– Мам, да где вы там? Несите скорее вареники, я уже и сметану достала!
Вареники в доме? Да ещё со сметаной? Значит, какой-то праздник. И только Зойка хотела позвать деда Макара, как на крыльце появилась Степанида и оповестила собравшихся к забору соседок:
– Та радость же у нас! Ночью Тонькин мужик вернулся! Подчистую списали! Всё! Отвоевался!
И тут вышел он сам. Лицо нервное, жёлтое. Он глухо поздоровался и стал спускаться со ступенек, опираясь на костыли. Совсем не таким уходил лейтенант на фронт. Куда девались его молодцеватость, стать. Он горбился и не смотрел на людей, как будто ему было необыкновенно стыдно, что в бою ему сильно повредило ногу, и он теперь не может воевать. Вернулся муж-калека, а счастливая Тонька радостно прижимала руки к груди: теперь он наверняка не погибнет на фронте, он туда больше не попадёт.
Дед Макар взял в дорогу свою неизменную «шубейку» – старую овчину и маленький горшочек с варениками. Зойка успела прихватить только помидоров и огурцов с грядки да кусок хлеба. Бабушка сунула ещё в солому бутылку с компотом. Ехать-то весь день в одну сторону и столько же обратно.
Телега тряско катилась по ухабистой дороге, ударяясь о каждую кочку, ныряя в каждую рытвину. Деду Макару иногда удавалось уговорить Тайку пробежаться рысью, но лошадь быстро уставала и переходила на тяжёлый шаг.
Дед Макар поначалу много говорил, вспоминал войну четырнадцатого года, когда он сильно отличился и получил Георгиевский крест. Потом устал и умолк. Тихо сидел в телеге спиной к Зойке и как будто дремал. Тогда Зойка достала из кармана солдатский треугольник, сложенный вдвое и вложенный в комсомольский билет, который она всегда носила с собой, осторожно развернула письмо и начала читать уже в который раз:...
«Здравствуй, дорогая Зоя!
Как я уже тебе сообщал, на передовую нас пока не посылают. Живём в казармах, весь день с утра до вечера проводим на полигоне. Учимся стрелять, ходить в атаку. Хотя пехота – «царица полей», я прошусь в десантники или в разведку. Говорят, там риска больше, а значит, интереснее. Но ты не волнуйся, потому что риск везде одинаково велик.
Всем нам эти игры на полигоне изрядно надоели, хочется в бой. Уже второй месяц в армии, а настоящего дела пока не видели.
Первое время я сильно уставал, даже снов не видел. Только к подушке прикоснусь. А уже вставать надо. Но вот третью ночь подряд вижу нашу степь, всю в тюльпанах, и слышу, как поют жаворонки.
Ведь я так и не сказал тогда, как люблю тебя. Не знаю, почему, но не мог произнести этих слов. Хочу, чтобы теперь ты это знала.
До свидания, любимая. Жди и помни.
Твой Лёня».
Это было совсем свежее письмо, оно пришло всего день назад, и потому Зойка взяла его с собой, чтобы читать в дороге. Телегу сильно трясло, буквы прыгали перед глазами, и она, скорее, не читала, а вспоминала всё, что писал Лёня, потому что знала уже это наизусть. Она сообщила ему о гибели Риты, но он, конечно, ещё не успел получить её письма, ведь почта идет так долго.
Дед Макар сказал:
– Я вот старый уже, а то бы на фронт убёг.
Зойка засмеялась, представив себе, как дед Макар тайком, кряхтя и проклиная «ридикулит» и больные ноги, пробирается на фронт.
– А ты не скалься! – обиделся дед Макар. – Ежели немцы до нас дойдут, я в партизаны подамся. Вот прямо с лошадью и телегой уйду. Небось, там сгодимся.
– Дедушка, а меня в партизаны возьмут? – оживилась Зойка.
– Не, тебя не возьмут. Стрелять не умеешь. Лошади у тебя нету. На кой ляд ты там сдалася?
– Злой вы, дедушка.
– Не, я ж по справедливости тебе сказал. Не, я не злой. Это вон наш директор – тот злой.
– Почему вы так думаете? – заинтересовалась Зойка. – Он, по-моему, равнодушный какой-то.
– Во! То-то и оно! – подхватил дед Макар. – Морда, как деревяшка обструганная. Вот такие-то самые злые и есть. А добрый бы сам в крайцентр поехал, тебя бы не послал в этакую пору.
В краевой центр приехали в сумерки. Пока нашли базарную площадь, наступила ночь. Последнее, что успела увидеть Зойка, были тяжелые каменные бабы у входа в краеведческий музей, которые по-прежнему стояли незыблемо и прочно. Зойка даже позавидовала этим истуканам – их ни время, ни войны не берут.
На площади пристроились рядом с деревянным шатром, в котором какой-то удалец демонстрировал днём потрясающий (!) аттракцион – «круг смелости», взбираясь на мотоцикле по стенкам шатра.
Утром нашли склад. Он оказался почти рядом, в подвальном помещении крайоно. Грузная женщина в чёрном сатиновом халате посмотрела бумаги, представленные Зойкой, и сказала:
– Берите, сколько хотите, всё равно вывозить не на чем. Побольше берите, не оставлять же немцам.
– А может, их сюда ещё и не пустят, – возразила Зойка, потому что ей было неприятно это постоянное упоминание о немцах.
– Э-э-эх, – вздохнула женщина, – бери уже, пока даю, только распишись вот здесь.
Прав оказался Андрей Андреевич: сейчас можно получить всё, что попросишь. Зойка стала складывать в телегу шерстяные одеяла, постельное белье, полотенца, как он и наказывал. И вдруг она увидела пальтишки, как раз на её ребят.
– Надо? Бери, – согласилась кладовщица. – Только распишись.
Зойка, обрадовавшись, стала носить пальтишки в подводу.
– А может, платья есть, костюмчики для мальчиков, обувь?
– Обувь? Ботинки есть. Бери. И платья есть. Костюмчиков нет, но вот брючата для мальчишек. Хочешь – бери.
Зойка никогда так не радовалась вещам, как в этот раз. Оденут они ребят во всё новое! Уж лучше одеял поменьше взять, ещё старые в детдоме есть, зато у всех будут ботинки новые! Вот удивится Андрей Андреевич! Наверняка останется доволен, что она такая сообразительная. Вот и загладит вчерашнюю резкость!
Назад выехали сразу же, не задерживаясь: путь-то вон какой длинный! Опять придётся несколько раз останавливаться, чтобы дать лошади передохнуть.
Припасы свои они съели, и с полдороги Зойку начал мучить голод. На пути попалось поле подсолнечника. Зойка открутила три шляпки и принялась грызть семечки. Это несколько утолило голод, но есть всё равно хотелось. Дед Макар, как видно, тоже не прочь был пожевать. Успокаивая себя и Зойку, он сказал:
– Ничего, вот в Лександровку приедем, пшёнки поедим. Там завсегда такая каша! Масло сверху так и плавает.
В Александровском они подъехали прямо к столовой, где варили знаменитую кашу. Хмурая повариха налила им по тарелке жидкой пшёнки без каких бы то ни было признаков масла.
– Ну и ничего, она и так вкусная, – решил голодный дед Макар и быстро очистил тарелку.
– А что вы везёте? – спросила хмурая повариха, увидев через окно телегу. – Кажись, одеяла шерстяные?
– Есть и одеяла, – подтвердил дед Макар.
– Продай одно, – сказала повариха.
– Та не можно ж! – возразил дед Макар. – Оно же казённое.
– Ну ладно, бутылку масла ещё дам за одеяло, – продолжала торговаться повариха.
– Та ты что, сказилась? Говорю же: казённое! Для детдому.
– А у меня масло свое, что ли? Тоже казённое. Так я ж не жалею. Или тебе, дед, масла не надо?
Зойка просто онемела сначала от такой наглости, а потом крикнула, отодвинув тарелку:
– Не дам! А воровать… стыдно!
Она выскочила на улицу, не доев кашу. Рядом семенил дед Макар. Им в спины летела брань «обиженной» поварихи.
Летнее солнце садится поздно, около девяти вечера, и дед Макар то и дело подгонял отдохнувшую лошадь, чтобы успеть домой засветло. Зойка уже не удивлялась тому, что старая кляча бежит довольно резво с такой поклажей: к дому ноги сами несут. Однако к городу подъезжали после заката.
– Темно уже, лучше я телегу в нашем дворе поставлю и спать в ней лягу, чтобы вещички не растащили, – решил дед Макар и свернул на свою улицу.
Несмотря на поздний час, на крыльце у Степаниды было шумно. Дед Макар остановил лошадь, крикнул:
– Стешка! Чего тут у вас?
– Приехали, папаня? Ну, слава тебе, господи. О-о-ой, а у нас тут такое-е… Тонькин мужик опять на фронт собрался.
– Да куда же ему с такой-то ногой? – изумился дед Макар.
– Ну! И мы же ему про то! А он говорит: перейду в танкисты, в танке можно и с такой ногой сидеть и даже вовсе без ноги. А Тонька вон ревёт, уже вся слезами изошла!
Зойка, поднимаясь к себе по ступенькам, восхищенно покрутила головой: ну и характер у лейтенанта!
Утром, принимая груз, доставленный Зойкой, Андрей Андреевич лично пересчитал одеяла и белье. Увидев одежду и ботинки, спросил:
– А это что такое?
– Дети пообносились совсем, а тут всё новое, – радостно заулыбалась Зойка. – Вот я и решила самостоятельно побольше вещей для них взять.
– Разве я говорил? – холодно оборвал директор. – Когда будешь сама командовать, тогда и будешь принимать самостоятельные решения. А пока надо делать то, что приказывают.
Зойке опять послышались нехорошие нотки в его голосе. Что он за человек? Да разве плохо детям одеться во всё новое?
