У Маши слезы навернулись на глаза. Собиралась она вчера угнать яхту вместе с капитаном, но тогда и так обошлось. Оля не разоблачила Лжема-рию пятой ступени, нужда махать пистолетом прошла, и Маша забросила мысль об угоне, как следует не обдумав. А зря. Сейчас она понимала, что по темным водам бухты, зазывно покачивая мачтой, уплывает ее шанс незаметно исчезнуть. Ведь Петрович не все время был на яхте. Наверняка ходил ужинать, хотя Маша не видела его в столовой вместе со всеми. Пробраться на яхту, залезть в рундук – рядом со спасательным плотиком хватало места… Никто бы и не заметил.
Хотелось бежать вслед за яхтой по золотой дорожке света на воде. Ну и пускай база в Южной Америке! Лишь бы выбраться. Везде есть полиция и люди, понимающие английский язык. Паспорт у Маши с собой, там написано, что она гражданка России. Полицейские связались бы с нашим посольством или с Интерполом… Все упустила, все!
Она упала на подушку и зарыдала в голос.
Улыбчивые дети папы Сана не дали нареветься всласть. Вбежали сразу две:
Что с тобой, сестра?!
Помочь, сестра?
Одна знала про автомобильную аварию и стала объяснять другой, мол, сестра не может говорить, наверное, потому и плачет. Маша кивнула. За прошедший день она столько кивала и мотала головой, что шея стала болеть.
Это пройдет! Ты просто перепугалась. Не распускай нервы, и все пройдет! – Сестра из соседней кельи говорила почти теми же словами, что и врач. – Ну-ка, откроем ротик…
Не успела Маша ничего понять, как ласковые пальцы надавили на подбородок и вложили что-то за губу. Во рту защипало, язык ощутил знакомую горечь. «Не хочу!» – мысленно закричала Маша, а в стиснутые зубы уже тыкался стакан с водой.
«Теперь хотя бы точно узнаю, сколько времени действует таблетка», – подумала она, засыпая.
На груди у нее сидел Ганс, маленький, с оранжевым брюшком, и перебирал когтистыми лапками.
Доигрался, гаденыш! – обрадовалась Маша. – Кто тебя так отделал?
Преподобный Сан, – важно ответил Ганс. Зубы у него были треугольные. – И ты такой станешь. Испытание прошла? Прошла. Теперь поедем с тобой в Корею, и преподобный тебя сделает пираньей, будем бухту охранять. Поженимся, мальков заведем…
Он схватил Машу за руку. Остатки сонного морока слетели, и оказалось, что на постели сидит настоящий Ганс и держит ее ладонь в своих. Мамочки, а ведь она с ним разговаривала! Или это было только во сне?
Поселимся в твоей обители, – говорил Ганс, по-негритянски блестя зубами. В келье стояла темень. Маша узнала его только по голосу. – А захочешь, останемся здесь. Мне брат иерей разрешит.
Маша поняла, что разговор о женитьбе идет давно, это горькая таблетка задурила ей голову, заставив путать явь со сном. Рука Ганса ласково перебирала ее пальцы. Ничего ужаснее в Машиной жизни не случалось. Забыв обо всем, она пискнула и отодвинулась в угол.
Ага, уже говоришь! – обрадовался Ганс.
Маша включила светильник, схватила с тумбочки блокнот, ручку и быстро начеркала: «Нет, я только кричать могу. И по морде».
Не нравлюсь?! – искренне удивился Ганс. – А не много ли ты себе позволяешь, сестра? Я, конечно, понимаю: пятая ступень, подарки от старших братьев… – Он кивнул на коробку с конфетами. – Но, сестра, в конце концов, не тебе же выбирать жениха!
Это было что-то новенькое.
«А кому, тебе, что ли?» – черкнула Маша.
Тоже верно, – согласился Ганс. – Но брат иерей может попросить за меня в штаб-квартире. Как-никак, я у него правая рука!
«А может, уже не ты?» – запустила провокацию Маша, показав опять же на коробку. Вчера она не знала, куда ее деть: с подоконника коробка падала, в тумбочку не помещалась. В конце концов Маша поставила ее ребром на книжную полку, как раму с картиной. Теперь в глазах Ганса это выглядело так, словно коробка выставлена специально, чтобы все спрашивали и знали, какие люди дарят Маше конфетки.
Сглотнув слюни, Ганс отпустил ее руку:
– И кто же из них? Иерей или казначей? Маша загадочно улыбнулась. Фиг он отважится спросить у самих братьев, пускай мучается.
– Ну и мир с тобой, сестра! – буркнул Ганс и ушел, горбясь.
Без характера человек. Жестокий, а без характера.
А странно Ганс говорил: «Не тебе жениха выбирать». Кому ж еще, преподобному, что ли?… Сначала Маша подумала об этом не всерьез. Перечитала свои почеркушки в блокноте, вспоминая весь разговор, и вышло, что так и есть! Подбирают пары в штаб-квартире (наверное, в Корее у преподобного), и ни жених, ни невеста здесь не вольны, но Ганс надеялся повлиять на решение через брата иерея…
Неужели это возможно в наше время? Неужели домашнюю Соню, и богатыршу Олю, и укушенного брата, между прочим, очень симпатичного, – всех переженят не пойми с кем, и они примут эту дурь с обычной радостной улыбкой?!
Маша сгребла с полки брошюрки и начала листать. Какая-то сестра из ее предшественниц здорово над ними потрудилась: где важную строку подчеркнула, где целый абзац.
«Почему вредна музыка?» И правда, почему? Надо будет почитать. «Церемония Святого Вина». Не то. «Мы – дети Царя и Царицы Вселенной». Понятно, кто эти царь и царица… Вот! «Речь преподобного Сана во время венчания на стадионе в Сеуле». Он что их, стадионами венчает?!
Маша стала читать и поняла, что да, стадионами. В тот раз папа Сан махом осчастливил шесть тысяч братьев и сестер, причем это был не рекорд. Речь попала в брошюрку, видно, потому, что оказалась первой после долгого перерыва: некоторое время папа провел в тюрьме, оставив детей без своего святого слова. (Ничего удивительного. Кто владеет подпольными цехами, тот должен иногда сидеть за решеткой. Хотя в брошюрке смутно говорилось о ложных наветах врагов Церкви Христианской Любви и Единения.)
Только сейчас Маша поняла, что значит «преподобного увидишь». Это здешний код, непонятный посторонним. Как в Укрополе мальчишки грозятся: «Я из тебя завхоза сделаю», и нужно знать, что школьный завхоз Иванов давным-давно упал в колодец и с тех пор прихрамывает. А «преподобного увидишь» означает: «Поедешь в Корею, и папа Сан тебя обвенчает с кем попало».
У подлого розыгрыша гадюки Соколовой появилось неожиданное оправдание. Может, она не хотела замуж неизвестно за кого. Может, влюблена в какого-нибудь парня. Вот и подсунула вместо себя Машу, думая, что недоразумение выяснится еще в аэропорту. А оно вон как затянулось…
Сейчас уже нельзя сказать: «Извините, ошибочка вышла. Отправьте меня домой». Машу тут же и скормят пираньям.
Во-первых, она видела убийство водителя. Хотя это еще цветочки. Она же не знает, кто сидел за рулем рефрижератора. Номер могла запомнить (но не запомнила), так ведь наверняка машина угнанная. А что Ганс и брат-1 были заодно с убийцей, доказать невозможно. Выходит, Маша не особенно опасный свидетель. Если бы все выяснилось еще на дороге, Ганс, пожалуй, мог ее отпустить. Но в первые минуты она побоялась признаться, а потом ей всунули сонную таблетку. Уже на борту яхты, идущей с погашенными огнями через границу, признаваться стало очень опасно. А сейчас – невозможно.
Подпольный цех – вот пока что главная из всех известных ей тайн братства. Вчера Маша собрала сорок шесть «мышек». Были рекордсмены, которые сдавали по сотне. В среднем возьмем семьдесят пять, умножим на сто сборщиков и на пять долларов – цену «мышки». Около сорока тысяч баксов – дневной оборот цеха. А годовой – миллионов тринадцать-четырнадцать! Есть смысл скормить свидетельницу пираньям.
Нет, все-таки Соколова гадюка! Пускай влюбленная гадюка, это дела не меняет.
Глава XIV ПРОСТОЕ ТРУДНОЕ ДЕЛО
Темнота – друг молодежи, как говаривал Петька, отправляясь тырить персики в чужих садах. Сам он уже староват для этого укропольского спорта, но у него есть шестилетний приятель по прозвищу Динамит. Петька передает ему секреты мастерства.
Опять потянуло на воспоминания. Маша, не зажигая света, одевалась в спортивный костюм гадюки Соколовой и смаргивала слезы. Так ведь и сгинешь неизвестно в какой стране, родным будет некуда на могилку сходить… Тьфу, что за чепуха лезет в голову! Она зашнуровала кроссовки, сунула пистолет к спине, под резинку штанов, и попрыгала. Фирменные висюльки на замках «молний» слышно брякали. Тоже Версаче какое-то. Маша оторвала их с мстительным удовольствием.
Темнота – друг молодежи, когда у молодежи есть чем посветить. Маша собиралась похитить зажигалку из тайника укушенного брата, а потом решать накопившиеся проблемы. Главная, конечно, – поиск выхода. Второе по важности дело – найти масло или хоть бензин, чтобы почистить пистолет. Пороховой нагар и морская соль норовили превратить огнестрельное оружие в холодное. Затвор открывался со скрипом, и Маша боялась, что пистолет не выстрелит или, хуже того, взорвется у нее в руках.
Она соорудила на постели кокон из купальной простыни, своего плаща и гадюкиного жакета.
