«Не пустят нас туда ни фига», — почему-то сразу решил Федя, но вслух ничего не сказал из опасения, что Саша тут же предложит еще одно очередное пари. А зря, мог бы ведь два рубля выиграть. Рубль за то, что они с Петькой тут будут разговаривать, и еще один, потому что их и вправду никуда не пустили.
Вахтер потребовал пропуск. И наверное, вся Сашина затея, казавшаяся такой многообещающей, оказалась бы совсем пустой, не появись в нужное время в нужном месте очень высокий человек с большой гладкой лысиной, блестящей даже в полумраке помещения не многим хуже, чем блестел под ярким июльским солнцем золотой купол колокольни, которую Федя углядел над крышами киевских домов с круглой площади на Крещатике. Человек-колокольня не обратил на ребят поначалу никакого внимания. Он прошел мимо вахтера, предъявив пропуск, в то время как Федя и Саша уже не качали права, а лишь тихо скулили, пытаясь вымолить для себя снисхождение, но неожиданно вернулся назад к вахте и спросил:
— А в чем дело? Чего хотят эти гарны парубки?
— Та шо? — ответил вахтер. — Сами ни разумиют шо. Митридата якого-то спрашивают. Бают, шо с Москвы до него приихалы.
— Митридата? — поразился лысый. Он, в отличие от вахтера, говорил совершенно по-русски, даже без какого-либо акцента, и «гарны парубки» прозвучали в его устах довольно фальшиво: было очевидно, что он произнес эти слова лишь для поддержания местного колорита. — Какого Митридата? — спросил человек-колокольня теперь уже непосредственно Федю и Сашу.
— Евпатора, — пояснил Федя, запомнивший это имя из рассказа Бориса Вениаминовича.
— А вы случайно не ошиблись дверью, молодые люди? — поинтересовался лысый, с любопытством глядя на ребят сверху вниз. — На прием к Митридату Евпатору в наше время нужно записываться через психиатра.
— Да мы знаем, что он давно жил, — не купившись на шутку, серьезно продолжал Федя. — Нам нужен Борис Вениаминович, археолог из Москвы. Он собирался сегодня ехать на раскопки в Пантикапеи и нас обещал взять, а его должна была туда везти машина от Украинской академии наук. Только мы разминулись, вот и пришли сюда спросить, где его искать.
— Знаете что, хлопцы, — похоже, лысый почему-то решил помочь им, — вы здесь постойте, а я сейчас пойду узнаю, у кого надо, по вашему вопросу. А потом или сам выйду, все вам сообщу, или пошлю кого-нибудь. Как, вы говорите, зовут вашего московского археолога?
— Борис Вениаминович.
— Отродясь про такого не слыхал, ну да их много. А фамилия?
— Мы не знаем.
— Странно, конечно, — пожал плечами лысый. — Ну ладно, ждите.
Махнув им рукой, он поспешил к широкой мраморной лестнице, которой заканчивался холл, и вскоре скрылся из виду. Больше лысый уже не появился, зато минут через пятнадцать по этой же лестнице сбежала молодая красивая девушка и направилась прямо к Феде и Саше.
— Кому тут Митридат нужен? — поинтересовалась она, видимо, для порядка, потому что кроме них никого вообще возле вахты не было.
— Ну, нам, — отозвался тоже для порядка Саша.
— Значит, это вы из Москвы? — уточнила девушка.
— Ну да, мы.
— Тогда слушайте, москали, никакого Бориса Вениаминовича здесь не было, о нем ничего не слышали и никаких машин от Академии наук никуда сегодня не отправляли. А экспедиция в Керчи на горе Митридат работает еще с конца апреля, и уезжали люди туда на поезде.
Понятно? — строго спросила она и, дождавшись унылых кийков, закончила: — Все. До свидания.
— С тебя рубль, — напомнил Федя Саше, когда ребята вышли на улицу.
— Ни фига подобного, — возразил опытный спорщик, — мы не спорили, ты сам не захотел.
Однако не выигранные Федей рубли были, конечно, совсем не главное. Главное было то, что след Петьки вместе с Борисом Вениаминовичем терялся окончательно.
Вот так неожиданно исполнилось Федино желание, но странным образом. После неудачного посещения Академии наук им с Сашей оставалось только прогуливаться по Киеву. Искать им больше было нечего, что делать дальше — непонятно. Озадаченные и растерянные путешественники долго бродили по высоким холмам над широкой рекой, мимо памятника князю Владимиру, когда-то крестившему в этом месте языческую еще Русь. С холмов спустились в район, чем-то напоминающий Старый Арбат и носящий вполне понятное русскому уху имя «Подол», вновь поднялись по Андреевскому спуску и, миновав красивую затейливую церковь, по одной из узких улочек опять спустились к Крещатику.
Устав бродить, несостоявшиеся археологи присели передохнуть у одного из фонтанчиков на той самой круглой площади, что так понравилась Феде.
— Знаешь, Федь, — сказал Саша, умываясь прохладной водой из фонтана. — Нет у нас с тобой другого выхода, как вернуться опять на вокзал.
— Ты думаешь, они туда тоже вернутся? — с надеждой спросил Федя.
— Не-а, просто надо нам их нагонять.
— Это как?
— Как ехали, на поездах. Поедем за ними в Керчь, ведь там, как я понял, этот Пантикапей находится?
— Кажется, там, — согласился Федя.
— Вот и поедем. Дай-ка вашу карту.
Федя достал из Петькиной сумки атлас автомобильных дорог, где заодно были указаны и все дороги железные.
— Вон видишь, — обрадовался Саша, исследуя возможные пути, — как хочешь добираться можем до Крыма этого. И так, и вот так, — он чертил пальцем по карте, — и вот этак. До Джанкоя как-нибудь да доедем, а там до Керчи одна только ветка идет. Там и каменоломни искать будем.
— А в каменоломнях мы их как найдем, если там тысячные партизанские отряды прятались? — уныло и устало протянул Федя.
— У тебя есть другие соображения? — Саша захлопнул атлас.
— Нет, — не раздумывая уже, согласился Федя, — пошли на вокзал.
Глава VI. У самого синего моря
Глаза саднило так, будто злой человек или жестокий беспутный ветер сыпанул Феде в лицо пригоршню мелкой песчаной пыли. Федя однажды испытал нечто подобное, прошлым летом в походе вместе с отцом, когда трясся по жаре в открытом кузове грузовика на колдобинах проселочной дороги по пути от Волгограда до Ахтубы. Сразу вспомнилось широкое поле, грязный кузов с красными пятнами давленых помидоров, тюки с упакованной байдаркой, на одном из которых они примостились вдвоем.
Впрочем, Федя не настолько еще потерял чувство реальности, чтобы не понять, что глаза саднит сейчас не от пыли, а с недосыпу. И не трясется он на хрипло завывающем от усердия и плохого здоровья автомобиле, а мерно покачивается на обшитой дерматином скамье местной электрички, все дальше уносящей его от Джанкоя в сторону Керчи. Вон и эфиопская чернявая шевелюра его нового друга покачивается в такт стука вагонных колес рядом с его плечом — Саша спит, привалившись к Фединому плечу и свесив голову. Легкий, как цыпленок, хотя и длинный, словно журавль. А вот у Феди заснуть, ну хотя бы задремать на двадцать минут, никак не получается.
Мысли вяло копошились в его голове сонными, обожравшимися до безобразия змеями. И самая толстая, чаще других выползавшая из клубка на поверхность, шипела вопросом, здорово или не здорово все то, что сейчас с ним, с Федей, приключается? Уже с полчаса он не мог найти ответа на этот вопрос.
С одной стороны, он путешествует — разве не об этом мечтали они с Петькой? Он уже в желанном Крыму, он столько успел пережить за эти несколько дней, столько увидеть нового, интересного — так много всего, что даже не может точно сообразить, сколько прошло времени с тех пор, как они с Петькой, попрощавшись с Сергеем Васильевичем, сели на автобус в сторону Одинцова. Интересно, сколько же все-таки дней они в пути?
Федя сосредоточился и начал считать растянувшиеся чуть ли не до бесконечности сутки. Это было очень не просто, мысли по-прежнему сплетались в клубок и мешали друг другу.
В первый день они познакомились с Сашей, а в первую ночь сели на поезд, где встретили Бориса Вениаминовича с Мишаней. Потом был Киев, и тем же вечером они сели на последнюю электричку, а ночевали в палатке, которую ставили в темноте посреди лесопосадки, растянувшейся вдоль железной дороги. Они сошли тогда с Сашей на станции, название которой Федя теперь забыл.
Так, значит, два дня он припомнил. А потом ночевали они еще раз или нет? С утра Сашка торговал в электричках кроссвордами. Потом они завтракали или обедали, в общем, ели. Потом опять электрички, станции, вокзалы, мороженое, пепси, грязное семейство цыган, заполнившее почти весь вагон, опять станция, на которой Сашка выклянчил у бабки-торговки немного первой черешни — стыдно было, будто это он, Федя, просил, ели-то вместе. Однако вкусно.
Так ночевали еще или нет? Ах да, точно! Опять в палатке, еще костер жгли. Сашка настоял на ночлеге, говорил, до Крыма уже недалеко, лучше с утра отправиться, чтобы попасть в Керчь днем. Федя-то хотел подсесть проверенным методом на пассажирский, но дал себя убедить. Спал он всего часа два, ну максимум три, потом проснулся от холода. Вылез из палатки, поднялся на насыпь и увидел с другой стороны полотна в кустах целый выводок смешных, бестолковых лисят, под присмотром мамаши-лисы вышедших на прогулку. Все-таки здорово, путешествие получалось совсем настоящим.
