Она соорудила на постели кокон из купальной простыни, своего плаща и гадюкиного жакета.
Укрыла одеялом, посмотрела со стороны – похоже на спящего человека – и выскользнула на лестницу.
Странный дом спал, изучив труды преподобного Сана и радостно потрудившись на его кошелек. На лестнице не горели лампочки. Маша спускалась, как в черную воду, не видя ступенек под ногами.
А хорошо, что двери на базе не запираются. Видно, брат иерей и брат казначей уверены, что их подопечным некуда отсюда деться, поэтому нигде ни замков, ни охраны… Маша выскользнула из странного дома и окунулась в знакомую всю жизнь духоту южной ночи. Нагретые за день скалы дышали теплом. Цвиркали цикады. Над транспарантом «Вот я и дома» у подъезда тускло светилась единственная лампочка. Уже хорошо – есть ориентир.
Поначалу тьма вокруг казалась непроглядной. Маша ругала себя за то, что не сообразила взять зажигалку днем. Теперь это элементарное дело превращалось в целую операцию. На случай нежелательных встреч она придумала себе отмазку: мол, хотелось побродить одной, помечтать о будущей встрече с преподобным. Это ж счастье какое, сразу в голове не укладывается!… Но чисто технически добыть зажигалку нелегко. Придется на четвереньках ощупать метров сорок причальной стенки. Ни зги же не видно. Эта трудность влекла за собой другую. Если ее застукают в момент поисков, сложновато будет объяснить, почему она обдумывает свидание с преподобным, ползая на карачках.
Маша шла по причалу, держась подальше от тихо плещущей воды. Глаза привыкали к темноте, и она уже различала барашки на волнах далеко в море и черные громадины скал у входа в бухту. Потом из-за рваных туч проглянула луна, и стало чересчур даже хорошо. Маша испугалась, как бы ее не заметили из окон. Среди сотни человек всегда найдется парочка «сов».
Она оглянулась на странный дом, и как будто в ответ на ее мысли в какой-то келье зажглось окно. Бояться пока было нечего: со света в темноте ничего не разглядишь. Обитательница кельи помелькала розовым – кажется, надевала халат. Подошла к окну, и Маша по силуэту узнала Олю. Второго человека такого роста на базе не было: великанша доставала головой до верха рамы.
Прикрываясь ладонями от света, Оля смотрела в окно; с луны как назло сдуло остатки облачной дымки, и все это было уже опасно. Маша спряталась за причальной тумбой и приказала себе не высовываться по крайней мере минут десять. И чего великанше не спится? Наверное, о маме думает. Как бы не пошла делиться сокровенным девичьим к подруге Марусе Соколовой…
Выдержка, господа, – вот что отличает укро-польского пейнтболиста от всех прочих. На турнирах в больших городах тебя запускают на площадку чуть побольше волейбольной, с дощатыми стенками и кустиками, чтобы прятаться. Весь бой продолжается от силы пятнадцать минут. А на виноградниках или в поле на укропольской окраине можно играть от рассвета до заката. Однажды Маша с Петькой два часа подкарауливали друг друга в сухих и звонких, как жесть, зарослях кукурузы. В конце концов Петька засомневался, не уползла ли Маша каким-нибудь изощренным бесшумным способом, встал и сразу получил в лоб шариком с краской.
Здесь прятаться было удобно, не то что на солнцепеке в кукурузном поле. Чугунная тумба приятно холодила спину сквозь куртку, а причал был теплый: хочешь – грейся, а хочешь – остывай. Маша и прилегла бы, да боялась заснуть. Циферблата часов она не видела и, чтобы не потерять ощущение времени, пела про себя. В среднем одна песня – минуты полторы-две. Для верности она спела восемь и только после этого позволила себе выглянуть из-за тумбы.
Свет в келье не горел. Маша спела еще пять песен на тот случай, если Оля смотрит в окно, сидя в потемках. Мало ли какое настроение может быть у человека. На луну тем временем опять нагнало тучи, и прятаться стало бессмысленно. Пусть глядят, кто хочет, все равно не увидят.
Поиск зажигалки прошел без неожиданностей. Было неприятно и страшновато шарить в потемках по заросшей склизкой тиной причальной стенке, но это мелочи. Песни крутились в голове. Так всегда бывает: начнешь вспоминать, и они цепляются одна за другую. Маша мурлыкала себе под нос, все равно никто не слышит. И на «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались» Олега Митяева нащупала дыру, а в ней – пачку сигарет и зажигалку. Она прикарманила и то и другое: пускай укушенный брат думает, что его тайник ликвидировали потому, что здесь запрещено курить.
Обратно Маша почти бежала, скользя рукой по теплой скале, чтобы уж наверняка не бултыхнуться в воду. Под ногами ничего не было видно, зато впереди как маяк светилась лампочка над «Вот я и дома».
И так, легко и весело, она въехала носом в высокую грудь.
– Рассказывай, что случилось, сестра! – потребовала великанша, крепко схватив Машу за Руку.
Глава XV ОТКРОВЕНИЯ С ВЕЛИКАНШЕЙ
Маша не испугалась. Вранье было заготовлено, оставалось выйти на свет, чтобы написать в блокнотике о своем романтическом настроении перед встречей с папой Саном. И вдруг великанша пробила брешь в ее обороне:
Маруся, только не притворяйся, что не можешь говорить! Я ведь слышала, как ты тут распевала песни.
Раскусили! Сгоряча Маша потянулась за пистолетом. Как же все-таки жалко, что нет Петровича с яхтой! Можно было бы уйти без особого шума, захватив его и Олю в заложники.
По счастью, Оля не поняла, что ее собираются захватывать.
Мне страшно за тебя, пойми! – с жаром продолжала она. – Я сразу почувствовала, что с тобой что-то не так…
В голосе великанши звучала самая искренняя озабоченность. Маша уже коснулась пригревшегося под курткой пистолета – и решила, что сможет вывернуться без оружия.
Оленька, я не хочу замуж за Ганса, – честно призналась она.
Великанша не поняла:
А его подобрали тебе в женихи?
Да какое подобрали! Он сам захотел и говорит, что брат иерей поможет утрясти это дело в штаб-квартире.
Но так нельзя! – ужаснулась Оля. – Нам столько об этом говорили! Брат иерей и говорил! Там же тьма данных учитывается: и группа крови, и характер, и когда человек родился! Чтобы настоящего мужа найти, твою половинку!
Ага, подумала Маша, вот на что их покупают! В любовь они не верят, потому что у всех родители плохо живут друг с другом. Так им говорят: «Мы вам по науке жениха подберем».
Оля пылала:
Это же… Я слов не нахожу! Обман! Двуличие! Чем тогда мы отличаемся от Каинова родословия? Ничем!
Похоже, глупый подбор женихов и невест, как породистых собак, был чуть ли не главной святыней в самодельной религии папы Сана. Теперь святыня рушилась. Потрясенная великанша не могла поверить:
Марусь, а может, ты что-то не поняла? Может, он тебе подходит по анкете?
Про анкету не было ни слова! – жестко сказала Маша. – Он все время говорил, что брат иерей ему поможет.
А ты?
А я написала: «По морде дам». Великанша вскипела:
Нет, это надо выяснить! Жаловаться надо!
Кому?! Ганс всю цепочку назвал: он просит брата иерея, брат иерей просит за него в штаб-квартире. Наверное, так уже делали раньше, а то почему бы он стал мне обещать… Нет, Оля, жаловаться некому. Выше только преподобный, а я его увижу, когда уже буду стоять с Гансом на стадионе. К нему и не подпустят, наверное.
Разговаривая, они подошли к странному дому шагов на сто.
Все, – остановилась Маша. – Если хочешь о чем-то спросить, валяй здесь, а в обители я немая.
Великанша уселась на краешек причальной тумбы, оставив для нее место:
Садись. Давай еще посекретничаем. Как я тебя понимаю, Марусь! Я никому не скажу, что ты разговариваешь.
Надеюсь. Это моя единственная защита: может, Ганс еще и не позарится на немую… Они нарушают все наши принципы! – удачно ввернула Маша.
Да-да! – горячо подхватила Оля. – Если мы будем, как физические родители, то зачем это все?!
Ага, зачем было из дома уходить, если здесь такое же вранье, даже хуже?!
Великанша порывисто расцеловала Машу и стала с шумом сморкаться в носовой платок. Кажется, она всплакнула.
О маме подумала? – спросила Маша.
Да, и о маме тоже… Сестра, а ты меня не посвящаешь ли? – вдруг насторожилась великанша.
«Во что?!» – чуть не ляпнула Маша, но сообразила, что у Оли четвертая ступень посвящения, а сюда она приехала за пятой.
– Нет, – коротко ответила она. Великанша заговорила полушепотом:
Знаешь, я после каждой ступени чувствую себя обманутой. Потом привыкаю, конечно… Я, когда уходила из дома, не знала о братстве. Поругалась с отчимом, хлопнула дверью, а жить негде. Подруга говорит: «Извини, мама недовольна, что ты у нас ночуешь». Декан говорит: «Общежитие не дам, у нас для иногородних мест не хватает»… Я из Харькова, – вставила Оля, – училась в политехническом институте. Одна девочка из нашей группы отвела меня в обитель. А там – сама знаешь: койка, еда; все тебе сочувствуют, всем интересно, что ты думаешь. Ребята ходили раздавать листовки, и я с ними. Нормальные листовки, «Молодежь за мир, против терроризма». Конечно, я спрашивала, на какие деньги это все. Мне отвечали: богатые люди помогают, они тоже за мир. Настает лето, меня везут в санаторий на сборы активистов. Читаем брошюрки, слушаем лекции: оказывается, наша федерация «Молодежь за мир» входит в братство преподобного Сана, и мы уже посвященные второй ступени. Через год – третья ступень, и мне объясняют, что братство – это церковь, и что Сан – святой вроде Иисуса Христа, только еще лучше… У вас в Москве тоже так было?
