Но что делают там, у виселицы? Кого-то вешают? Нет, это куклы, а не люди. Какие смешные чучела. Ага, я понял! Это они вешают изображения Шмербиуса и Ли-Дзень-Сяня. Как похожи, как искусно сделаны! У Ли-Дзень-Сяня перья на шлеме — из мочалки, у Шмербиуса нос свисает ниже подбородка.
Шмербиус встал с кровати и подошел к зеркалу. Он набрал полный рот булавок и стал тщательно прикалывать к своему сюртуку широкую голубую ленту. Затем вышел на балкончик, висевший над площадью.
Я стоял в комнате у него за спиной и мог видеть все. Чучела были уже убраны с виселицы. Раздалось жидкое недружное ура.
Шмербиус говорил по-английски. Громко и уверенно зазвучал его резкий, пронзительный голос. Но толпа перебила его.
— Говори по-китайски! — заревели китайцы. — Пусть он говорит по-китайски! К чорту английский язык!
— А почему не по-арабски? — вопили арабы. — Говори по-арабски!
Но китайцев было больше. И Шмербиус заговорил по-китайски. О, он знал все языки.
Несколько минут толпа молча слушала его. Я не понимал его речи, но чувствовал, что он говорит хорошо и вразумительно. Затем снова раздался невнятный, разноязычный гул.
На фонарный столб, как раз против нашего балкона, взобрался рыжий человек огромного роста. Это был Баумер.
— Не слушайте его! — заревел он оглушительным басом. — Он все врет. Он хочет, чтобы вы, словно рабы, гнули перед ним спины. Это он отнял вашу свободу, джентльмэны удачи! Неужели вы хотите, чтобы оперный свистун ездил на ваших спинах? Долой!
— Долой! — заревела толпа. — Долой оперного свистуна! Долой Ли-Дзень-Сяня!
«Мелкие воры не любят крупных воров», — подумал я. — «Он хочет украсть весь земной шар, а им больше нравится грабить корабли на Великом океане».
Шмербиус вошел в комнату, бледный, с синими губами и снова сел на кровать.
— Бей его! — снова прогремел бас Баумера. — Убьем этого гада, а потом будем выбирать атамана!
— Бей, бей! — ревела толпа.
Дом задрожал. Это толпа выламывала двери.
Шмербиус подбежал к телефону.
— Дайте номер шестнадцать! — завизжал он. — Это мисс Мотя? Да? Ведите ваших молодцов в Оперу. Да, да. С заднего входа. Расставьте на главной лестнице пулеметы. Да… стреляйте, стреляйте немедленно… да… да… да… Сейчас иду.
Тррах! Парадная дверь была выбита. По лестнице раздался топот бесчисленных ног.
— Идем, — сказал мне Шмербиус, и я побежал за ним. Мы прошли до самого конца коридора. Он открыл дверь. Вот мы в маленьком чулане с квадратным отверстием в полу. Он запер за собой дверь на ключ.
Мы подошли к отверстию и стали спускаться вниз по винтовой лестнице. Через секунду до нас донеслись удары в запертую дверь.
Мы спустились в темный, сырой сводчатый коридор. Здесь пахло плесенью, и было тяжело дышать. Шмербиус вынул из кармана огарок свечи, зажег его и повел меня за собой. Минут пять мы шли в полном безмолвии. Вдруг я наступил ногой на какой-то круглый предмет и испуганно вскрикнул.
Шмербиус засмеялся.
— Череп, — сказал он. — Здесь этого добра сколько угодно.
И действительно дальше черепа и кости стали попадаться нам на каждом шагу. Шмербиус отбрасывал их на ходу носком сапога, они, как гнилые деревяшки, ударялись о каменные стены и рассыпались.
— Чьи это кости? — спросил я.
— Не знаю, — ответил он. — Должно быть, тех самых людей, которые построили Двигающийся Утес и покрыли орнаментом черные стены Совета.
Свеча несколько раз потухала, и Шмербиусу приходилось снова зажигать ее. Каждая остановка приводила его в бешенство. Он страшно спешил.
Наконец, мы дошли до другой винтовой лестницы. Он быстро помчался вверх. Я едва поспевал за ним. Все выше с каждым поворотом. Свеча потухла. Трудно итти в темноте по узким скользким ступенькам. Наконец он ударился обо что-то головой, остановился, понатужился и поднял над собой люк.
Мы оказались в партере Оперы.
Глава шестнадцатая. В Опере
В партере была суета: мрачные молчаливые люди неуклюже строили баррикады; кресла горою громоздились у главного входа. Со сцены, один за другим, то и дело прыгали матросы, возбужденно потрясая ружьями, и направлялись к парадным дверям, выходящим на площадь. Вот двое из них протащили пулемет. За этим пулеметом — второй, третий, четвертый. Всем распоряжалась мисс Мотя. Маленькая, кругленькая, красненькая, она шариком перекатывалась с места наместо, и всюду раздавался ее голос. Хмурые, бородатые моряки повиновались каждому ее слову.
— Пойдемте, Аполлон, — сказала она Шмербиусу по-русски. — Мы живо разгоним изменников.
— Да, разгоним, а что же потом?
— А потом нам придется плохо. Эрлстон будет обстреливать Оперу из Вращающегося Форта.
И она побежала к окну. Площадь была залита народом. Люди сидели на фонарях, на деревьях, на крышах, даже на перекладине виселицы. Здание Верховного Совета тоже кишело людьми. Через его выбитые окна на площадь летели стулья, столы, пишущие машинки, бумаги.
Вдруг бешено затикали гигантские часы: пулеметы.
Толпа отхлынула. Давя друг друга, люди бурными кипучими потоками полились в переулки и улицы. Но переулки и улицы были слишком узки и не могли сразу вместить всех убегающих, а пулеметы не переставали стучать.
Шмербиус вышел под коллонаду, к пулеметам. Я поспешил за ним.
— Перестаньте стрелять, — сказал Шмербиус мисс Моте. — Они теперь и без того разбегутся. Если вы всех перестреляете, кем же я буду управлять после победы?
И он мрачно улыбнулся.
— Не говорите о победе раньше времени, — сказала девушка. — Самое страшное еще впереди.
И как бы в подтверждение ее слов, Вращающийся Форт открыл огонь.
— Плохой у тебя придел, Эрлстон, — сказал Шмербиус. — Ручаюсь, что ты угодил в озеро.
Площадь опустела. Трупы покрывали ее. Среди них копошились раненые. Недалеко от меня на ступеньках сидел какой-то бледный старик, и изо рта у него шла черная кровь. Я хотел кинуться к нему на помощь, но в эту минуту снова раздался оглушительный грохот. Со звоном посыпались стекла. Когда рассеялся дым, мы увидели, что там, где была виселица, зияет большая яма. Эрлстон промахнулся опять.
— Опять перелет! — сказал Шмербиус таким разочарованным тоном, словно порицал неприятеля за его неумение.
Далеко впереди загремели пушечные выстрелы.
— Это суда, стоящие на озере, вступили в бой друг с другом, — сказала мисс Мотя.
К Шмербиусу подошел бородатый араб и сказал, что в фойе звонит телефон. Шмербиус ушел. Минут через пять он вернулся.
— Я говорил с Ли-Дзень-Сянем. Он бежал в Форт Подковы. Какой позор! Мы здесь ради него рискуем шкурой, а он сидит себе там за семьюдесятью пушками и поглядывает на сражение в бинокль. Я посоветовал ему начать обстрел Вращающегося Форта.
И, действительно, сейчас же позади нас, в горах, началась канонада.
— Посмотрите налево, — вдруг сказал Шмербиус: Зарево!
— Да, зарево, — тихо произнесла мисс Мотя. — Это горят доки.
— Доки! — завопил Шмербиус. — Мои доки! Шесть лет работы! Лучшие доки в мире! И все пошло прахам из-за этих идиотов.
— Это подожгли не они, — продолжала мисс Мотя. — Зачем им поджигать доки? Я думаю…
— Что вы думаете?
— Я думаю, что доки подожгли рабы. Они оставлены там одни без присмотра.
В эту секунду раздался такой оглушительный грохот, что у меня потемнело в глазах. Здание Оперы заколыхалось. Обрушилась одна из колонн, придавив своею тяжестью трех наших солдат. Я не удержался на ногах и сел на пол. Шмербиус съехал по лестнице вниз. Было смешно смотреть, как он подпрыгивает на каждой ступеньке. Эрлстон, наконец, добился своего. Он попал в заднюю стену Оперы.
Шмербиус, согнув свою и без того сгорбленную спину, сконфуженно поднялся по лестнице.
— Вы полетели потому, что ни минуты не можете постоять на месте, — сказала мисс Мотя с улыбкой. — Мечетесь из стороны в сторону. История назовет вал „Аполлон Неукротимый“.
— Не говорите глупостей, — хмуро ответил Шмербиус, — лучше посмотрите туда. Что они делают?
Дом Верховного Совета снова наполнился людьми. Они, должно быть, пробрались туда через заднюю дверь с одной из соседних улиц.
— Приготовьте пулеметы! — сказал Шмербиус.
— Нет, нам нечего их бояться, — сказала мисс Мотя. — Они и сами напуганы на-смерть. Интересно знать, кто загнал их в здание Совета?
Из дверей и окон Верховного Совета на площадь стали выскакивать люди. В страхе они смотрели на нас, затем бежали к третьему дому, выходящему на площадь, к арсеналу.
— В арсенале сейчас никого нет, — говорила мисс Мотя. — Гассан-бен-Дигам, не зная к кому примкнуть, еще вчера вечером уехал куда-то с удочкой рыбу ловить. Хитрец, он примкнет к победителю.
