— Сережа… — окликнул Димка. Окликнул так, что стало ясно: скажет что-то серьезное.
Сережа вернулся.
— Давай соберем наших, — попросил он. Негромко так, серьезно и с напором.
У Сережи даже холодок по спине прошел.
— Зачем? — так же негромко спросил он.
— Ну, мы же все равно отряд. Соберемся и пойдем на парад. Со знаменем. Юнармейцы собираются, секция картингов тоже, а нам разве нельзя?
Словно эхо марша-атаки отозвалось в Сереже. Он даже зажмурился на миг. В блеске клинков и горнов представился ему строй «Эспады»… Но разве это возможно?
— Разве всех созовешь? — сказал он.
— Барабанщики — все.
— Барабанщики само собой. А другие?
— Генкина группа всегда наготове.
— А остальные? Одного в школе не пустят, другой сам не захочет. Или еще что-нибудь… И кто нам разрешит?
— А кто запретил? — упрямо сказал Димка. — Можно всех созвать. Цепочка-то еще действует.
— Сходим на парад, а потом что? — спросил Сережа.
— Потом… потом что-нибудь.
Димка, конечно, и сам не знал, что будет потом. Но, кажется, был уверен, что обязательно будет. И обязательно хорошее. Словно стоит выйти на площадь отряду с шеренгой барабанщиков впереди, и отряд после этого останется навсегда.
В Димкиных словах, в Димкиной уверенности было что-то от старой «Эспады», от прежней жизни — веселой, боевой, несдающейся.
«А вдруг…» — подумал Сережа. Эхо барабанного марша гудело в нем ровно и неутомимо:
— Я подумаю, — сказал он. — Я узнаю… Это, наверное, в райкоме комсомола надо спросить. Где собираться, во сколько начало и вообще… А соберем?
— Конечно! — весело откликнулся Димка. — Ты узнай, только сегодня же.
«Опять получается, что я главный командир». — подумал Сережа. Но не было времени для колебаний. Он помчался домой с мыслями про общий сбор и был уверен, что все пойдет хорошо. Тревожили только мелочи: у всех ли в порядке форма, хватит ли клинков хотя бы для командирской группы и где взять новое древко для флага.
На полпути Сережа сообразил: не надо терять времени, лучше сразу же зайти в райком.
В райкоме кипела предпраздничная жизнь. Бегали по коридору члены пионерского штаба в голубой форме с белыми портупеями. Высокий худой парень кнопками прикалывал к стене объявление о генеральной репетиции парада. Сережа не решился спросить у него, кто занимается парадом. Он спросил об этом у веселой девушки в пионерском галстуке, которая тащила по коридору охапку золотистых фанфар. Они были похожи на громадный солнечный букет.
Девушка толково ответила, что парадом занимаются абсолютно все, но вопросы решает один человек — секретарь по школам Лена Ковалева. Она сейчас в горкоме и придет к четырем часам.
К четырем так к четырем! Сережа теперь совсем поверил, что все будет замечательно. Здесь свои люди, они поймут и помогут.
Он поспешил домой. До четырех оставалось еще полтора часа.
Дядя Витя сидел с журналом на диване и прихлебывал чай. Он укоризненно глянул поверх журнала на Сережу.
— Дорогой коллега, вы заставляете себя ждать. Точность не только вежливость королей. Это еще и свойство людей науки. Рассеянные профессора существуют лишь в юмористических романах.
— Я знаю, дядя Витя, — торопливо сказал Сережа. — Но я в райком забегал.
Глаза у дяди Вити стали настороженными. Он мягко поставил на подоконник стакан.
— А что у тебя за дела в райкоме?
— Да насчет пионерского парада. Мы хотим, чтобы «Эспада» на парад вышла.
Дядя Витя шевельнул бровями и быстро спросил:
— А зачем? Это что, ваше школьное начальство решило?
— Ну почему начальство? Мы сами хотим.
Дядя Витя отложил журнал. Поднялся.
Глядя мимо Сережи, прошелся из угла в угол.
— А я думал, ты успокоился. Последние три недели все было так хорошо… Не понимаю, зачем тебе это нужно? — сухо спросил он.
— А что? — растерянно отозвался Сережа. — Разве нельзя? Что плохого?
— А что хорошего? — с неожиданным раздражением сказал дядя Витя. — Все опять начнется сначала,
— Что начнется?
— У тебя опять начнется война, — отчеканил дядя Витя, — ты опять противопоставишь себя всем.
— Кому?
— Школе. Соседям. Ребятам. Всем на свете. И вообще… Я понимаю, если бы отряд ваш существовал, тогда еще другое дело: ты капитан, ты был бы обязан. Долг, флаг, честь и так далее. Но сейчас-то зачем? Ведь отряд все равно мертв.
— Не надо так об отряде… — хмуро сказал Сережа. — Вы ничего о нем не знаете.
Дядя Витя на секунду зажмурился, потер пальцами лоб. Сел на диван и утомленно откинулся на спинку.
— Пора нам поговорить откровенно, Сергей… Ты мне понравился с первого дня. Умный ты человек и упорный. Но свой характер ты растрачиваешь попусту. На мелкую монету размениваешь, не обижайся, пожалуйста… Я археолог, человек науки, ты тоже этим увлечен. Я увидел в тебе единомышленника. Но теперь я вижу: из тебя не получится ученого, если ты не начнешь жить иначе.
— Молодец, Дим. Спасибо!— не то прошептал, не то подумал Сережа.
— Почему?
— Потому что величие мировых культур, которые мы изучаем, несовместимо с дрязгами повседневной жизни… Я готов уважать твои принципы. Но у меня тоже есть принципы. Я работаю для науки, а наука не терпит суеты. Не терпит она мелких споров, ссор, дерганья нервов.
Если ты будешь жить как живешь, археологом ты не станешь, имей в виду. И тогда нам не по пути. — Он посмотрел Сереже в глаза и подчеркнуто повторил:
— Понимаешь? Тогда — не по пути.
Сережа молчал. Он понимал. Он сразу все понял: путь-то лежал через Севастополь.
Эхо барабанов утихло в нем. После вспышки радости пришла усталость. «Действительно, разве всех соберешь? — сказал себе Сережа. — А если и соберутся, что делать потом, после парада? Или вдруг договоришься в райкоме, а ребят не окажется. Получится один смех».
И чтобы не вспоминать Димкины глядящие в упор глаза, он стал думать о поросших кустарником руинах древнего Херсонеса, о коричневых узкогорлых амфорах, о медной тяжести старинных монет, о том, как синие волны бегут к подножию разрушенных стен.
На следующий день он сказал Димке:
— Ничего не получается. Был я в райкоме, но поздно уже. Все там отрепетировано и рассчитано, мы опоздали.
— Я так и знал… — шепотом сказал Димка.
— Не везет нам, Дим, — вздохнул Сережа.
Было ему не по себе. И чтобы не стало совсем скверно, он стал убеждать себя: «Ведь и в самом деле поздно. Ведь и в самом деле там все заранее рассчитано. Никто не разрешил бы нам идти на парад».
И поскольку так действительно могло быть, Сережа Каховский почти поверил себе.
Вечером Сережа, неловко усмехнувшись, заговорил с дядей Витей.
— Я даже не понимаю, чего вы вчера так на меня рассердились. Подумаешь, хотели по старой памяти собраться всем отрядом… Только все равно ничего у нас не получается, никого не собрать.
Дядя Витя обрадовался. Он даже не стал это скрывать.
— Вот и хорошо! Приятно, ког да здравая мысль побеждает сумбурное трепыхание чувств. Кстати, Сергей, нам пора думать о билетах. Меня торопят.
— Я же до первого июня в школе занят, — испуганно сказал Сережа. — До двадцать пятого мая уроки, а потом еще практика.
Дядя Витя покровительственно улыбнулся.
— Насчет практики я договорюсь с директором. Не все ли равно, где получать трудовые навыки? Выпишу тебе справку, что ты работал на раскопках.
— Ура! — громким шепотом крикнул Сережа. И кинулся в другую комнату. — Папа, ты мне дашь свой рюкзак? Мы через неделю — в Севастополь!
Потом он пошел к себе и, не зажигая све-
Они прожили у моря всего шесть дней, и впереди был почти месяц.
та, бухнулся на диван. Радость разливалась в нем, как тепло. Путешествие, которое еще недавно было таким далеким, почти сказкой, придвинулось вплотную. Оно уже почти началось. Ведь неделя — это пустяки. Едва хватит времени, чтобы собраться!
В полумраке поблескивала над Сережей трехгранная шпага. Желтой точкой горел на гарде отблеск уличного фонаря. Сережа не мог разглядеть надпись, но словно видел ее.
Сережа взялся укладывать в чемодан дорожное имущество.
СЕРГЕЮ КАХОВСКОМУ — ОТРЯД «ЭСПАДА». СМЕЛОСТЬ И ЧЕСТЬ.
«Я ни в чем не виноват, — сказал Сережа шпаге. — Я никогда не изменял отряду. Я не трусил и не обманывал. Мы все, флаг-капитаны, держались до конца. А сейчас об измене и говорить нельзя, потому что отряда нет».
