— Грех тебе жаловаться, Юл. Твои пластинки и так все знают, Я не хочу, чтоб ты пел на эстраде! — Мари топнула ногой, лицо её приняло упрямое выражение. — Не хочу! Пускай они все тебя слушают, а видеть буду только я! Все они противные, эти девчонки.
Юл весело рассмеялся:
— Глупая! Ты же знаешь, что мне нужна только ты… — Он взглянул на часы. — Ой, Мари, пошли быстрей. Они нас уже ждут, наверное.
Юл и Мари торопливо зашагали по аллее к заросшему плющом приземистому зданию, крытому красной черепицей. Это было кафе «Под старыми вязами». Вязов не было на сто километров в окружности, но название звучало лирично, и посетителям это нравилось. На пустынной террасе их ждал накрытый столик. За столиком, неуверенно поглядывая на прохаживавшегося поблизости метрдотеля, полные ожидания, сидели Род и Нис.
Сегодня Мари праздновала своё восемнадцатилетние, и Юл решил отметить его там же, где они отмечали её день рождения раньше. Правда, на этот раз празднование происходило на два месяца позже, чем полагалось, но тому были свои причины.
Кафе «Под старыми вязами» осталось прежним. Всё так же уютно было на скрытой в зелени террасе, так же пахло цветами, только теперь поздними, осенними, увядающими.
И метрдотель был тот же. Он только держался по-другому: ведь теперь за столиком сидели не робкие, решившиеся покутить юнцы, сидел богатый человек с уверенными манерами,
прикативший на дорогой серебристой машине» А что он и сейчас был юнец, это уже другой вопрос. Много денег в бумажнике прибавляют много лет в жизни.
Да, «Под старыми вязами» всё осталось по-прежнему.
Изменились только те четверо, что сидели за столом.
Нис вырос на целую голову, плечи его раздались. Некогда прямой нос был расплющен, скулы и надбровья хранили следы многих ударов. Только глаза были такими же светлыми и ясными, хотя в них затаилась озабоченность.
Род, наоборот, остался таким же щуплым и маленьким, зато у него изменились глаза — они были теперь холодные и настороженные.
Обед был недолгий и не очень весёлый. Юл незаметно поглядывал на часы, Мари не спускала с него влюблённых глаз, Нис молчал, ничего не пил и мало ел, И только Род был сегодня каким-то особенно возбуждённым и то и дело провозглашал тосты.
— За виновницу торжества мы пили (поклон в сторону Мари), за нашего благодетеля пили (насмешливый взгляд в сторону Юла), за завтрашнего чемпиона мира, перед которым Демпси и Луис что устрицы передо мной — хлоп, и нет, — пили (дружеский шлепок по широкой спине Ниса). За что ж ещё?
— Как за что? — вскричала Мари, — А за тебя! За твои успехи!
— Мои успехи? — Род усмехнулся. — Да, не мешает. Я ведь из нас троих один только не пробился в счастливчики. Юл — граммофонная звезда, миллионер. Скажи честно, сколотил первый миллиончик, а? Признайся.
Юл самодовольно улыбнулся.
— Нис тоже небось гребёт лопатой, — продолжал Род. — Сколько тебе этот матч с Робби Робинсоном принесёт?
— Цыплят по осени считают, — проворчал Нис.
— Так сейчас осень и есть! — подхватил Род. — Чего считать! Дело ясное. Робинсона уже и в дом для престарелых за старостью не примут. Ты же из него котлету сделаешь! Чемпион страны! Дай бог огребёшь! Один я бедненький. — Род вынул из кармана не первой свежести платок и, шмыгнув носом, вытер глаза.
Все рассмеялись. Вдруг Род вскочил. Глаза его заблестели.
— За меня так за меня! За мои коммерческие предприятия! Фирмы, компании, заводы, банки! За мой успех! За мой завтрашний успех. Завтрашний!
Юл и Нис тоже встали. Юл выпил вино, Нис тоже глотнул. Потом все трое подняли руки и щёлкнули пальцами.
Посидели ещё немного и разошлись,
Нис взял такси и поехал домой. Он теперь не любил оставлять Клода надолго одного.
Рода поглотила ближайшая станция метро.
Юл и Мари уселись в двухместную серебристую машину и медленно покатили по асфальтовым аллеям загородного парка.
В предвечерний час парк был пустынен. Редкие пожилые пары прогуливали укутанных в «пальто» собачек. Редкие влюблённые, обнявшись, торопились перейти аллеи и углубиться в лесные чащи.
Пунцовое солнце мелькало между верхушками елей, оно словно бежало параллельно машине. Ели горели ярким золотисто-красным огнём, подобные гигантским факелам, зажжённым закатом. Сквозь листву проникали багряные лучи, в их свете воздух словно густел, и казалось, весь лес залит прозрачным золотисто-розовым мёдом…
Юл и Мари расстались на углу улицы Мальшанс. Юл торопливо поцеловал Мари в щёку, помахал рукой. Она тоже махала ему рукой, пока его серебристая машина не скрылась за углом. Потом медленно пошла домой.
К самому дому Юл избегал её подвозить. Его надежды не оправдались: как ни высоко он вознёсся, Макс по-прежнему неодобрительно относился к ухаживаниям Юла за дочерью. Макс знал жизнь и давно не знал иллюзий.
И когда Мари, напевая, вбежала в дом, отец позвал её в заднюю комнату и, усадив напротив себя, сказал:
— Вот что. Ты теперь взрослая — тебе восемнадцать лет. Совершеннолетняя. Взрослая, но глупая. Я тебе уже говорил, что этот Морено — бездельник. Чем такие кончают? Спиваются, сутенёрами становятся, прихлебателями.
— Но, папа…
— Молчи! Скажешь — он выбился. Бывает. Бывает один из миллиона. Ну и что? Если б не выбился, я бы тебе никогда не разрешил за него замуж выйти — всю бы жизнь мучилась. А теперь, когда ему повезло, он сам на тебе не женится. Не будь слепой. У него сейчас, помимо тебя, девок полно. А то ли ещё будет! Брось его, пока он сам тебя не оставил…
— Я не хочу больше слушать! — Мари вскочила, глаза её были полны слёз, щёки горели. — Ты никогда его не любил. Ты прекрасно знаешь — мне не нужны его деньги. Я его и бед-
него любила. А если теперь он стал знаменитым и богатым почему я должна разлюбить? Он меня любит! И мы поженимся! И никто этому не помешает! Никто! Слышишь? Никто!
В слезах Мари выскочила на улицу. Дождь возвращался из отпуска. Вечернее небо снова затянули мрачные тучи. Редкие прохожие спешили по домам. Лай собак, скрип дверей, ссора далёкая музыка доносились порой из раскрытых окон и подворотен.
Но Мари ничего не видела и не слышала.
Зачем отец говорил так? Зачем? Ведь сегодня отмечается день её рождения, её совершеннолетия. Что, у неё так уж много радостей в жизни? Никаких! Что она имеет? Ничего! Единственно — Юла. Так и его отец хочет отнять!
Мари вытерла слёзы.
А может, отец хочет ей добра? Хочет оградить её от разочарования? Он же лучше знает жизнь! И потом, почему не признаться себе честно: ведь отношения с Юлом последнее время беспокоят и её…
С тех пор как Юл стал богатым и знаменитым, что-то всё же изменилось.
Конечно, он по-прежнему говорит, что любит её. Он купил ей дорогое кольцо, водит её в театры, в шикарные рестораны.
И всё-таки что-то изменилось. Порой, когда они одни и ничто не мешает поцелуям, нежным словам, пожатию руки, он уносится куда-то взглядом, мыслью. Она это чувствует. Часто, очень часто Юл бывает рассеян. Иногда опаздывает на свидания, иногда спешит их закончить.
Она понимает, что у него много дел: репетиции, записи. Он строит виллу. Это тоже занимает время! Но всё же…
А в общем, ерунда… Это ей кажется. Она глупая и ревнивая! Она никак не может привыкнуть, что с витрин музыкальных магазинов, с журнальных страниц не только ей улыбается Юл. Она не может привыкнуть к тому, что все знакомые и незнакомые девчонки напевают его песенки, что поклонницы заваливают его письмами. Она просто ревнует! И это глупо. Ведь Юл её любит. И когда-нибудь они обязательно поженятся. Он только встал на ноги… Надо закрепиться, сделать своё положение прочным, и уж тогда…
Мари замедляет шаг. Начинает моросить дождь. Он рябит поверхность реки, где извиваются, дрожат, танцуют огни фонарей.
Мари достаёт прозрачную косынку, старается приладить её на растрепавшихся волосах, потом, махнув рукой, снова прячет в карман. Её медвяные волосы сияют, словно осыпанные жемчугами.
Мари вышла на Главную улицу. Здесь, как обычно, сверкали витрины магазинов и ресторанов, кувыркались, мигали вспыхивали и бежали цветные огни реклам. Из кинотеатров выходили люди, надевая капюшоны, раскрывая зонтики. Из невидимых репродукторов над входами слышалась музыка: танго, рок-н-ролл, томные песни. И вдруг она услышала тёплый, словно обволакивающий душу голос:
Твои волосы медвяные, Мари,
Заплети и ничего не говори.
Пусть течёт твоей косы ручей
Словно золото из сейфа в сейф.
Юл! Эту песенку он посвятил ей. Мари стояла, не замечая дождя, не замечая толкавших её прохожих, ничего не замечая.
Как она могла хоть на минуту усомниться в Юле? Разве одна эта песенка не достаточное доказательство его любви?
Повеселевшая, успокоенная, Мари направилась домой. Но когда вдалеке сквозь дождь засветилась вывеска «Уголка влюблённых», она замедлила шаги. Вот сейчас она войдёт в хорошо знакомый ей прокуренный зал, где орёт проигрыватель-автомат, где трещит механический бильярд, смеются, кричат стучат по столу подвыпившие посетители.
