На другой день Васька пришел в школу с расписной кружкой, улизнувшей вчера от Цап-Царапа. На перемене Кулаков пошел в буфет и, перелив два стакана компота в свою кружку, ухватился за ручку и долго процеживал — будто кит, ловивший в компоте планктон. Всем любопытствующим он охотно отвечал:
— Сувенир от Цап-Царапа! — и таинственно усмехался.
Наконец я не выдержал, взял с подноса чистый стакан, подлетел к Ваське и, перелив в стакан недопитый Васькой компот, пошел к раковине и тщательно вымыл кружку.
— Ты чего это? — опешил Васька. — Почему чужую кружку воруешь?
— Значит надо! — зло бросил я и зашагал из буфета. Я еще не знал, что нужно делать. А пока шел к своему портфелю. Потому что мой «сувенир» прятался в нем — я не решился оставить его дома, а может, просто не захотел. Не знаю…
Достав свою кружку, я зачем-то пошел в пионерскую, к Розе. Ноги сами повели… Рядом со старшей пионервожатой стояли Коля Барабанов и Андрей Никитенко. Увидя в моих руках кружки, они почему-то захохотали.
— Вы чего? — обиделся я. Было досадно — на душе кошки скребут, а эти веселятся. Им небось Цап-Царап с пистолетом Штирлица не снился….
Вместо ответа они расступились, и я увидел на столе старшей вожатой, рядышком с текстом Торжественного Обещания, три вчерашние кружки…
Рядышком я поставил еще две:
— Вот моя. А вот и Васькина…
В двери показался разъяренный Васька Кулаков. Лицо его было перекошено яростью, кулаки сжаты. Такими кулаками только и выдавливать кастрюли из анаконды. И пресс не нужен. Но он не успел вымолвить и слова.
— Васька! — обрадованно закричал Барабанов. — Молодец, что пришел! Честно говоря, не ожидал, что и ты поступишь по-пионерски…
Васька растерялся, даже кулаки разжал, пар из пресса выпустил.
— Видишь, — показал Барабанов. — Мы тоже, решили вернуть эти сувениры обратно. На фабрику. Посылкой. Нельзя было брать…
У Васьки отвисла губа.
— А я — что?.. — залепетал он. — Я — как все.
И мы сели сочинять письмо, чтобы вложить его в посылку.
Мы написали:
«На фабрику посуды. Вахтеру Цап-Царапу.
Здравствуйте, уважаемый товарищ Цап-Царап! Возвращаем сувениры. Извините нас, пожалуйста. Мы нечаянно… И обязательно приезжайте в гости девятого мая. Позор несунам!.. Береги рабочую честь!.. С пионерским приветом!»
Почему мы звали Цап-Царапа приехать именно девятого мая?
Не знаю.
Может, потому что сегодня у нас тоже был самый настоящий день победы.
Над собой. Для начала — только над собой.
Перегорела лампочка фотофонаря. Его веселый красный глаз погас с жалким всхлипом. Что-то в лампочке зазвенело, хрустнуло, и лаборатория погрузилась во мрак.
Случилось это в самый неподходящий момент, когда Андрей Никитенко, фотолетописец нашей школьной жизни, прильнул к кювете, где в проявителе — красноватом в свете фонаря — выпекалось изображение Васьки Кулакова — героя вчерашнего воскресника на пустыре…
Весь воскресник Васька слонялся, не находя себе Дела и наотрез отказываясь взять в руки веник. Он оживился, лишь когда мы окружили пень, с которым мог совладать не хилый веник, а разве что бульдозер. С пнем надо было что-то делать — он нахально торчал в границах задуманной нами волейбольной площадки.
Васька слетал на велосипеде за топором и, задерживая на себе восхищенные взгляды девчонок, принялся неистово крошить пень. Пень стонал, вздрагивал, но убежать от приставшего к нему Васьки не мог. Пришлось бедолаге пню втянуть голову в плечи, то есть — в корни.
Андрей и запечатлел на снимке момент, когда Васька набрасывался на пень, ясно давая понять противнику, что намерен сжить его с пустыря.
И вот сейчас, едва проклюнувшись на фотобумаге, погруженной в проявитель, Васька со своим удалым топором окунулся во мрак — погас фонарь. Довести изображение до нужной плотности можно было лишь интуитивно. В кромешной тьме лаборатории Андрей окунул пальцы в кювету, поплескал лист, будто мог на ощупь определить — выпеклось ли изображение как следует и не пора ли купать его в чистой воде, а потом в закрепителе.
Но выбора у него сейчас не было, а жертвовать уже экспонированным под увеличителем отпечатком не хотелось. Набивший руку Андрей подумал, что дело это — не сложнее, чем рубить пень в солнечный полдень, и терпеливо довел его до конца, решив не бросать снимок на произвол проявителя, который в три минуты, не хуже крематория, равнодушно сжег бы до непроглядной темноты и Ваську, и пень, и топор.
Нащупав кювету с закрепителем, Андрей опустил в нее промытый отпечаток, тщательно упаковал разложенную на столе фотобумагу и минуты через три включил свет. Вынув из фонаря стекло, он убедился — лампочка и впрямь перегорела. Вот досада… Что же делать?
Он поднял голову. Посреди лаборатории, в глубокой трехметровой выси, у самого потолка мерцала лампа дневного света. Такую в фонарь не вставишь… А отпечатки ему хотелось сделать к завтрашнему дню. Нащупав в кармане монеты, выданные дома на обед, Андрей запер лабораторию и выскользнул из школы. Магазин был неподалеку.
Войдя в магазин, он уверенно свернул в угол, где обычно лежали лампочки. Ого, целая груда! Вот и отлично. Взяв лампочку вместе с картонной ее кобурой, Андрей пошел к кассе и удивился. За кассой сидел сам Динэр Петрович Суровцев — завмаг. Поймав взгляд Андрея, Суровцев заулыбался:
— Что, Васёк? Удивлен, что я теперь кассир? А разве Катька моя вам не рассказывала, что меня спихнули с завмаговских высей?
— Не рассказывала… Она с нами и не разговаривает…
— Ха-ха! Шучу… Видишь ли, кассир мой заболел. Такие дела… А арба должна катиться, вот и сел за кассу сам. Работа не пыльная. Что выбивать, покупатель?
— Вот, — показал Андрей. — Лампочка.
— И все?
— Фонарь потух. А я печатаю.
Динэр Петрович вкрадчиво притопил указательным пальцем нужные клавиши, касса хрюкнула и высунула чек — будто язык Андрею показала. Протягивая чек, Динэр Петрович задумчиво спросил:
— Слушай, тебе нужна бленда?
Андрей удивился вопросу. А больше — тому, что услышал это слово из уст Динэра Петровича. Бленда — вещь для любого фотографа нужная, притом — редкая. Ее навинчивают на объектив, чтобы уберечь пленку от постороннего назойливого света, который может помешать добротному снимку. Особенно в яркий солнечный день, когда любопытное светило так и норовит влезть в объектив.
Андрей невольно стал озираться. Но шарить взглядом по бесчисленным полкам было бессмысленно, да и фотоотдел в магазине отсутствовал.
— Разве завезли бленды? — спросил он.
— Чудак! — рассмеялся Суровцев. — Это же дефицит. А дефицит не завозят, а достают. Другой глагол. Чувствуешь разницу? А блендочка у меня есть. Припасена для хорошего человека, ждет его она с нетерпением. Дома ее, голубушку, храню.
— А кто этот человек? — полюбопытствовал Андрей. Интересно все-таки — для кого завмаг держит Дома бленду.
Суровцев улыбался одними глазами.
— Хочешь узнать сто имя? А я и сам пока не знаю. Может, его звать Андрей. Кто знает…
Андрей непонимающе уставился на Динэра Петровича. Тот наслаждался произведенным эффектом, вальяжно развалившись в удобном кресле.
— А что? — спросил Динэр Петрович сам себя. — Вполне может статься, что им будешь ты.
— Ну так продайте! — обрадовался Андрей, едва не сбитый с толку. Он уже давно хотел приобрести бленду. Как часто, снимая на улице, он сетовал, что солнце слепит объектив. Бленда могла стать союзницей.
— Не продается она, — покачал головой Суровцев. — Цена бленде — полтинник, а вещь дефицитная, сам знаешь. Полтинник любой сыщет, а попробуй бленду на такую наживу выудить.
— Нет их… — вздохнул Андрей. — Уже год ищу.
— А приходи сюда через часик, — задумчиво сказал вдруг Суровцев. В словах его плескалась загадка. Андрей глянул на Суровцева и удивился расширенным глазам его. Динэр Петрович будто грезил о чем-то, в глазах его тускло мерцала хитринка. — С фотоаппаратом своим приходи, — уточнил Суровцев. — Я ведь бленду не за деньги отдаю. Снимочек мне один нужен. Фотка, говорю, особенная. С мыслишкой одной. Вот и предлагаю сделочку — ты мне фотку, а за это забирай блендочку. Идет?
— Идет! — просиял Андрей. — Я мигом.
Он помчался в фотолабораторию, ввернул лампочку, быстро допечатал оставшиеся девять кадриков и, окунув последний отпечаток в закрепитель, схватил фотоаппарат, убедился, что пленки остались на целых полтора десятка кадров, и поспешил в магазин.
Суровцев все так же восседал за кассой. Увидев Андрея, подмигнул:
— Давай сюда.
— Что надо снять? — с готовностью спросил Андрей.
— А ты еще не догадался? — хохотнул Динэр Петрович. — Меня, конечно. Вот здесь и сними.
