Поразительно было то, что ни одного из матросов, находившихся на палубе, не снесло бурей в море.
Во время работы, когда мы вместе с Жаком распутывали целую связку веревок, Жак неожиданно взглянул на мою голову и, расхохотавшись, хлопнул меня по плечу, — он, животное этакое, даже не подумал, что я еле держусь на ногах, а мое тело ноет от боли.
— Светик ты мой, — сказал он, — да ты совсем поседел. На лбу у тебя белая, как снег, прядь волос!
Я спустил эту несчастную чуприну к глазам, — он был прав.
Тогда я рассказал Жаку о том, как мы с корабельной пушкой играли в пятнашки. После этого он перестал подшучивать и даже извинился передо мной:
— Прости, я думал, что ты перепугался этой бури.
Корабельная команда работала настолько дружно, что уже через полдня палуба приняла такой вид, будто корабль не пережил никакого шторма. Только перила пришлось починить досками да фок-мачта стала походить на карлика.
И еще одно: после более тщательного осмотра мы с удивлением заметили, что на носовой части корабельный таран осиротел. Наш Посейдон исчез, — он вернулся в свое царство, богом которого был, — его сбросила в море переломившаяся фок-мачта во время своего падения. Жаль, — мне очень нравился этот бородатый бог с позолоченным трезубцем.
Заключительная часть плавания протекала уже спокойно. Однажды утром наблюдатель, находившийся на марсе грот-мачты, крикнул:
— На горизонте — земля!
Скоро и мы, стоявшие на палубе, заметили, как вдали, над горизонтом стали вырисовываться голубые контуры скал или гор, чего именно, — пока еще нельзя было различить. Но эти берега были целью путешествия пиратов и местом, в котором мы будем впервые участвовать в их крупной экспедиции.
Там, вдалеке, Маракайбо!
в которой повествуется о том, как пираты захватили Маракайбо
Теперь пиратская флотилия стала двигаться сомкнутым строем. В центре шли боевые корабли. Мимо нашего корвета медленно проходил флагманский трехмачтовик, и тут я смог увидеть собственными глазами самого знаменитого и самого опасного пирата того времени — Франсуа Лолонуа. Он одиноко стоял на возвышенной части кормы и лишь изредка, спокойно, подносил к глазам свою подзорную трубу. Расстояние между обоими нашими кораблями было невелико, и я смог хорошо рассмотреть его.
Он был среднего роста, ни худ, ни толст и показался мне самым обычным, заурядным человеком. На нем был надет поношенный офицерский камзол, не имевший никаких украшений — ни кружев, ни галунов, и только на боку у него висела старая сабля. Наш дю Пюи в сравнении с ним выглядел настоящим вельможей. На голове у него ничего не было, и прямые волосы ниспадали ему на воротник. В моем воображении он рисовался грозным человеком с орлиным носом. Хотя у Лолонуа был действительно большой кривой нос, однако у него почти не было бровей, под носом торчали тоненькие, как нитка, усики и прямо к нижней губе примыкала жиденькая бородка. Словом, он выглядел невзрачным и слабым. Таким он мне казался до тех пор, пока я смотрел на него со стороны.
Но потом, когда его корабль проходил мимо нашего, он повернул к нам голову и медленно обвел нас глазами. Чур меня, с нами крестная сила! Только теперь я увидел его истинное лицо. Как будто в страшную летнюю жару мимо нас проходил ледник. В сравнении с холодным, убийственно равнодушным выражением его глаз такие мелочи, как усики и бородка, тотчас же потеряли всякое значение. Да, самым страшным в нем было его равнодушие, такое равнодушие, от которого он мог освободиться только лишь путем отрицания и истребления всего живого. Бр-р, с этим господином я никогда бы не пожелал есть из одной миски!
Когда трехмачтовик проплыл вперед, мне показалось, что солнце снова появилось над нами.
Теперь уже можно было яснее рассмотреть берег, и он открывался перед нами весь, со всеми его подробностями.
Маракайбо!
Этот порт на круглом заливе, омывающем побережье Венецуэлы, подобен драгоценному камню, вставленному внутрь перстня. Впрочем, залив открыт в сторону моря только узкими проходами между расположенными у входа двумя небольшими островками — Оруба и Монгес. Такие же островки разбросаны и по заливу: Исла де ла Вигия, высоко подымающаяся скала, на вершине которой находится небольшой форт, и Исла де ла Паламас, Голубиный остров, — он довольно велик. Проливы между этими островами так узки, что проходящий между ними корабль легко обстреливается маленькими пушками береговых батарей. Следовательно, Лолонуа решил разгрызть орешек с довольно крепкой скорлупой.
Поскольку каждый корабль, проходящий мимо Голубиного острова, легко прибивается к нему сильным течением и должен проплывать прямо у него под носом, испанцы построили на нем свои укрепления. У другого берега было довольно мелко, каменисто и там обязательно бы застрял киль любого порядочного корабля. За всеми этими преградами Маракайбо светится как желанная цель в самом западном уголке залива. Он сияет своими белоснежными домами, построенными на нескольких террасах вдоль берега. Известно, что там, вместе с рабами, живет около четырех тысяч человек. Над крышами домов возвышались величавый собор и несколько монастырей. Уже по одному этому было видно, что там бродила, как вино в бочонке, кипучая жизнь многочисленных торговцев и плантаторов.
Когда мы приблизились к бухте, Лолонуа приказал нам стать на якорь за холмами западного побережья, вне поля зрения Сторожевого острова, и подготовиться к высадке. Теперь почти все его матросы превратились в воинов. Они вооружились самым различным оружием; большинство из них захватило сабли и засунуло за пояс по два пистолета.
Я — со своей единственной рукой, — само собой, не получил оружия. Дю Пюи определил меня вместе с несколькими матросами к корабельной службе, — кораблям во время этой вылазки ставилась не менее важная задача. Селима он послал к канонирам.
Чтобы войти в бухту, необходимо было не дать заговорить пушкам, по крайней мере у самого входа в нее и на Голубином острове, где размещался небольшой испанский гарнизон.
Еще ночью Лолонуа приказал переправить шлюпками около сотни пиратов на тот берег, за которым укрывалась наша флотилия. Они должны были пробраться там до рассвета к береговой батарее, слабо защищенной низким валом, построенным из корзин, наполненных песком и засыпанных землей. Как только забрезжит рассвет, пираты атакуют батарею, а их боевые корабли войдут в бухту и попытаются обезвредить форты Голубиного острова.
Ночь перед атакой — ночь перед битвой! Сколько атак уже пережито мною! Но ни одна из них не походила на другую.
Только одно сближало их. Все ночи перед такими атаками были одинаково скверные — с чутким сном, с бессонницей или с ужасными сновидениями, более кошмарными, чем явь. Накануне их я всегда думал: знай я, что мне предстоит сражаться за доброе и правое дело, я перестал бы волноваться и спал бы спокойным и крепким сном. Вот и завтра, когда еле-еле забрезжит рассвет на востоке, меня снова впутают в борьбу чуждых мне людей и за чуждые интересы. Правда, завтрашний неприятель пиратов будет и моим личным неприятелем, однако мои друзья и союзники, вместе с которыми я буду сражаться против него, нисколько не вызывают у меня к себе симпатий. Безусловно, теперь я иначе смотрел на пиратов, чем тогда, когда впервые услышал о них, и не мог по-прежнему осуждать их — ведь мне стала известна причина, вынудившая большинство из них заняться таким жестоким ремеслом, — но я не мог не видеть и того, что их стремление к захвату денег, сокровищ и всевозможной другой добычи все-таки очень мало чем отличалось от цели тех, против которых они сейчас готовились выступить.
Разумеется, завтра никому не будет никакого дела до моих рассуждений. Да и у самого меня не окажется времени для них, и я буду искренне желать пиратам всяческих удач, — ведь теперь с ними связана моя судьба и мое ближайшее будущее.
Хотя я и не выспался, — я вскочил на ноги одним из первых. С моря дул свежий порывистый ветер, который вполне благоприятствовал планам Лолонуа.
Корабли — около их бортов укрывались маленькие шлюпки — неслышно проплыли вдоль берега, а потом повернули свои железные тараны в сторону бухты. Здесь снова повезло пиратам, — их никто еще не заметил ни на островах, ни на берегу. На рассвете стража или беззаботно заснула или не выставлялась вовсе. Мы ожидали, что поднимется переполох, но кругом было тихо.
В этот момент из-под прикрытия больших кораблей выступили восьмивесельные шлюпки. Переполненные пиратами и погруженные в воду почти до самых краев, они направились к Голубиному острову. В то же время раздались ружейные и пистолетные выстрелы на берегу, где стояла испанская батарея. Там уже наступали пираты, высадившиеся туда по приказу Лолонуа еще ночью. Безусловно, они налетели на испанцев совершенно внезапно, и, к нашему удивлению, батарея даже ни разу не выстрелила по кораблям, — по-видимому, ее действия были целиком отвлечены высадившимися пиратами. Пиратские корабли спокойно, без всякого риска, миновали наиболее опасные места. Когда же, наконец, три пушки грохнули, то ядра упали далеко от цели. Было видно, что они выпустили их второпях, без наводки. Эта первая стрельба с берега оказалась последней, и сюда стали доноситься только глухие пистолетные выстрелы да отдаленные крики. Пистолеты принадлежали пиратам, ружья солдат опоздали. Там завязалась рукопашная схватка.
