— Тимофеич, — крикнул Степан, — кончай работу, брат! Воронка твоего надо малость того, чтобы не ездил больше.
— Чего, чего? — не понял старик.
— Забастовка, Тимофеич! Приводи паровоз в негодность. Смотри, — он показал на стоящие рядом локомотивы. Машинисты спускали пары, сливали воду. Паровозы, точно понимая, что с ними делают, тяжело и продолжительно вздыхали.
Степан взялся за рычаги управления.
— Брось! — крикнул Тимофеич. — Уйди, говорю, не смеешь!
Антипов недоуменно остановился. Он не ожидал этого.
— Ишь, какой прыткий! — продолжал кричать Тимофеич. — Остановить?! Нет, брат, я на своем паровозе знаешь, сколько лет работаю? С Николаевской на нем сюда приехал, и никто его у меня не останавливал. Понимаешь ты это?
Степан даже плюнул с досады. Уже все локомотивы были потушены. Люди выходили из депо…
— Да ты послушай! — крикнул он.
— И слушать не хочу! Не хозяин ты моему паровозу. Сам справлюсь. А ты беги, вишь, народ тронулся, — и старик подошел к рычагам управления.
— Ну, милый, — обратился он к паровозу, точно к разумному существу, — отдыхать пока надо. Попорчу я тебя, брат, малость, чтоб не ездил ты. Ничего не попишешь. Нельзя, брат! Народ весь поднялся. Против мира не пойдешь. Так-то! Побудь, братец, инвалидом, а там посмотрим.
Степан и Валя бросились догонять ушедших. Толпа подходила к мастерским среднего ремонта. Впереди рабочих бежали ученики, Валентин догнал их и вместе с такими же, как он, орущими, свистящими парнишками, влетел в мастерские.
— Забастовка, забастовка! — кричали ребятишки. Рабочие бросали инструмент, спешили навстречу толпе. Впрочем, не все. Некоторые, особенно пожилые, продолжали работать. Тогда другие подбегали к ним, насильно отбирали инструмент, выкидывали из тисков заготовки и, подхватив под руки упиравшихся, вместе с ними вливались в толпу и двигались дальше.
Вот и центр всех мастерских — токарный цех. Валентин первый вбежал туда.
— Дяденька! — крикнул он пожилому рабочему, хватаясь за рукоятку и моментально переводя ремень на шкив холостого хода. — Дяденька, товарищ, шабаш, мы бастуем!
Ошарашенный рабочий хотел было выругаться, но в эту минуту в цех вошли рабочие.
— Забастовка! Забастовка! — Слово это, казалось, имело крылья. Оно летело над толпой, обгоняло ее. Оно проникало в сердце каждого. Почти разом замолчали станки и только тихонько, по-пчелиному, жужжала под потолком трансмиссия.
Цех за цехом останавливал работу. Оставалось одно машинное отделение.
Рядом с Валей бежал теперь худой, высокий, лет четырнадцати, вихрастый и корявый парнишка — ученик токаря.
— Телефон! — крикнул он. — Бери ножницы! — Валентин понял сразу: в конторе мастера Врублевского был телефон.
Ребята быстро отыскали ручные ножницы для резки железа и кинулись со всех ног к конторке. Валентин взобрался на спину нового товарища и мигом перерезал провода. Однако ребята опоздали. Только перед этим перепуганный Врублевский позвонил в жандармское отделение. Об этом сказал Степану рабочий, случайно оказавшийся в конторке. Следовало ожидать прибытия жандармов и, возможно, казаков.
— Товарищи, скорее к машинному!
В дверях машинного отделения толпу встретил широкоплечий чернобородый машинист.
— Стой! — крикнул он. — Не позволю останавливать машины.. Я не желаю бунтовать! И все машинное будет работать!
Толпа остановилась. Это было первое сопротивление. Степан понял, если машинисты не бросят работы, то и среди бастующих найдутся маловеры и трусы. Кой-кто сразу побежит к станкам. Уступать нельзя. Не долго думая, он, оттолкнув чернобородого, бросился к двигателю. Машинист кинулся было следом за Антипиным, но десятки рук крепко схватили его.
— Останавливай! — крикнул Степан молодому помощнику машиниста. — Чего стал, разиня? Против рабочего класса?!
— Мы-то? — Парень испуганно глянул на Степана. — Мы-то завсегда за, — и он быстро остановил машину.
Депо замерло окончательно. Забастовка началась.
— Валентин! — крикнул Степан, выйдя из машинного отделения и увидев Кошельникова. — Собери ребят да живо к вокзалу. Смотрите там в оба. Если полиция или жандармы, предупредите. Организуй!
— Ребята, за мной! — крикнул тот и для верности свистнул, что было силы. Сразу около него сгрудилось человек пятнадцать учеников.
— Побежим к вокзалу. Ты, — он сказал своему новому приятелю, высокому парню, — останься здесь. Десять человек я расставлю так, чтобы друг друга видели. Мы вперед побежим, смотреть будем. Если нагрянут, махнем да свистнем, а вы сигнал по цепочке передадите. Айда!
И веселая гурьба помчалась вприпрыжку, растягиваясь постепенно в цепочку. Связь получилась быстрой и надежной.
В мастерских начался митинг. На паровозные скаты, привезенные для обточки бандажей, положили доски. На эту самодельную трибуну поднялся пожилой рабочий — один из руководителей забастовки.
— Товарищи, — крикнул он. — Не сдаваться! Пока не уступят, работать не начнем.
— Правильно! Держись! Не отступай! Верно! — пронеслось над толпой.
— Дружно будем держаться — никто не страшен, — продолжал рабочий. — Только, товарищи, без дела казакам на нагайки не нарываться.
В это время толпа зашевелилась и раздалась, пропуская к трибуне маленького, полного, круглолицего начальника станции. За ним шагал Врублевский и кое-кто из администрации депо.
— Господа! — взобравшись на трибуну, начал начальник высоким, почти писклявым от напряжения голосом.
— Долой, долой! — пронеслось в толпе.
— Товарищи! — неожиданно выкрикнул перепуганный начальник станции.
— Брысь! Проваливай! Какие мы тебе товарищи?!
Какой-то молодой веселый рабочий вскочил на трибуну и подбежал к незадачливому оратору.
— Киренский волк тебе товарищ, ваше благородие! — Он дернул козырек форменной фуражки и нахлобучил ее начальнику станции почти на нос.
Толпа загоготала, заулюлюкала, засвистела.
Засвистели и замахали в это время и ребятишки, стоявшие в цепочке, а к трибуне подбежал рыжеволосый и восторженно крикнул:
— Казаки! Казаки едут!
— Товарищи, — загремел над притихшей толпой голос Степана. — Расходитесь по домам спокойно! Мы вполне успеем уйти. Не бежать.
Толпа не спеша повернулась и пошла, тут же начав распадаться на группы, группочки, пары — как обычно уходили с работы. Когда казаки прибыли к месту митинга, им ничего другого не оставалось, как повернуть восвояси. Вдали чернели фигуры удаляющихся рабочих.
Валя догнал Степана.
— Началось! Началось! — с сияющим лицом повторил мальчик. — Смотри-ка, смотри, — со смехом сказал он, показывая на базарную площадь.
Точно перепуганные куры, метались торговки и торговцы, они закрывали свои ларьки и лавчонки, складывали с лотков в тележки товар и торопливо уезжали.
«Забастовка, забастовка!» Это слово теперь носилось повсюду, радуя одних и пугая других. Им, казалось, был заполнен воздух. А кое-где звучало, как колокол, тяжелое и суровое слово «бунт». Его с ужасом произносили бородатые торговцы, истово крестясь при этом на маковки далекой церквушки.
Не заходя домой, Валентин побежал к приятелям.
— Забастовали мы, забастовали! — крикнул он с порога, бомбой влетая в избу Губановых.
Вот когда Валя оказался героем дня. Едва они с Механиком подошли к дому Осиповых, навстречу им выбежал Николай. Слушая сбивчивый рассказ Валентина, он чаще обычного проводил левой рукой по ежику рыжеватых волос. А вскоре приятелей окружила толпа ребятишек, среди которых не было только Степки Аршинника. Отец строго-настрого запретил ему знаться со смутьянами. И снова пришлось юному забастовщику рассказывать о событиях в депо и, конечно, о своей роли во всем. Ведь он собственноручно обрезал телефон в конторке мастера, сам остановил станок в токарном цехе и, наконец, не кому-нибудь, а ему было поручено охранять митинг. Это он догадался расставить ребят цепочкой.
Рассказ Валентина взбудоражил не только трех приятелей, но и всех Никольских ребятишек. И они гурьбой, во главе с неразлучной троицей, побежали к железнодорожным мастерским.
Вокзал и мастерские были оцеплены войсками. На станции стояла непривычная тишина, точно все здесь вымерло. Вдали на путях чернело несколько потушенных паровозов.
До позднего вечера крутились ребятишки около мастерских, не подходя, однако, близко к солдатам, и разбегались каждый раз, когда в их сторону направлялся казачий разъезд. Этих чубатых оренбуржцев ребята боялись, как огня.
А вечером приятели сбегали в город — поделиться новостями с девочками.
…На второй день в обед все шестеро были уже на площади недалеко от вокзала. Народу собралось множество. Толпа гудела взволнованно и возбужденно. Она напоминала реку в весенний паводок. Казалось, еще немного — и хлынет эта река, сметая все на своем пути. Как зайцы во время половодья жмутся на каком-нибудь островке, так жались небольшой кучкой представители управления дороги и несколько жандармских офицеров со щеголеватым полковником во главе.
