Этот мухомор прикажете покупать? Извините… — и она повесила костюмчик обратно.
Значит, решили уйти без добычи? — заулыбался Суровцев. Похоже, ему пришлись по душе гневные слова мамаши о товаре. — А тут товарищи из газеты пришли, хотят познакомить читателей с работой секции.
— Я-то тут при чем? — удивилась мамаша.
— Сфотографировать бы вас надо, — льстиво говорил Суровцев. — И вас, и вашего чудного малыша. Товарищи целое кино придумали. Мальчуган наденет костюмчик — новинку местной фирмы, а вы остановите на нем восхищенный взгляд. — С этими словами Суровцев обернулся к фотографу:
— Я правильно излагаю сценарий?
Макс громко щелкнул пальцами, прищурился и едва слышно процедил:
— Нормально, Пусть пацана оденет, будем снимать.
Вот еще! — мамаша передернула плечами. — Делать мне, что ли, нечего? С какой такой стати? Сами одевайтесь, если вам надо. Пошли, Мишаня!.. — и, схватив мальчика за руку, она хотела уже покинуть секцию.
Да погодите же вы! — сердито выкрикнул Суровцев. — Сейчас мы вам пропишем настроение, — и он строго приказал заведующему секцией:
Покажите мамаше то, что им нужно. Вы меня поняли?
Из первой партии? — растерянно спросил тот, смеривая взглядом мальчика.
Давайте для начала из первой, — согласился Суровцев, и завсекцией нырнул за ширму и тут же вынес целлофановый пакет и передал его Суровцеву:
— Этот пойдет?
А вы у мамаши спросите, — ухмыльнулся Динэр Петрович. — А то она у нас больно нервная, — и Суровцев протянул пакет покупательнице:
Держите добычу, пока я добрый, и войдите в кадр.
Увидев заветный пакет, мамаша дернулась, опустила Мишку, выхватила пакет из рук Суровцева и мигом извлекла из него костюмчик.
— Ка-а-а-кая прелесть! — воскликнула она и, подбежав к Мишке, приложила к нему костюмчик.
Суровцев, посмеиваясь, терпеливо наблюдал, как дергалась осчастливленная им мамаша. Натешившись всласть нежданной покупкой, она вздохнула:
— Как раз о таком я и мечтала! Просто прелесть. Мишка завтра будет самый красивый на утреннике. Ну-ка, Мишаня, скажи нам, что завтра у вас в саду? — затормошила она мальчика, и Мишаня нараспев сказал:
— Мамин праздник.
Все ясно. К Восьмому марта мамаша делала себе подарок — костюмчик для сына, чтобы он был звездой утренника.
Суровцев решил напомнить о себе.
— Ну так что же, мамаша! — мягко сказал он. — Будем сниматься? Войдем в кадр?
— Конечно, войдем! — воскликнула мамаша. — Покажите, куда надо войти. Я сейчас Мишаню переодену… Ах, какая прелесть! — тараторила она. — Сплошной хлопок! Как я рада! — и она уже собиралась было упаковать Мишаню в обнову, как вдруг Суровцев остановил ее.
— Не спешите, мамаша! — мягко сказал он. — Этот костюмчик вы в сеточку свою положите. Вот так. Как говорится, благодарим за покупку. А фотографироваться будем вот в этом, — и он кивнул на «мухомор».
Мамаша растерянно хлопала глазами. Суровцев протянул ей «мухомор».
— Одевайте мальчика, и поживее — у товарища пленка прокисает.
Мамаша с готовностью закивала, поняв наконец, что от нее хотят, и быстро надела первый костюм на Мишаню.
— К зеркалу поближе давайте, — распорядился Макс. — И, пожалуйста, побольше умиления. Больше радости, мамаша, больше восторга на лице! Дайте улыбку крупным планом. Держите улыбку, далеко не отпускайте!..
Макс беспрерывно щелкал — то взбираясь на прилавок, то почти ложась на пол. Бедная мамаша уже и улыбаться разучилась, а Макс все взбадривал ее, требуя все новых порций восторга.
Наконец пленка кончилась и Макс успокоился.
— Можете освободить кадр, — милостиво разрешил он.
Вконец измотанная съемкой, мамаша подняла усталые глаза:
А Мишаню… можно… освободить?
От чего освободить? — спросил Макс.
— От костюмчика этого, разумеется, — сказала она, с ненавистью стаскивая с Мишани «мухомор». Стянув, отдала Суровцеву и с надеждой в голосе спросила:
— Я свободна?
Заплатите в кассу и — счастливого пути! — ответил Динэр Петрович и подошел к нам.
Ну как, репортеры, дело сделано? — спросил он, улыбаясь. — Когда прикажете читать?
Я пожал плечами:
— По-моему, никогда.
Что за шутки? — зло покосился на меня Суровцев. — Ваш старший коллега пленку израсходовал, а мы, со своей стороны, актрисе этой с сыночком организовали импортную штучку, чтобы в кадре ей было веселее. Что еще требуется?
Правда требуется, — спокойно сказал я. — Не понимаю: зачем газете фоторепортаж про такого малыша. У нас же не «Веселые картинки» и даже не «Мурзилка».
Тут Макс изменился в лице и закричал:
— Задержите!.. Задержите их! Всё — брак!
Завсекцией, не задавая лишних слов, стремглав бросился к выходу, крича:
— Задержите женщину с ребенком!
Он бежал, расталкивая покупателей и простирая вперед руки с дрожащим указательным пальцем. Минуты три спустя он конвоировал обратно в секцию объект недавней фотосъемки. Женщина упиралась и возмущенно кричала:
Безобразие какое!.. Позорят на весь магазин… Бегут как за воровкой… Да заберите вы свой импорт! Она нашарила в сетке только что купленный костюмчик, право приобретения которого они с Мишаней честно отработали, и с гневом всучила пакет Суровцеву. Динэр Петрович был невозмутим.
Пардон, мамаша! — сказал он, источая высоковольтную улыбку. — Маленькое техническое осложнение. Товарищ фотограф просит уточнить некоторые детали.
Какие, к черту, детали! — не выдержал Макс. — Все заново надо снимать. Это секретариат не пропустит. Юнкор правильно говорит: малец еще не учится, а мамаша уже школу закончила. Ерунда получается, надо что-то придумывать.
Вот и придумывайте! — воскликнула мамаша, — Я-то тут при чем? Мне спешить надо.
— Да помолчите вы хоть минутку! — взмолился Макс. — Дайте слово сказать. Стыдно, мамаша. Тут, понимаешь, целая бригада работает, а им некогда. Некрасиво!
Пристыдив мамашу, он обернулся к Суровцеву и, показывая на стоящий у кассового аппарата красный телефон, спросил:
Внутренний?
Почему же, можно и в город выйти.
Вы позволите?! — обрадовался Макс и, схватив трубку, стал набирать номер Сиропова.
Привет, старик! — услышали мы. — Тут ерунда получается. Нужен твой совет, иначе секретариат зарубит. Понимаешь, есть пацан лет шести. Что с ним делать?.. Ничего не могу придумать… Какой игрек? Юнкор? А, юнкор?! Ну и что же у нас получится? Да-да-да! Все понял. Отлично придумано, старик! Сейчас сделаю. Чао-какао!
Бросив трубку, Макс довольно потер руки и стал оглядывать нас с Борькой, то и дело переводя взгляд на малыша. Наконец он хлопнул по плечу Борьку Самохвалова:
— Ты, пожалуй, больше похож. Хватай пацана — и скорее в кадр! Мамаша, одевайте объект.
Мишаня был готов через минуту. Макс тоже. Борьке и вовсе не нужно было готовиться. Ему, а заодно и мне, не помешало бы просто разъяснить, что задумали Макс с Сироповым. Я было заикнулся, но Макс недовольно скривился:
Потом, старичок. Потом, потом… Мне через полчаса надо быть во Дворце пионеров. Время — кадры, понял? Мой девиз!
Что делать-то с ним? — пробурчал Борька, ошеломленный натиском Макса.
Все повторяем! — скомандовал Макс. — Делай вид, что примеряешь мальчику костюмчик и ужасно радуешься обновке для братишки.
Самохвалов испуганно глянул Максу в глаза, но тот замахал руками:
— Потом, старичок! Потом, потом… Ты пойми, это же — творчество! Художественное обобщение! Ладно, позже, в редакции, объясню. Да скорее же ты! — взмолился Макс. — Я же во Дворец пионеров опаздываю.
Отщелкав уже знакомый нам всем сюжет, Макс быстро уложил фотоаппарат в сумку и, махнув рукой, стремительно выскочил из секции, оставив нас с Борькой наедине с нашими намерениями.
Ушла и мамаша с Мишаней. Завсекцией водворял на место «мухомор».
Суровцев засмеялся:
— Вот и отлично! — сказал он. — Теперь, думаю, эти костюмчики веселее пойдут.
Мухоморы? — спросил я.
Они самые.
А зачем их продавать, если они такие противные? И неправда это, что мамаша купила Мишане «мухомор». Неправда!
Не твое дело! — зло и холодно отрезал Суровцев. — Тебя бы в мою шкуру — вот бы поглядел я тогда, как бы ты запел, если бы тебе надо было свалить с собственной шеи эти костюмчики. Их мне восемь тыщ штук поставили. Ими на складе сто лет моль кормить можно, если не продать раньше. А кому продашь? Разве что слепому. Вот и приходится выкручиваться, идти на разные дипломатические штучки.
Это чтобы больше слепых становилось, да? — спросил я. — Чтобы эти ваши «мухоморы» люди посчитали за опята или лисички, или даже — за белый гриб?
Это у кого как получится! — усмехнулся Суровцев. — Покупатель — он же как малый ребенок. Не хочет ребенок кашки, противно ему. А ты ему — сказочки под кашку подпусти, ловкую побасенку. Он тогда и не заметит, как проглотил кашку. Сложная это наука, и не вам, мальцам, в нее встревать. Коммерция…
