Пора было вступать в игру и мне. Я лениво стянул с плеча сумку, развел в стороны ее ручки, и, подняв сумку аж к лицу мальчишки, с презрительной гримасой процедил:
— Зыря, дура, удостоверя!
— Ух ты! — ахнул мальчишка. — Полная сумка!
Он обернулся к Сереге:
— Слушай, а что такое «дура» по-ихнему?
— Это значит — «хороший покупатель», — мигом ответил Серега, и глазом не моргнув.
Мальчишка полез в карман и вынул уже знакомый нам кирпичик.
— Вот… Сколько он мне за него даст?
— Сейчас спрошу, — с готовностью кивнул Серега и обернулся ко мне:
— Дура нахапос чуин-гам?
— Вот-вот! — ахнул мальчишка. — Это слово я знаю. Чуингам — это жвачка.
Мальчишка преданными глазами, в точь как у Карабаса перед обедом, смотрел на меня.
Я поднял к его носу кулак и разжал один палец.
— Одну штуку? — оскорбился «хороший покупатель». Это за такой чудный сувенирчик? Не-а, у нас есть такса — две штуки. Скажи ему, слышь…
Серега лихо буркнул:
— Дура запонтовала пару-пару.
Я протестующе замотал головой и, еще раз выставив вперед палец, сказал с покровительственной улыбкой:
— Кулако щел энд бано баш бабаш ни бумбум!
Я хотел этим сказать, что, по-моему мнению, «хороший покупатель» давно заслужил хорошенький щелбан от самого Васьки Кулакова — большого мастера этого жанра, но Серега перевел фразу так, как мы заранее об этом договорились.
— Отказывается наотрез! — сказал Серега. — Да еще и условия ставит.
— Какие еще условия?
Говорит, что будет менять баш на баш — сразу всю жвачку. Ему нужен оптовый покупатель. У него особенный товар — один пакетик за три сойдет. Месяц жевать можно, а потом еще и выгодно продать. Его жвачка от употребления становится еще новее. Понял?
— Да где же я ему столько кирпичиков достану? — расстроился мальчишка.
— А ты побольше ребят собери, — вкрадчиво подсказал Рубен, до того молчавший. — Объясни им, что есть хороший товарец. Вон крутятся — не твои дружки?
— Мои, — кивнул «хороший покупатель». — Ладно, пойду поговорю.
И он поспешил к мальчишкам, которые и сами сразу же заторопились к нему. По их оживлению было заметно, что сейчас вокруг моей сумки будет драчка.
— Дуры! — сказал Серега совсем по-иностранному, кивая на гомонящую неподалеку стаю.
— Точно! — подтвердил я. — Очень хорошие покупатели.
И вдруг мальчишки разбежались в разные стороны. Мы испугались — неужели заподозрили неладное?
Но к нам уверенной походкой шел уже знакомый нам парламентер.
— Сейчас вернутся! — сказал он.
— А куда помчались? — спросил Серега.
— За товаром — куда же еще. Все принесут, что запасли.
— Только учтите — оптом! — еще раз предупредил Серега.
— Баш на баш! — кивнул мальчишка, явно начинавший осваивать диалект Катта-Караванских островов.
Мы отошли в сторону. Покупатели не заставили себя ждать. Запыхавшиеся, красные, они подбегали к нам и, отдав кирпичик, получали от меня заветный пакетик и снова исчезали. Скоро вся сумка была доверху полна кирпичиками — здесь их лежало целых шестьдесят три штуки. Серега с Рубеном взяли сумку за обе ручки и, кряхтя, поспешили домой. Я важно шел следом…
Дома мы вывалили все кирпичики на стол и долго любовались ими. Я спешно сбросил с себя ненавистный наряд, который, ясное дело, мне успел порядком надоесть.
И тут раздался стук в калитку. Я вышел и обомлел. У калитки стоял милиционер и… старый знакомый — «хороший покупатель». Лицо его дышало ненавистью. Показывая на меня, он злорадно выпалил:
— Вот он, товарищ милиционер! Я за ним следом незаметно шел. Это они целую сумку ценных кирпичиков домой утащили. Арестуйте их!
Милиционер откозырял и строго спросил меня:
— Есть кирпичики или обознался мальчик?
— Есть… — пролепетал я, ошеломленный неожиданным поворотом событий и думая сейчас уже только о том, чтобы пугливая бабушка подольше не возвращалась с базара.
— Тогда разрешите войти в дом, — решительно сказал милиционер и двинулся в калитку.
Мальчишка показал мне язык из-за спины милиционера и исчез.
Милиционер вошел в дом и, конечно же, сразу увидел груду спасенных нами исторических кирпичиков, только жаль, что, кроме нас троих, никто на свете не знал о том, что мы их спасали, а не похищали.
— Ай-я-яй! — зацокал милиционер. — Нехорошо поступаете… К…какие вещи делаете! Что ж, будем протокол составлять.
— Дяденька милиционер… — взмолился было я, но он устало остановил меня.
— Знаю! — сказал он. — Все знаю. — Кирпичики вы случайно в арыке нашли… Так, что ли?.. Такое у вас алиби? Он вздохнул: — Знаете что — не надо мне ваших объяснений. Складывайте-ка все в сумку и айда со мной.
— В милицию, что ли? — испуганно округлил глаза Рубен.
— Зачем в милицию, — усмехнулся милиционер. — Мороженым вас буду угощать на свои трудовые сбережения — за примерное поведение…
Мы уныло, поплелись за милиционером и скоро подошли к зданию, у входа в которое висела табличка — «Инспекция по делам несовершеннолетних».
— Теперь — крышка, — уныло подумал я. — Не отвертимся. Кирпичи языка не имеют — не смогут рассказать, что мы были им друзьями…
— Товарищ старший лейтенант! — доложил милиционер. — Доставил похитителей исторических реликвий в количестве трех нарушителей.
Начальник инспекции поднял из-за стола голову.
— Что все это значит? — спросил он, кивая на кирпичики.
— Да ведь спасали мы их, а не воровали! — воскликнул я. — Мальчишки ведь у туристов на жвачку выменивают.
— Спасали?.. А доказательства? Есть у вас доказательства, что вы сами их не выламывали?
— Доказательства? — протянул я упавшим голосом. — Какие могут быть у нас доказательства…
— А стихи? — неуверенно шепнул мне Серега. — Стихи не пойдут?
— Стихи? — встрепенулся я и мигом просиял. — Ну, конечно, пойдут. Есть… есть доказательства!
Мы протянули оставшиеся у нас пакетики, в которые было упаковано наше грозное четверостишие. Он развернул пакетик, достал листок, прочитал, и лицо его расцвело улыбкой.
— Ловко! А что в остальных пакетиках?
— Да везде то же самое! — заторопился я. — Мы ведь их проучить хотели, вот и придумали…
Он еще раз внимательно прочитал изобретенное мною четверостишие и почему-то нахмурился. Наконец он сказал, обращаясь к нашему недавнему конвоиру:
— Лейтенант Авазов, кажется, вы очень любите стихи и знаете в них толк — не так ли?
— Как вам сказать?.. — смущенно замялся тот.
— Тогда поглядите сюда — что вы скажете, например, о третьей строчке — на мой взгляд, высокохудожественной в особо крупных размерах! — и он с пафосом
прочитал: «Кирпичом получит в лоб!..»
Лейтенант Авазов сразу же нашелся и четко, как на экзамене, доложил:
— Статья восемьдесят восьмая — «Умышленное менее тяжкое или тяжкое телесное повреждение». Наказывается лишением свободы на срок до пяти лет или
исправительными работами на срок до одного года!
У меня все похолодело. Вот так стихи! Я залепетал:
— Товарищ начальник, это ведь просто так мы. Попугать их хотели… Да и памятники мы от них защитить хотели…
— Обороняли их, значит? — коварно подсказал мне старший лейтенант и я спешно кивнул, опрометчиво соглашаясь.
— Что скажете на такой вариант толкования стихов? — обернулся он вновь к лейтенанту Авазову.
— Статья девяносто — «Превышение пределов необходимой обороны». Год исправительных работ…
— Ясно? — усмехнулся старший лейтенант. — Советую подумать над стихами еще раз… Ну, а что проучить хотели — это неплохо. Только неизвестно — проучили или нет. Теперь ведь у них нет кирпичиков, вот они всей оравой, надо полагать, и ринутся снова запасаться товаром для обмена. Это вы учли?
Я вздохнул и промолчал.
— То-то же! — сказал старший лейтенант. — Придется действовать оперативно…
— Лейтенант Авазов! — обратился он к доставившему нас милиционеру. — Похоже, что мальчики правду говорят. Надо бы все отряды юных друзей милиции поднять и дежурство организовать. Есть предположение, что жвачники в ближайшие дни активизируют свою деятельность… А кирпичики, — продолжал старший лейтенант, — передайте под расписку администрации памятника. Пусть примут меры к скорейшему водворению их на старое место. И проследите за исполнением… А лучше, — добавил он, — чтобы водворяли их на место сами жвачники. Займитесь этим, лейтенант Авазов!
— Есть заняться! — козырнул лейтенант.
— И этих ребят, — показал на нас старший лейтенант, — тоже к операции подключите. Хорошие ребята — я за них ручаюсь. Оперативно мыслят! Стратегически!
Лейтенант Авазов с нескрываемым удивлением посмотрел на нас, и в его взгляде я вдруг прочитал уважение — оно было написано большими буквами и поэтому легко читалось. Я невольно отвел глаза — у меня возникло ощущение, что я читаю чужое письмо и меня застают врасплох.
