Вскоре мальчик составил себе помаленьку целый королевский двор. Разумеется, он был принцем, а его друзья изображали телохранителей, камергеров, конюших, придворных, лордов и леди и членов королевской фамилии. Каждый день поутру самозванного принца встречали по церемониалу, вычитанному Томом из книг; каждый день в совете, который он учредил, обсуждались государственные дела несуществующего королевства, и каждый день его высочество, мнимый король, отдавал приказы своим воображаемым войскам, флоту и наместникам.
Затем самозванный король, принц в лохмотьях, отправлялся в свой обычный поход за подаянием в несколько фартингов; вернувшись домой, глодал свою черствую корку, выносил обычные пинки и побои и во сне, растянувшись на жесткой соломе, наслаждался своим воображаемым величием. Между тем страстное желание Тома хоть разок увидеть своими глазами настоящего принца не только не покидало его, но разрасталось изо дня в день, с часу на час, так что наконец поглотило в нем все другие желания и помыслы и сделалось его единственной мечтой.
В один январский день, во время своих обычных скитаний за подаянием, Том, босой и продрогший, уныло бродил уже несколько часов кряду вокруг Минсинг-Лэна и Литль-Ист-Чипа, с завистью поглядывая на окна бакалейных лавок и мечтая о соблазнительных пирожках с ветчиной и о других восхитительных лакомствах, выставленных в окнах для соблазна рода человеческого. Все эти прелести казались ему доступными разве только для ангелов, – по крайней мере, насколько он мог судить по запаху: вкуса подобных соблазнительных вещей Том не знал, потому что ему еще ни разу не выпадало счастье попробовать их.
На дворе моросил холодный дождь; день был печальный, пасмурный, туманный. К вечеру Том вернулся домой такой промокший, измученный и голодный, что даже отец с бабушкой пожалели его – по-своему, конечно, – и, наскоро угостив его тумаком в спину, отправили спать. Голод, усталость, ссоры и шум в доме долго мешали Тому уснуть, пока разыгравшееся воображение не унесло его наконец далеко в волшебную страну, и он уснул в обществе принцев, с ног до головы разодетых в золото и драгоценные камни. Принцы жили в роскошном дворце, и им с низкими поклонами прислуживало множество слуг, чуть не на лету подхватывавших и исполнявших каждое их приказание.
Итак, Том уснул, и ему, как обычно, приснилось, что он-то и есть маленький принц.
Целую ночь Том упивался своим величием, ходил по роскошным, светлым залам, окруженный толпой знатных лордов и леди, вдыхая чудные ароматы, слушал волшебную музыку и на почтительные поклоны расступавшейся перед ним толпы отвечал то благосклонной улыбкой, то царственным наклоном головы.
Утром, когда он проснулся и увидел окружавшую его нищету, действие его сонных грез не замедлило сказаться: жизнь показалась ему во сто крат горше. Сердце его больно сжалось, и он залился слезами.
Глава III
Том встречает принца
Том проснулся голодный и холодный и вышел из дома с головой, отуманенной призрачным великолепием его ночных грез. Он рассеянно брел по улицам, сам не зная, куда идет, и ничего не замечая кругом. Прохожие толкали и бранили его, но мальчик так углубился в свои размышления, что ничего не видел и не замечал. Он дошел, наконец, до Темпль-Бара. В своих скитаниях Том никогда еще не заходил дальше этого места. Он на минуту приостановился, как будто что-то соображая, но сейчас же впал в прежнюю задумчивость и побрел дальше. Скоро он очутился за стенами Лондона. В то время Стрэнд уже не был проселочной дорогой и даже назывался улицей, хотя, надо сознаться, это была довольно странная улица: по одну ее сторону тянулся почти сплошной ряд домов, между тем как по другой стороне были разбросаны на далеком друг от друга расстоянии великолепные дома-громады – дворцы богатой знати, с большими роскошными садами, спускавшимися к реке. Теперь от этих садов не осталось и следа: все они сплошь застроены уродливыми зданиями из камня и кирпича.
Том добрался до деревни Черинг и присел отдохнуть у подножия чудного креста, воздвигнутого в давно прошедшие времена одним развенчанным королем; потом он опять лениво побрел по прекрасной тенистой дороге, миновал роскошный дворец кардинала и направился к другому, еще более роскошному и величественному дворцу, – к Вестминстеру. Остолбенев от восторга, Том уставился на это чудо архитектуры, на огромные флигели в виде крыльев, на грозные бастионы и башни, на высокие каменные ворота с золочеными решетками, целым рядом колоссальных гранитных львов и другими символами и атрибутами королевской власти и могущества. Неужели же исполнилась наконец его пламенная мечта? Вот он, королевский дворец. Неужели Господь не поможет ему увидеть принца – живого, настоящего принца?
По обе стороны позолоченных решетчатых ворот стояли, как две живые статуи, вытянувшиеся в струнку, статные, неподвижные часовые, с головы до ног закованные в сверкающую стальную броню. На почтительном расстоянии от них топталась кучка народа – деревенских жителей и горожан – поджидая удобного случая хоть одним глазком взглянуть на кого-нибудь из королевского дома. Богатые экипажи, в которых сидели разряженные господа, а на запятках стояли такие же разряженные слуги, то въезжали, то выезжали в другие роскошные ворота дворцовой ограды.
Бедняжка Том, в своих лохмотьях, робко протиснулся вперед сквозь толпу, со страхом озираясь на грозных часовых, взглянул сквозь позолоченную решетку, и то, что он там увидел, заставило его чуть не обезуметь от радости.
Во дворе, за оградой, стоял красивый, смуглый, статный мальчик. Он был весь в шелке, в атласе и драгоценных каменьях; на боку у него висела маленькая, украшенная алмазами шпага и такой же кинжал; ноги были обуты в прелестные туфельки с красными каблучками, а на голове красовалась изящная малиновая шапочка, с перьями и с алмазным аграфом. Мальчика окружали какие-то нарядные господа, должно быть, его слуги. Вот он, наконец, – принц, настоящий живой принц из плоти, – в этом не могло быть никакого сомнения. Наконец-то сбылась горячая, заветная мечта мальчика-оборванца!
У Тома чуть сердце не выскочило от радости, и глаза широко раскрылись от удивления и восторга. Всякий страх, всякая осмотрительность у него исчезли, уступив место одному страстному желанию: поближе подойти к принцу, хорошенько на него наглядеться. Сам не сознавая, что он делает, Том прижался лицом к золоченой решетке ворот, но в тот же миг один из часовых грубо его оттолкнул, и он кубарем отлетел в толпу зевак.
– В другой раз будь осторожней, бесенок! – сказал часовой.
В толпе поднялся хохот, посыпались остроты. В ту же минуту молодой принц бросился к решетке с пылающим лицом и сверкающими гневом глазами и крикнул:
– Как ты смеешь так обращаться с бедным мальчишкой! Как смеешь быть таким грубым, хотя бы с самым последним из подданных моего отца! Сейчас же отвори решетку – слышишь? – и впусти его!
Посмотрели бы вы на восторг изменчивой толпы! Посмотрели бы, как полетели в воздух шапки! Послушали бы, каким дружным криком: «Да здравствует принц Валлийский!» – огласился воздух.
Часовые сделали на караул своими алебардами, сейчас же отперли ворота и снова взяли на караул, когда маленький принц нищеты в своих развевающихся лохмотьях бросился навстречу принцу безграничного довольства и роскоши.
– Какой у тебя усталый вид! Ты, верно, голоден? Тебя обидели… Ступай за мной, – сказал Эдуард Тюдор.
С полдюжины человек из присутствующих великолепных джентльменов бросилось было вперед, бог весть зачем, – вероятно, чтобы вмешаться в дело. Но одного царственного движения руки принца было довольно, чтоб они остановились как вкопанные. Между тем Эдуард ввел Тома в роскошную комнату, которую он назвал своим кабинетом. По его приказанию на столе немедленно появилась закуска, какой Том отродясь не видывал. О такой роскоши он знал разве только из своих книжек. Принц с истинно царскою добротою и деликатностью выслал всех слуг, чтобы они своим чопорным присутствием не смущали его оборвыша-гостя; сам же подсел к нему поближе и, пока Том ел, засыпал его вопросами:
– Как тебя зовут, мальчуган?
– Том Канти, сэр… ваша милость.
– Странное имя. Где ты живешь?
– В городе. В Оффаль-Корде, за Пуддинг-Лэном.
– Оффаль-Корд! Престранное название! А родители у тебя есть?
– Не только родители, сэр, но и бабушка, которую я терпеть не могу, – прости мне, Господи! – и сестры-двойняшки, Нани и Бетти.
– Что же, твоя бабушка дурно с тобой обращается, что ли?
– Не со мной одним; она со всеми такая, с вашего позволения, сэр. Презлющая старуха: только и знает, что ругается да дерется.
– Неужели ты хочешь сказать, что она тебя бьет?
– Только тогда и не бьет, когда спит или мертвецки пьяна. А как проснется, так и начнет тузить да таскать за волосы.
