— Ну, орлы, — однажды сказал им Степан. — Снова рыбачить пойдем, только без девочек и вечером попозже. Завтра часов в восемь вечера — ко мне. Ты, Валя, попроси Елену клейстеру заварить. Она знает. А ты, Механик, баночку поудобнее для клейстера этого приспособь, чтоб побольше вошло и незаметно было. Соображаете?
Ребята, конечно, поняли, что за работа предстоит им, но и виду не подали.
Вышли под вечер от Степана. Николай нес корзинку с тестом для приманки, с хлебом, да вареной картошки — перекусить у реки, Валентин — удилище, а Митя — банку с червями. Это было его изобретение: крышка, где лежали черви, вынималась, а там, во второй банке побольше, был клейстер.
Рыболовы направились в город. Они хотели попытать счастье на Миассе, у моста. Там чебак неплохо клевал. Они спешили — к полночи надо было возвращаться. После двенадцати по улицам разрешалось ходить только в одиночку, или вдвоем. Любой городовой имел право обыскать и даже задержать человека, если он ему покажется подозрительным.
На Миассе они порыбачили, пока не стемнело, и тогда тронулись в обратный путь. Каждый из приятелей нес по небольшой связке рыбы.
Впереди шагал Механик, — это была разведка. Николай и Валентин шли рядом, один с корзинкой, в которой аккуратной стопочкой лежали листовки, а другой — с баночкой. Крышка с червями была снята и на всякий случай лежала в корзинке. Степан шагал сзади, охранял, чтобы кто с тыла не зашел, не сцапал ребятишек. Так двигались, останавливаясь через каждые 40—50 шагов и расклеивая листовки на заборах, афишных тумбах, витринах магазинов и дверях лавочек.
Свой участок, базарную площадь и Уфимскую улицу до тюрьмы, Степан прекрасно изучил. В течение недели, вечерами принарядившись, разгуливал он по Уфимской. Каждый выступ знал у домов, все дворы осмотрел, даже узнал, где собаки есть, а где их нет. На случай, если придется уходить от погони, были известны ему и проходные дворы. Да и в крайнем случае к Кочиным забежать можно. Условлено было, если Митя, шагавший впереди, кашлял, значит, клеить нельзя, навстречу идет кто-то, а если он слегка насвистывал, тогда все в порядке, можно останавливаться и наклеивать листовку. Степан тоже подавал ребятам условные знаки.
Были придуманы сигналы: «шагать быстрее», «приостановиться», «перейти на другую сторону», «бежать», «прятаться». Но применять их не пришлось. Встречавшиеся казачьи разъезды не обращали внимания на припоздавших рыбаков-мальчишек и на чуть подвыпившего слободского парня, что шагает, слегка покачиваясь, и мурлычет под нос какую-то песенку.
Расклеивались листовки с таким расчетом, чтобы до утра они оставались в тени и не могли быть замеченными патрулями, ездившими по дороге.
Шагали быстро. Когда были около тюрьмы, в корзине не осталось ни одной листовки.
…Вера проснулась рано и вышла на улицу.
Девочку поразило необычайное оживление. По Уфимской то там, то тут стоял кучками народ. Читали листовки. Растерянные городовые суетились, разгоняя собравшихся и сдирая крепко приставшую бумагу.
Казаки верхами то и дело наезжали на тротуар. При их приближении народ быстро расходился, но сейчас же скапливался у другой прокламации. Вера заметила также, как в большой толпе, собравшейся напротив, на площади, кто-то, стоя на опрокинутом ящике, ораторствовал, размахивая руками. К толпе галопом помчались трое казаков, но люди мгновенно рассеялись, казаки только и застали, что пустой ящик.
* * *
Лето пролетело незаметно. Скучать, конечно, было некогда. Механик и Николай теперь нередко целыми днями бегали с поручениями организации, а Валя стал в депо настоящим, активным помощником взрослых. Через него Степан передавал по всем цехам прокламации, тоненькие книжки, а иногда и один-два револьвера. Валентин со всем отлично справлялся. Не раз он ухитрялся незаметно выезжать из депо в тендере паровоза, спрятав под рубашкой пачку прокламаций.
Ребята теперь прекрасно понимали, что они не в игрушки играют и при малейшей неосторожности могут погубить десятки людей. С девочками они не виделись давно. Вера и Люба уехали в деревню, Фатьма все время была занята. Ее мать поступила в магазин, и на плечи девочки легло все хозяйство — огород, коза, полдесятка кур и наблюдение за четырехлетним братишкой.
Мальчики тосковали. Они привязались к своим подругам. Не хватало частых походов в город к Кочиным. Время от времени они получали от Веры и Любы письма, писали им сами, придумав несложный шифр. Просто в письме читалась каждая седьмая буква. Это составляло нужную фразу.
Однажды девочки получили письмо, в котором говорилось:
«Привет, девочки! А почему не сообщите, как у Любы дела?
Коля на базар снес еще рыжего чубатого голубя, да сизого. Он за рекой Тишкину Юрке их продал.
Ульяна Акимовна и мы все, все шлем вам поклоны и вас поскорей ждать будем. У нас-то нового нет, живем не очень, а о вас сейчас все-то думали».
Такое, не очень складное письмо поселковых мальчишек не вызвало бы подозрение и у самого наблюдательного сыщика. Однако в письме сообщалась важная тайна.
Девочки, конечно, отсчитали седьмые буквы, не принимая в расчет знаков препинания, и прочли:
«Данила бежал из тюрьмы, шпикам не найти».
А было это так. Трое приятелей ночевали у Губановых на сеновале. Они только что уснули. Вдруг Коля, лежавший с краю, почувствовал чье-то легкое прикосновение. Мальчик моментально проснулся.
— Кто тут? — полушепотом спросил он.
— Тише, это я, — услышал он знакомый голос, однако чей, спросонок разобрать не мог.
Услышав голоса, проснулся Дмитрий и сразу узнал брата.
— Данила! — воскликнул он, бросившись на шею брату.
— Тише ты! — шепнул парень.
Восклицание Механика разбудило Валентина. Трос приятелей не знали, как выразить свою радость. Они начали было засыпать Данилу вопросами, да тот остановил их:
— Не до рассказов сейчас. Меня ищут. Правда, сейчас, наверное, ищут в Олонецкой губернии, но могут быстро разобраться, что к чему, и тогда нагрянут. А как Степан?
— Пока все в порядке, — ответил Валя.
— К нему бы сейчас сходить узнать, где сохранились чистые квартиры.
— К нему рискованно, казаки шныряют.
— Я, пожалуй, в каменоломни уйду, а вы тут переговорите со Степаном. Договоримся, где и когда с вами встретимся.
— Придумал! — Механик стукнул себя по лбу. — Зачем в каменоломни? К Федосеичу, вот куда!
— Дело! — согласился Валентин. И приятели, торопясь, рассказали, кто такой Федосеич, какая у него избушка, какой лес кругом.
— Там тебя с семью собаками не сыщут!
— Федосеич так лес знает, что сто человек спрячет.
— Это, пожалуй, подойдет, — согласился Данила. — Ну, время терять нечего. Дорога каждая минута, ведите к Федосеичу, там обо всем поговорим.
Митя сбегал в избу. Мать, услышав о Даниле, даже не поверила. А когда убедилась, что мальчик не шутит, стремительно бросилась на сеновал, и, обняв старшего сына, заплакала от волнения и радости.
Пока Данила успокаивал мать, Митя собрал в дорогу хлеба, луку, картошки, соли, чаю.
Вышли с большими предосторожностями. Валентин и Николай шагали впереди и внимательно смотрели, нет ли кого подозрительного. Да и войдя в лес, не отказались от предосторожности и даже ступать старались как можно тише.
Уже брезжил рассвет, когда они подошли к реке. Это были сравнительно безопасные места. Сюда редко кто заглядывал, да еще рано утром.
— Теперь можно и отдохнуть, — сказал Данила, опускаясь на траву. Плюхнулись на землю ребятишки и примолкли, выжидательно смотря на Данилу. Тот оценил сдержанность подростков.
— Так вот, молодцы, — после небольшой паузы проговорил парень. — Прежде всего большое вам спасибо за передачи. В тюрьме это большая радость. Когда знаешь, что о тебе кто-то заботится, вроде и срок коротать легче. Еще поддерживают вести с воли, а они, как видите, неплохие.
— А вы разве знали там, в тюрьме, что делается в городе?
— Кое-что.
— Откуда?
— Новеньких приводили.
— Вот поди рассказов-то было!
Данила улыбнулся.
— Ну, не совсем так. Ведь сидят там по камерам, человек шесть-семь в каждой. А в гости к соседям не сходишь.
— А ты говоришь: от новеньких узнавали, — сказал Митя.
— Перестукивались. Через стенки из камеры в камеру по особой азбуке тюремной стучали. Хоть и запрещают, а мы ухитрялись. Или на прогулке несколько слов кто скажет.
— Или записку передаст, да? — спросил Валя.
— Карандаш с бумагой в тюрьме редкость, но умудрялись, проносили. Впрочем, мы больше через библию новости передавали.
— Как через библию? Через какую? — заинтересовались приятели.
— Через обыкновенную, божественную. Библию охотно дают читать. Надеются, наверное, что мы в бога уверуем да бунтовать перестанем. Вот возьмешь ее и на какой-нибудь страничке легонечко карандашиком и подчеркнешь нужные буквы. Писать, конечно, следует коротко, самое главное. А число, обозначающее страницу, передашь стуком через стенку или на прогулке. Прочитают новости, хлебным мякишем сотрут карандашные пометки, и снова библия, как библия. Понятно, в чем наша секретная переписка?
