Дядя Витя спросил:
— А все-таки почему тебя так тянет история? И не просто история, а раскопки? Потому что загадки, клады и приключения?
— Конечно. А что плохого? — отозвался Сережа.
— Ничего плохого. Но этого мало для научного интереса. Археология, друг мой, не только путешествия и открытия. Это еще и ежедневная работа. Иногда очень кропотливая, очень скучная. А чтобы скучной она не была, надо ее очень любить.
— Я… наверно, полюблю, — сказал Сережа. — Знаете, дядя Витя… Дело не в приключениях. Мне трудно объяснить. Вот мы живем на свете… Сегодня живем. Ну вчера, завтра. А когда я думаю, как люди раньше жили, когда я это будто вижу, мне кажется, что я тысячи лет живу. Ну вместе с теми, про кого узнал. Будто все это со мной случалось. Будто все на свете, что было, — это мое… Ну я не знаю, как сказать.
— Я тебя понял. Правда, в этом больше от поэзии, чем от науки. Но определенный смысл есть в твоих словах, — сказал дядя Витя.
А еще через день случилось то, о чем Сережа тайно и трепетно мечтал с самого начала. Так мечтал, что даже слегка забыл об «Эспаде».
Дядя Витя оценивающе посмотрел на Сережу и раздумчиво произнес:
— Я думаю, тебе полезно было бы этим летом поработать на раскопках. Ты не против путешествия в Севастополь?
«Эспада» напомнила о себе тревожным известием. Утром, когда Сережа сидел за уроками, прибежал Стасик Грачев.
— Тебе Нока? — спросил Сережа. — Забирай, он дрыхнет в той комнате.
Стасик был сердит и озабочен.
— Тебя, а не Нока… Наташка послала. Велела сказать: ваши ребята дерутся на шпагах.
— Кто? Где? — Сережа встал.
— Не знаю, кто. За Димкиным домом у забора.
— А где Наташа?
— Побежала к Генке.
…Сережа, Генка и Наташа примчались к Димкиному дому одновременно.
У забора, на полоске земли с молодой травкой, шел бой. Сражались Митя и Андрюшка Гарц. Отлично дрались! Красиво, энергично. Свист и звон разлетались от клинков.
Но они были без масок! И даже без курток. Андрюшка — в тонком тренировочном костюме, а Митька (вот балда!) — в шортах и безрукавке: наверное, поначалу не верил, что Андрюшка может зацепить его. Но недаром Андрюшка был в фильме д’Артаньяном. Тренировки не прошли зря. У Митьки на руках и на ногах краснели длинные царапины. Видно, бой был, как на шпагах, дуэльный.
— Стоп! Вы что, рехнулись?! — крикнул Сережа.
Они остановились. Опустили клинки. Повернулись к Сереже. Андрюшка рукавом вытер лоб. Митя резко побледнел, стал медленно краснеть, бросил рапиру и опустил голову. Потом нагнулся, растирая ладонью ссадину на ноге.
— Не смей! — сказала Наташа. — У тебя руки в земле.
— Ябеда, — тихонько сказал Андрюшка. Грустно и без злости.
Генка тихо проговорил:
— Вот обормоты…
Здесь была вся компания: Митька, Данилка, Андрюшка, Димка. Были еще Андрей Ткачук, Валерик и Вовка Воронины.
— Ребята, вы что?.. — сказал Сережа.
— А что? — спросил Андрей Ткачук. Потом махнул рукой — Не везет, как всегда. Хотел душу отвести, не успел.
— Душу! — сказал Генка. — Без масок, без защиты! Твоя душа так на небо может вознестись.
— Да брось! — откликнулся Андрюшка Гарц. Ему было неловко, и он поэтому старался держаться храбро: — Когда репетировали для фильма, тоже дрались без масок.
— Не надо, Гарц, — сказал Валерик Воронин. И все поняли, что именно «не надо». Для фильма бои разыгрывали, как по нотам, каждое движение отрабатывали заранее с мае-сой предосторожностей. Глупо сравнивать со спортивным боем.
— И Данила тут… Капитан! — сказал Сережа. — Я с тобой еще поговорю. И Димку притащил.
— Я сам пришел, — со вздохом сказал Димка.
— Олег нам разве для этого клинки оставил? Он же доверял всем… И тебе, Митька. Тоже оправдываться будешь?
Митя шепотом сказал:
— Не буду.
— А перед кем оправдываться? — вдруг спросил Вовка Воронин и поднял на Сережу честные серые глаза. — Отряда нет. Значит, закона тоже нет.
— Внимание! — вдруг сказал Сережа.
Это была не просьба. Это слово заменяло в «Эспаде» команду «смирно». Как оно вырвалось у Сережи, он сам не мог понять. То ли от обиды за отряд, то ли от отчаяния, что гибнут остатки «Эспады». И почти со слезами он крикнул:
— Группа, внимание!
Он понимал, что ребята могли не послушаться. Могли пожать плечами, подобрать рапиры и уйти. Могли просто сказать: «А ну тебя…»
Нет, не могли. В каждом еще жила «Эспада». Они выпрямились и опустили руки.
Генка встал напротив Сережи и шепотом сказал:
— Становись.
Не поднимая головы, рядом стал Митя. Где Митя, там и Данилка. И Димка. Вздохнул и встал рядом с Димкой Андрей Ткачук. Не по росту, но сейчас было не до этого. Андрюшка Гарц и Воронины встали в шеренгу привычно, как на линейке.
Кузнечик сказал Наташе:
— Стань в строй!
— Я же…
— Стань в строй!
Стасик Грачев обнял за шею Нока и молча следил за ребятами.
В строю стояли девять человек. И выжидающе смотрели на Сережу: «Что дальше?»
А он не знал, что дальше.
Он был такой же, как они. Даже младше Валерика Воронина. В нем жила боль и гордость за отряд: и он сделал бы для отряда все, что возможно. Все, что скажут. Но что сказать самому, он не знал.
— Нельзя так… — сказал он, и это прозвучало слабо, жалобно даже. — Ну нельзя так, ребята…
Они стояли неподвижно и слушали молча.
Тогда, по очереди глядя в их глаза (а это было почему-то трудно), он произнес:
— Нас осталось так мало… Но мы все равно есть. Нельзя же плевать на самих себя. Мы сами придумали наши законы, а теперь… Ну, подождите, достанем маски, будем еще драться. Может быть, все еще будет.
Он понял, что говорит не то. И повторил:
— Нас всего десять человек. Мы теперь все отвечаем за отряд одинаково. Мы все капитаны. Понимаете?
— Как это — все капитаны? — спросил Вовка Воронин.
— А вот так! Все! Потому что все отвечаем. Ну пусть с отрядом плохо, но мы же не умерли!
Андрюшка Ткачук вдруг усмехнулся и заговорил:
— Наконец-то повезло. В капитаны попал.
— Я серьезно, — сказал Сережа.
Ткачук не отвел глаз и перестал смеяться.
— Я тоже серьезно.
И Сереже стало спокойнее.
— Нам нельзя ни ссориться, ни расставаться, — сказал он. — У нас еще будут хорошие дни.
Митя Кольцов не опускал голову. Он встретился глазами с Сережей и прошептал:
— Флаг-капитаны…
— Что? — спросил его стоявший рядом Данилка.
— Есть такое звание на флоте, — тихо объяснил Митя. — Флаг-капитаны. Я читал… Не знаю, что оно значит. Но мы отвечаем за флаг, значит, флаг-капитаны… Я… ребята, честное слово… об этом не забуду. И вы… Ладно?
Вечером у Сережи разболелась голова. И вместе с болью пришла тоска по отряду.
По Олегу, по ребятам, по долгим вечерам в кают — компании. И по боям, которых не было больше месяца.
Он лежал и молчал.
— Что с тобой? — спросил дядя Витя.—
Почему хандришь?
И Сережа стал рас- ‘ сказывать. Он впервые говорил с дядей Витей об отряде. Он рассказывал долго и подробно.
Когда он замолчал, дядя Витя сказал:
— Когда я подумаю, как люди раньше жили,— сказал Сережа,— я это будто вижу…
— Слышал я и раньше о твоих делах. Галина кое-что рассказывала. Нахлебался ты горя со своей «Эспадой»… Суета сует…
— Что? — не понял Сережа.
— Я говорю, что много в жизни суеты, — объяснил дядя Витя.
На дружинном сборе принимали в пионеры третьеклассников. Большим четырехугольником выстроились в зале отряды. Белые рубашки, огненные галстуки, золото пуговиц и пряжек. Голубая форма октябрят. Вспышки солнца на венчиках горнов, на острой верхушке знамени…
— Дружина, смирно! Равнение на знамя…
Солнце захлестывает зал. Запуталось в
Димкиных пшеничных волосах — они выбились из-под красной «испанки».
Сережа краем глаза видит голубой огонек. Это у него на уголке воротника, в маленьком и прозрачном голубом крабе, искра солнца повисла, словно в капельке голубой воды.
…Перед сбором была у Сережи стычка с Викой Гармашевой. Из-за этого краба — Димкиного подарка.
— Каховский, это что за брошка! — голосом рассерженного завуча сказала Гармашева.
— Это значок, — сказал Сережа.
— Кажется, таких значков в пионерской форме нет.
— Отвяжись, — попросил Сережа.
— Не груби, пожалуйста. Я с тобой как председатель совета дружины разговариваю.
— Все равно отвяжись, — повторил Сережа. И чтобы она в самом деле отстала, добавил: — Это знак «Эспады».
