Ознакомительная версия.
– Выходит, полная противоположность тебе.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Что если леность и отсутствие всяких интересов вызывают у тебя негодование, значит, ты не такой. Во всяком случае нормальный, здравомыслящий человек.
– Ну… уж наверняка нормальнее него.
Шерлок снова двинулся вперёд своей угловатой походкой, не взглянув даже, иду ли я за ним. Но я и не тронулась с места, где остановилась в тени глициний.
Он не сразу заметил, что я не следую за ним. Вздрогнул, забеспокоился и обернулся, чтобы понять, в чём дело. Вопросительно вскинул брови и спросил:
– Что происходит?
– Первый урок хороших манер, мой дорогой Шерлок: я желаю, чтобы при встрече со мной здоровались. Мне достаточно услышать: «Привет, Ирэн!»
Он фыркнул:
– Хм. А что ещё тебе угодно?
– А ещё можешь улыбнуться мне.
Шерлок подошёл ближе, щёки у него пылали то ли оттого, что ему было смешно, то ли потому, что рассердился, или оттого, что чего-то устыдился.
– Можно узнать, что означает эта клоунада?
«Рассердился», – поняла я.
И самым сладким голоском спокойно ответила:
– Это называется вежливость, Шерлок. Я пришла к твоему дому не для того, чтобы познакомиться с твоим братом. Мы ведь хотели встретиться, не так ли? И вот я здесь. Меня наказали, заперли на всю ночь в комнате и оставили без ужина. Я бы с удовольствием съела что-нибудь, но мне кажется, что город совсем не в той стороне, куда мы направляемся сейчас. – Я улыбнулась. – Можешь объяснить, куда мы идём и должна ли я следовать за тобой?
Выслушав эту тираду, Шерлок открыл от изумления рот и растерялся, не находя что ответить. Ясно было, он нуждается в помощи: не слишком, видимо, привык разговаривать с девочками.
– Можешь извиниться, – подсказала я. – А потом я помогу тебе.
* * *
В лавке в обмен на мою серебряную монету я получила так много хлеба, селёдки и острой горчицы, что у меня сложилось впечатление, будто подобную монету тут видели впервые. Выйдя на улицу, я отломила кусок хлеба, обмакнула в горчицу и съела с необыкновенным аппетитом. Правда, потом у меня целый день пылало во рту.
Мы пошли вдоль берега, как накануне, только не по пляжу, а по проторенной между деревьями тропинке.
– Куда идём? – спросила я, хотя и догадывалась, какой услышу ответ.
– На виллу Эшкрофта. Люпен уже, наверное, там.
Примерно через полчаса мы миновали какой-то старый полуразрушенный дом, и идти стало труднее, потому что тропинка увела нас куда-то далеко в лес, а потом пришлось идти ещё и по выжженному лугу с колючей травой.
Как и предполагал Шерлок, Люпен ждал нас. Он, должно быть, давно услышал наши шаги, ещё когда я прыгала по тропинке, стараясь не уколоться о ежевичные кусты, но стоял спиной к нам, глядя в море.
– Привет! – произнёс он, не оборачиваясь.
– Люпен… – обратился к нему Шерлок, поднявшись на большой камень, каких много было вокруг, а потом спрыгнул на песок и растерялся. Он не знал, как быть: помочь мне спрыгнуть с валуна или же не обращать внимания, как если бы я была таким же, как он, мальчишкой, а не девочкой с тонкими исцарапанными ногами, которая претендует на улыбки и вежливое обхождение.
Он выбрал золотую середину – отошёл, но всё же недалеко, чтобы помочь мне, если понадобится.
Я спрыгнула на песок, не очень задумываясь обо всём этом.
– Ирэн! – окликнул вдруг меня Люпен и обернулся.
Взглянув на него, я невольно вскрикнула от испуга.
Лоб его рассекала ужасная рана, а на лице застыла саркастическая улыбка со страшным оскалом, обнажавшим длинные, острые клыки.
Люпен обратился к Шерлоку и, вскинув руки, воскликнул:
– Ууух! Я – покойник!
Я перевела взгляд с жуткого лица Люпена на Шерлока и увидела, что у того меняется выражение: сначала испуг, потом растерянность и наконец улыбка.
И поняла, что, наверное, хватит кричать.
Только тут я заметила, что на земле возле Люпена лежит кожаный чемоданчик и что мой новый друг, похоже, вовсе не страдает от своей раны.
– Ну и как? – спросил Люпен, глядя сначала на Шерлока, а потом на меня. – Как получилось?
– Потрясающе! – ответил Шерлок. – Как настоящая!
Он хотел потрогать рану на лбу Люпена, но тот не позволил:
– Э, нет! Трогать нельзя!
Шерлок скрестил руки на груди.
– Чёрт возьми! А я ведь не сразу понял, что с тобой случилось.
Люпен притворился, будто шатается, и снова засмеялся тем адским смехом со страшным оскалом, который я только что видела.
– А зубы? Разве не отлично получилось? Ну что, купилась? – обратился он ко мне.
Он сунул палец в рот, надул щёки и с глухим щелчком извлёк челюсть.
– Вот и всё! – заключил он.
– Может, объяснишь, что происходит? – попросила я, постепенно приходя в себя от испуга.
Ребята, скрестив ноги, уселись на песок возле кожаного чемоданчика, и Люпен приоткрыл его.
– Я уже рассказывал тебе, чем занимается мой отец? Он канатоходец… А тут его реквизит.
Я осторожно, едва ли не с опаской заглянула в чемодан. В нём лежали маски, парики, забавные вставные челюсти, накладные носы и бороды, кисточки, баночки с клеем, а также целый набор разных усов, косы, пудра и губная помада.
– И мы можем играть со всем этим? – восхитилась я, уронив на землю пакет с хлебом, горчицей и селёдками.
– Ни в коем случае! – улыбнулся Люпен и поднял чёрный парик из длинных настоящих волос. – Кто первый?
* * *
Мы забавлялись целый день, переодеваясь и изображая разных персонажей из пьес, которые помнили. Шерлок оказался прекрасным актёром. Хватало пары усов и нескольких взмахов кисточкой, чтобы он изменялся до неузнаваемости, при этом соответственно менялся и его голос. Он мог изобразить и короля Лира, и Генриха V, еврея Шейлока и сицилийского солдата.
Люпен оказался пластичнее, и в отличие от Шерлока у него лучше получались более страшные персонажи – он двигался порывисто, энергично и в то же время красиво. Надев парик и обведя глаза белой краской, он походил на обезьяну. Повязав голову платком, превращался в пирата. Наклеив бороду, становился моряком, потерпевшим кораблекрушение, а толчёная глина и бриолин преображали его в бедуина.
Мне так понравилось гримироваться, надевать все эти искусственные драгоценности и парики, что я даже запела. В тот момент мне казалось, я исполняю какую-то роль, и потому пела во весь голос, словно на сцене в опере «Риголетто» или «Травиата».
Шерлок и Люпен подыгрывали мне – Люпен распростёрся на земле, а Шерлок приставил к его груди деревянный меч. Но когда я запела, они вдруг перестали играть свои роли. Я заметила это, но всё же допела до конца и когда умолкла, на берегу воцарилась тишина, которую нарушал лишь тихий шорох прибоя.
– Давай ещё, – тихо попросил Шерлок.
– Что ещё? – удивилась я.
– Ну, он же прав – спой ещё! – поддержал его Люпен.
Мне стало неловко, я покраснела, сняла парик и пробормотала:
– Ребята, я не…
– Спой, спой ещё! – повторил Шерлок, опираясь на деревянную саблю. Он впился в меня глазами и словно приказывал.
– Я… я даже не знаю, что спеть… Не знаю…
– У тебя очень красивый голос, – сказал Люпен.
Шерлок не сводил с меня глаз.
– Ребята, перестаньте! Мне неловко!
Шерлок понял это. Понял, что не шучу и мне действительно неловко оттого, как пристально они смотрят на меня. Он кивнул, махнул рукой и этим жестом разрушил странную, возникшую было атмосферу.
Я помогла Люпену подняться, и мы опять принялись разыгрывать разные сценки, но всё это было уже не то.
* * *
Потом мы поели хлеба с селёдками. Люпен почистил их каким-то удивительным, необычайно острым ножичком, который сделал, как он сказал, друг его отца. Люпен никогда не расставался с этой чудной вещицей. А друг его отца спустя несколько лет создал знаменитую фирму «Ножи Опинель», которая процветает и поныне.
Так в играх мы провели весь день и на закате отправились в обратный путь – домой.
Идти решили берегом, сняв обувь. Недовольные нашим присутствием чайки подпрыгивали впереди нас, а прибой ровно и мягко накатывался на песок.
– Ты училась пению? – вдруг спросил меня Люпен.
– Да… Пробовали меня учить, – призналась я, глядя в море. – Я с раннего детства очень хорошо пела, но никому не говорила об этом. Мне почему-то не хотелось делить эту радость с другими. Не думаю, что мне нужны всякие глупые учителя пения, – добавила я.
И это действительно было так. Я ненавидела уроки, к которым принуждала мама. Терпеть не могла всех этих манерных преподавателей с платочком в кармане чёрного пиджака и красивыми руками на клавиатуре, которые без конца твердили: «До! До! Верхнее до! Верхнее до!» – и заставляли меня выводить неестественные трели.
– Но ты ошибаешься, – сказал Люпен. – Я никогда не слышал такого красивого пения!
– Да брось! – возразила я.
– Нет, правда, правда! Скажи и ты, Уильям, что это так!
Ознакомительная версия.
