляд на борт шаланды, где расплывчатыми квадратиками чернели буквы. Название суденышка разобрать было невозможно.
— Алло! Немые там, что ли? — опять крикнул незнакомец.
Шаланда подошла ближе. Кэп-бриг поднялся на ноги. Брага бросил свое занятие и выпрямился у борта.
Незнакомец крикнул в третий раз:
— Как же посудину величают?
— «Альбатрос!» — прогудел Глыбин.
— Ага, землячки! — обрадовался незнакомец. — В гости можно?
Брага поспешно ответил:
— Милости просим!
Незнакомец снял шляпу и помахал ею:
— Спасибочки, мы позже! А то самое рыбка клюет.
Он что-то сказал на корму, где за румпель руля держался другой мужчина. Шаланда медленно удалилась.
Из радиорубки вышел Мыркин в обнимку с телевизором. Радисту хотелось расшевелить загрустивших рыбаков. Через несколько минут Павлик услышал его зазывной голос.
— Друзья-товарищи! Скорей покидайте свои берлоги! Передачка сегодня — сплошной смех!
Рыбаки словно только и ждали этого приглашения. Они повысыпали на палубу. Павлик побежал к ним.
А Мыркин не унимался. Разматывая деловито кабель, он кричал:
— Про монетку не забудьте! По рублику, по рубрику с каждой персоны! Цена не высокая. Дешевле, чем в столичном театре!
Рыбаки разместились на палубе под стеной рулевой рубки. Телевизор стоял на табурете за трюмной горловиной.
— Сейчас песика Барбосика увидите! — говорил Мыркин, хлопоча около телевизора. — Приготовьтесь к смеху, товарищи!
…Глыбин и Брага остались на корме «Альбатроса». Они, видимо, решили ждать «гостей».
Действительно, скоро из-за крутого изгиба косы выскочила шаланда. Парус на ней был черным в синих сумерках.
