Надо мной нависал огромный чернобородый мужик, в старинном кафтане, с саблей у пояса.
- Давай, давай, беги к ним! - гудел он.
Мужик не произносил эти слова так, как обычно произносим мы. Его губы оставались неподвижны, а слова словно рождались в воздухе, но я слышал их абсолютно четко.
Я стиснул зубы, чтоб не закричать. Не хватало еще, чтобы я выдал себя перед теми, кто суетится вокруг дома.
- Беги к ним, сынок, беги! - задребезжал другой голос, надтреснутый и мерзкий.
Рядом с чернобородым мужиком возник другой, небольшой и скрюченный. За ухом у него торчало гусиное перо, а лицо, и без того уродливое, казалось еще страшнее: его нос был зверски изуродован, и вместо ноздрей виднелись две огромные дыры.
- Беги к ним, кому говорят! - повторил он.
На меня опять что-то надавило с жуткой силой. Вроде бы мужики почти не шевелились, они колыхались в воздухе, а сам воздух меня толкал, как толкает в спину ураганный ветер. Я еле цеплялся за доски и чувствовал, что долго не продержусь.
А рядом с первыми двумя возникали все новые и новые фигуры и рожи, одна другой страшнее, и все - в старинных одеждах ...
- Беги к ним! - громыхал чернобородый.
- Нажмите на него крепче! - дребезжал скрюченный.
Они все вместе стали наваливаться на меня, и я понял, что мне конец ...
Неожиданно огромная черная тень будто рухнула с неба. Это был ворон Ковача. И стоило ему появиться среди призраков, как они сразу рассеялись.
Я с облегчением перевел дух. Ворон, сделав свое дело, взмыл в ночное небо и исчез. Я осторожно выглянул из-за сарая.
Пока я воевал с призраками, тени закончили свою работу.
- Давай! И отбегай! - скомандовала одна из теней. Заплясали язычки пламени, тени побежали прочь от дома, а потом ночь будто взорвалась - так полыхнуло со всех сторон пламя, охватывая «инженерный дом» от фундамента до крыши и в пламени этом не было ни единого просвета!
Где-то вдали, на одной из соседних улиц, отчаянно закричал какой-то мужчина, потом послышался женский визг.
Я смотрел, оцепенев. Теперь я понял, что делали эти тени.
Они со всех сторон обливали дом бензином или керосином, а может, и подкладывали еще что-то ... По тому, с какой яростью пламя бушевало под каждым окном, охватывая оконные проемы, было похоже, что под окнами и на окнах было что-то такое, что мешало выбраться из дома.
Я не знал, что делать. Пытаться загасить пожар нечего было и думать, но даже взломать заколоченную (теперь я понимал, что она заколочена) дверь или освободить одно из полыхающих окон, чтобы через это окно можно было вылезти, у меня бы не получилось.
Все больше слышалось криков и воплей с соседних улиц, и у дома стала собираться толпа, люди боялись близко подходить к огню, а потом весь шум перекрыли сирены пожарных машин.
Машины резко тормозили у дома, пожарники выскакивали, разматывали шланги, готовили свои ломики, топорики и лестницы. Не успели они направить шланги на горящий дом, как крыша затрещала и начала проседать. Сквозь нее прорвался столб дыма и искр, пламя устремилось к небу, и весь дом превратился в огромный факел.
Пожарники кричали, чтобы народ отошел подальше. На конец заработали шланги, но толку от них было мало. Правда, пламя на окнах они кое-где сбили, но все уже выгорело до та кой степени, что огонь начинал угасать сам по себе.
Опять послышался треск. Это пылала стена фасада. Разлеталась деревянная обшивка, обнажались скрытые ею старые бревна, тоже охваченные пламенем. И вдруг бревна затрещали как-то иначе - в их треске появился другой звук, что ли, если можно так выразиться. Потом они разошлись, будто разбитые могучим ударом, в стене образовалась брешь, словно пробитая тараном, во все стороны полетели крупные щепки, и на фоне пламени возникла мощная фигура ...
Толпа ахнула и отпрянула назад. Пожарники оцепенели. Ковач спокойно вышел из бреши, которую он сам себе и пробил своими стальными кулаками, прошел метров десять, остановился и оглянулся на полыхающий дом.
Дом, словно под его взглядом, вздрогнул и совсем обрушился.
Я больше не выдержал.
- Жив! - закричал я, выскакивая из своего укрытия и кидаясь к Ковачу. - Жив!
- Жив, - подтвердил Ковач.
Он наклонился, взял пригоршню чистого снега и стал снегом стирать следы копоти с лица и рук.
Мы услышали звук затормозившей машины. Это на своей директорской «вольво» подъехал Машкин отец.
- Слава богу, уцелел! - кинулся он к Ковачу. - как только мне позвонили, я сразу помчался! .. Но как же они ... как же ты ...
- Все хорошо, - сказал Ковач, выпрямляясь. И мне показалось, что в его взгляде промелькнуло нечто, похожее на лукавство. - Но теперь, я думаю, вы согласитесь, что мне безопаснее жить на заводе и ночевать прямо в цехе ...
- Да, конечно, конечно, - забормотал Сапаков. Кто-то положил руку мне на плечо. Я оглянулся.
Это был мой отец. И рядом с ним - дядя Коля Мезецкий. - Ты что здесь делаешь? Тебе давно спать пора!
- Он молодец, - сказал Ковач и поглядел на меня. - Но все равно ступай спать.
Я пошел домой, и состояние у меня было - сами можете себе представить, какое. Я был и возбужден, и потрясен, и напуган, и обрадован, и думал, что я всю ночь не смогу уснуть.
Но я заснул. И заснул очень быстро. Заснул, поставив на полочку возле самой кровати стальной глобус-копилку.
Глава шестая ПРИЗРАКИ ПРОШЛОГО
На следующий день в школе Яков Никодимович после своего урока сказал мне:
- Найденов, задержись на секунду.
Я остался, и Яков Никодимович, подождав, пока все выйдут, спросил:
- Ты был свидетелем пожара, да?
Я кивнул.
- Расскажи мне все, что видел. Я запишу. Это очень важно. Но это можно сделать и чуть попозже. А сейчас я хотел спросить у тебя, не хочешь ли вечерком прогуляться к одному человеку.
- Вы нашли того, кто может что-то знать ... ну, о тех, прошлых Ковачах?
- Похоже, нашел, - усмехнулся он как-то криво. - Видишь, мне почти месяц понадобился, чтобы зацепить хоть какую-то ниточку. Все, кто может помнить те времена, отнекиваются и отговариваются ...
- А кто этот человек?
- Он довольно долго был пациентом психиатрической больницы, - сообщил Яков Никодимович.
- Он ... не того, не буйный? - немного испугался я.
- Был бы буйным, его бы не выпустили. Сейчас он старик, на пенсии. Немного не в себе, конечно ... Но, похоже, только псих и отважится рассказать о событиях тех лет. Может, и мы тогда разберемся, что в них такого страшного.
- Конечно, я пойду! - сказал я.
- Тогда в шесть часов подходи ко мне, а уже от меня двинемся дальше.
- Обязательно!
Он отпустил меня, и я побежал на перемену.
- Что ему было надо? - спросили Борька с Васькой.
- Да так. В очередной раз насчет своего краеведческого музея, не хочу ли я чем-нибудь помочь. Ему мой домашний реферат по истории родного края понравился.
Раньше у меня никогда не было секретов от друзей. Но сей час что-то нашептало мне, что нынешнее дело - совсем особенное, и чем меньше народу будет о нем знать, тем лучше.
Сам я был заинтригован, как говорится, по самую макушку и ровно в шесть часов вечера был у Якова Никодимовича.
Мы сели в автобус и проехали остановок пять, до кварталов блочных домов на северо-востоке. Дома были разные. Пятиэтажки - постарше, семи- и восьмиэтажные - поновее. Яков Никодимович сверился с адресом на бумажке, мы нашли нужный дом и подъезд и поднялись на лифте на шестой этаж.
Яков Никодимович позвонил в дверь.
- Кто там? - прозвучал надтреснутый старческий голос.
- Здравствуйте, Александр Степанович, - сказал Яков Никодимович. - Это я, Плотогонов, от краеведческого музея. Я вам звонил.
Дверь приоткрьтась. Выглянул довольно ветхий старик. - Плотогонов, говорите? А это кто?
- А это - мой ученик. Ему тоже будет интересно вас послушать. Петя, познакомься с Александром Степановичем Рахмоновым.
- Здравствуйте, - сказал я. - Добрый вечер.
- Добрый, коль не шутите, - отозвался Александр Степанович. Он распахнул дверь. - Заходите.
Мы вошли. Еще на лестничной клетке я уловил кошачий запах, из приоткрытой двери им повеяло сильнее, а в прихожей он стал довольно резким.
- У меня три кошки, - сразу объяснил Александр Степанович. - Единственные, можно сказать, родные существа. Все волнуюсь, что с ними будет, когда меня не станет. Правда, соседи у меня хорошие, обещали приглядеть, если что, но все равно, знаете ... Да что это я все о своем и о своем. Проходите.
Мы прошли в комнату, где сразу увидели всех трех кошек.
Одна устроилась на подоконнике, возле батареи, вторая - в углу дивана, а третья - под телевизионным столиком. И вся троица предпочитала наблюдать за нами издали, не пытаясь познакомиться поближе.
Александр Степанович жестом пригласил нас сесть за круглый стол посередине комнаты, сел сам и спросил:
