Однажды, в конце февраля, Васин учитель, Иван Васильевич, ходивший к Васе каждый день, придя на урок, после своей обычной фразы: «Ну-с, что у нас сегодня?» — вдруг сказал:
— А в Петербурге-то происходят стычки между народом и полицией.
— Вы думаете, что начинается революция? — спросил Вася с волнением.
— Поживем, увидим, — отвечал учитель.
Больше Вася от него ничего не добился.
На следующее утро Вася услыхал какой-то шум в переулке. Подбежав к окну и отдернув занавеску, он увидел множество людей, громко кричавших что-то. Один из толпы нес палку с привязанным к ней куском красной материи. У ворот тетушкиного дома столпилась вся прислуга. По переулку шныряли взад и вперед мальчишки. Они кричали, свистели и тоже размахивали какими-то красными лоскутами. С грохотом пронесся грузовик, битком набитый солдатами. И на грузовике тоже развевался красный флаг.
Вася быстро оделся и побежал узнать, в чем дело.
В столовой Вася увидал какого-то господина с седой бородой, в сером пиджаке, как будто с чужого плеча. Вася с изумлением узнал генерала. Он взволнованно говорил Анне Григорьевне:
— Они теперь решили свести со мною счеты. Вы знаете генерала Семенова? К нему ворвались сегодня утром, сорвали с него погоны и этими погонами стали бить его по щекам. Хотели даже убить. К, счастью, явились на выручку какие-то другие солдаты, и его пока просто держат под домашним арестом, но я, знаете ли, не хотел подвергать себя такому же риску, и решил явиться к вам и просить вас разрешить мне пока остаться у вас. Чорт знает, что делается!
Анна Григорьевна была мрачнее тучи. Она никак не могла никого дозваться, так как вся прислуга, не исключая и Дарьи Савельевны, была за воротами. А по переулку шли все новые и новые толпы, и от времени до времени с громом проносился грузовик. Старый дом весь содрогался и стекла в окнах звенели.
Вася побежал на чердак, чтобы поговорить с Федором, но астрономическая комната была уже пуста!
* * *
— Батюшки-светы, — закричала Феня, вбегая в сени, — городовых забрали! Ведут словно они тебе мазурики! А царь, говорят, сел на корабль и был таков. И никто не знает, куда укатил!
Васе очень хотелось пойти на улицу, но об этом нечего было и думать, так, как Франц Маркович не отходил от него ни на шаг.
— Неужели, — говорил Франц Маркович испуганно глядя в окно, — я приехал в грубую Россию, чтоб погибнуть на гильотине, как некогда погиб мой предок... О!.. Недаром все родные убеждали меня не ехать! А я, безумец, пренебрег их мудрыми советами! Кошмар! Кошмар!
Из комнаты Анны Григорьевны на цыпочках прошла Дарья Савельевна.
— Вы тут пожалуйста не шумите, — прошипела она Васе, — у Анны Григорьевны мигрень по случаю, что государь отрекся... Ох, горе, горе! Такой особе, как ваша тетушка, такие события переживать большой труд-с... Вы, конечно, утешить ее не можете, потому что вы шалун-с... а должны всячески горевать-с... А не пялить глаза на красные тряпки-с... коли вы впрямь дворянин-с...
Дарья Савельевна повела носом, желая всхлипнуть, и не успев в этом, удалилась в свою комнату.
Вася оглядел полутемный зал.
Предки с изумлением смотрели из своих золотых рам на развевающиеся за окном красные флаги.
Строй, созданный столетиями, разрушился в несколько дней.
Недели через две после начала революции, когда все понемногу утихло, Вася отправился с Францем Марковичем на прогулку.
Был ясный мартовский день, солнце сияло над Москвой, и по голубому небу плыли большие белые облака. По улицам текли ручьи, и, еще голые, деревья садов отражались в огромных лужах. Франц Маркович беспокойно оглядывался по сторонам. Навстречу попалась толпа каких-то мастеровых, они шли с красными флагами и пели марсельезу. Франц Маркович несколько успокоился, услыхав свой национальный гимн, но все-таки он, повидимому, чувствовал себя не в полной безопасности на московских улицах.
На Арбатской площади Вася увидал группу людей, толпившихся у памятника Гоголя. Какой-то человек, прицепившись к памятнику, говорил речь; Васе очень захотелось подойти послушать, но Франц Маркович решительно воспротивился.
Но судьба благоприятствовала Васе. Какой-то мальчишка, с необыкновенно большой головой, выскочил из переулка и со всего размаха налетел на Франца Марковича, больно ударив его головой прямо в живот, Франц Маркович согнулся, вскрикнул от неожиданности и дал мальчишке подзатыльник. Тот мгновенно отскочил от Франца Марковича и помчался дальше. Инстинктивно француз схватился за карман. Часов не было! Испустив вопль негодования, размахивая палкой, бросился он вслед за мальчишкой.
Вася, воспользовавшись случаем, втерся в толпу и постарался, как можно ближе, пробраться к памятнику.
Толпа была самая разношерстная. Тут были и мастеровые, и кухарки, и хорошо одетые молодые люди, и солидные господа в меховых шубах и бобровых шапках.
— Итак, граждане, — кричал оратор, — вы видите, что мы должны довести войну до победного конца и что наша святая обязанность всячески поддерживать Временное Правительство, наш лозунг — война до победного конца!
Какой-то господин, стоявший рядом с Васей, крикнул:
— Браво, браво!
Толпа зашумела, загудела, но внезапно на смену первому оратору на памятнике появился другой, — с очень суровым лицом и нахмуренными бровями.
— Товарищи, — крикнул он, — не верьте, война нужна только тем, у кого есть текущие счета в банках, им война приносит доход, они высасывают из народа последние соки. Сотни тысяч рабочих и крестьян погибают в окопах для того, чтобы фабрикантам и банкирам легче было устраивать свои делишки.
— Довольно, — крикнул господин в богатой шубе, стоявший рядом с Васей, и махнул тросточкой с золотым набалдашником.
— Нет, пусть говорит, — раздались другие голоса.
— Товарищи, — крикнул оратор, — пока власть не перейдет всецело к Совету Рабочих и Солдатских Депутатов...
Толпа загудела. «Долой, долой», кричали одни; «верно, товарищ», — кричали другие. Крик толпы заглушал голос оратора.
Вася услыхал новое слово, повторяемое всеми — «большевик, большевик».
Шум все усиливался. Оратор вдруг собрал все силы и крикнул, заглушая гул толпы:
— Долой войну!
Этот крик был подхвачен очень многими. Вася вдруг почувствовал, как его охватывает восторг толпы, он словно растворился в ней и ощутил себя маленькой частицей какого-то огромного механизма.
— Долой войну! — кричал он, размахивая руками.
Господин в богатой шубе сердито застучал палкой по талому снегу и крикнул Васе.
— Стыдитесь, молодой человек, судя по платью, принадлежите к приличной семье, а ведете себя, как хулиган!
Вася хотел было что-то крикнуть в ответ, но кто-то ударил его по плечу. Это был Федор. Он весь так и сиял, словно расцвел на весеннем солнце после своего долгого заключения на чердаке.
— Слышал? — спросил он у Васи.
— Слышал, — отвечал Вася.
— Хорошо, брат, свободно, и, помяни мое слово, скоро все солдаты с фронта побегут. А как же это тебя одного-то отпустили?
— Я от француза убежал, — с гордостью ответил Вася.
— Ну, убежал, так айда со мной, я тебя в одно местечко сведу. Ох, уж и речи там говорят! Небу жарко!
Вася с восторгом согласился.
Они пробились сквозь толпу на тротуаре и зашагали через площадь по направлению к Воздвиженке. Но внезапно перед ними выросла фигура Франца Марковича. Он был красен, как рак, и сердито вытирал платком потное лицо.
— Куда ты пропал, негодяй? — крикнул он Васе, — я тебя запирать буду в комнате!
Федор смерил француза презрительным взглядом и произнес:
— Теперь не такое время, чтобы запирать!
— А ты кто такой! — яростно воскликнул Франц Маркович.
— Я большевик, — отвечал Федор, повидимому, не совсем ясно сознавая значение этого слова.
Но на француза это произвело страшное впечатление, он отскочил в сторону, схватил Васю за руку и рысцой пустился с ним прочь от Федора.
— Я еще за тобой приду, — крикнул Федор вслед Васе.
— Ладно, — крикнул ему в ответ Вася.
Восторг, охвативший его в толпе, продолжал волновать его, и он с радостью чувствовал, что уже совершенно не боится толстого француза.
В госпитале при одной из Киевских тюрем имелся изолятор, куда обычно клали только самых важных преступников, осужденных на одиночное заключение.
В этом изоляторе уже месяца три лежал молодой солдат, присланный с Юго-Западного фронта с очень тяжелыми ранениями. При нем была сопроводительная бумага на имя коменданта тюрьмы следующего содержания:
Совершенно секретно.
«Препровождаемый при сем раненый рядовой (фамилия и имя неизвестны) должен быть помещен в глухом изоляторе, так как бред его носит характер смущающий окружающих. В случае его выздоровления, немедленно сообщить о нем в охранное отделение для выяснения его личности. По выздоровлении на свободу не выпускать.»
