— Э… это значит, вы мне не поверили?
На это они снова захохотали.
— Нет, мы тебе не поверили, — сказала мама. Она взяла меня за руку. Рука у нее была очень теплая. У меня же — ледяная. — Мы не верим, что плети ползают, а тыквы дышат. Мы знаем, малыш, тебе здесь не по душе. Но выдумывая всякие ужасы, домой ты не попадешь.
— Я… ничего я не выдумал!
Она сжала мою руку.
— Возвращайся в постель, Девин. Опять тебе дурной сон приснился. — Она убрала руку обратно под одеяло.
Я повернулся и направился к выходу.
— Извините, что разбудил.
Я был совершенно уверен, что никакой это не дурной сон. Что есть, то есть — мне частенько снятся кошмары. И да, они у меня всегда чертовски реалистичные. И я запоминаю их даже после того, как проснусь. И порою мне действительно кажется спросонок, будто все это было на самом деле. Но ненадолго.
А на сей раз я точно знал, что это не мог быть кошмар. Потому что я не спал. Когда я увидел в стекле отражение джека-фонаря, я разговаривал по телефону с Лу-Энн.
Наконец, я смог отдышаться. Неспешным шагом я направился по коридору обратно в свою комнату. Фермерский дом был очень старый, и половицы поскрипывали у меня под ногами.
Дом постоянно стонет, поскрипывает и издает другие странные звуки. А старые батареи шипят и дребезжат при нагревании.
Точно дом с привидениями.
Я тут же мысленно обругал себя за такие мысли.
— Будет тебе, Девин. Ты и жить-то здесь будешь всего неделю. Что может случиться за одну неделю? — пробормотал я себе под нос.
Из комнаты сестренок донеслось хихиканье. Уже почти полночь, а они еще не спят. Их так будоражила перспектива жить на ферме, в этой скрипучей старой развалюхе, что они ни минутки не могли усидеть на месте. И не ложились допоздна, выдумывая новые игры с тыквами и сочиняя про них глупые песенки.
Ну почему я не могу радоваться вместе с ними?
Тыквы не дышат. А плети не скользят, как змеи.
Ну почему я все время воображаю себе всякие ужасы?
Просто расслабься, Девин.
— Ой! — вскрикнул я, когда в конце тускло освещенного коридора возникла громоздкая фигура.
Не сразу я признал в ней миссис Барнс. Она подошла ко мне с улыбкой на круглом лице. Длинная коса ниспадала вдоль теплой серой ночной рубашки.
— Не можешь уснуть, Девин? — Ее серебристые глаза внимательно смотрели на меня.
— Э… типа того, — ответил я.
— Ты, наверное, просто переволновался. Жизнь на ферме куда более волнующая, чем многие думают.
— Волнующая? — повторил я.
Она кивнула:
— Живность всякая, повсюду растения. Совсем непохоже на городскую жизнь.
— Тут не поспоришь, — пробормотал я.
— А у меня для тебя кое-что есть, — сказала она, поманив меня пальцем. — Чашечка чудесного, горячего тыквенного чая.
Что?!
— Тыквенный чай? — Мой желудок сделал стремительное сальто.
— Просто чтобы помочь тебе расслабиться, голубчик. — Ее серебристые глаза смотрели на меня не мигая. Я понимал, что она старается быть ко мне доброй. Тем не менее, она уже начинала меня пугать.
— Э… нет, спасибо, — сказал я. — У меня все хорошо.
Ее лицо вытянулось. Она была явно огорчена. Я пожелал ей доброй ночи, вошел в свою комнату и затворил за собою дверь.
Тыквенный чай?!
Я залез в постель, повыше натянул одеяло. Оконное стекло дребезжало на ветру, и я чувствовал, как проникает в спальню осенний холод.
Я крепко зажмурился и постарался не думать о ферме. Вместо этого я думал о вечеринке у Полли Мартин, о Лу-Энн и ее планах как-то оживить это унылое мероприятие.
Я открыл глаза и уставился в темноту. Мало-помалу меня все-таки начало клонить в сон. Да. Я был готов уснуть. Веки тяжелели… тяжелели…
Последним, что я видел, был мерцающий оранжевый отсвет в оконном стекле.
* * *
На следующее утро яркий солнечный свет проник в окно спальни. Он согрел мне лицо и разбудил меня. Я подскочил, словно от удара током.
Ночью мне приснился страшный сон о пугалах. Пугала проникли в мой дом… Хотя нет, все было не так. Мне снилось, что мама, папа и обе сестренки гнались за мной по бескрайнему тыквенному полю. И на бегу они все превратились вдруг в пугала.
Бред какой-то.
Я громко зевнул. Сладко потянулся.
Солнышко пригревало лицо. Сегодняшний день будет лучше, сказал я себе.
Сегодня я примерю на себя новое лицо. Я посмотрю на мир совершенно другими глазами. Я буду как мои сестры. Я проживу оставшиеся дни здесь на полную катушку. Я буду ВЕСЕЛИТЬСЯ.
Улыбаясь, я повернулся, откинул одеяло и спустил ноги на пол.
— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а!
Я ожидал почувствовать под ногами твердые доски. Вместо этого босые ноги погрузились во что-то теплое и мягкое.
Я в изумлении отдернул ноги.
— Ой, фу!
Они были заляпаны какой-то раскисшей оранжево-желтой массой.
Очень медленно я перевел глаза вниз.
— Вот те на!
Подавшись вперед, я обнаружил на полу возле кровати круглую лужу желтого месива. И мгновенно распознал ни с чем не сравнимый кислый запах.
Тыквенная мякоть. Мягкая, липкая тыквенная мякоть.
Я потрясенно смотрел на огромную расползающуюся лужу.
Как она здесь оказалась?!
Кто-то пришел и вывалил кучу тыквенной требухи прямо возле моей кровати. Но кто?
Это, наверное, чья-то шутка, причем премерзкая. Какой-то гад нарочно так рассчитал, чтобы я обязательно вляпался.
Я пришел к выводу, что Дэйл и Долли тут ни при чем. Это попросту не их стиль. Шуточки у них, конечно, не ахти, но на такую подлянку они не способны.
Кто-то прокрался в мою комнату глубокой ночью и оставил здесь эту кучу дряни. Но кто в этом доме на такое способен?
Делать было нечего. Шлепая в ванную, я оставлял за собой отвратительные желтые следы. Там я долго-долго принимал душ, и как минимум пять раз вымыл с мылом ноги.
По дороге на кухню я никак не мог выбросить случившееся из головы. Кухня в доме была большая, с камином у стены, длинным деревянным столом, какие обычно используют исключительно для пикников, колоссальных размеров плитой и холодильником.
Дэйл с Долли уже сидели за столом, накладывая себе полные миски каши. Стоявшая у раковины миссис Барнс с улыбкой повернулась ко мне:
— Ну что, Девин, в конце концов смог заснуть?
Я кивнул:
— Да. Без проблем.
— Я изжарила тебе целую сковородку яичницы с беконом, — сообщила она. — За работой на ферме быстро нагуливаешь аппетит.
— Класс, — сказал я. А сам не сводил глаз с близняшек. Они брызгались друг в дружку молоком. И трескали кукурузные хлопья друг у друга из тарелок.
Я окончательно уверился, что в проделке с тыквой они не виноваты.
Зевс восседал у камина, наблюдая, как мы едим. Пожалуй, он был самый большой кот, каких мне только доводилось видеть. Больше даже нашего старенького коккер-спаниеля. Он никогда не мяукал и не урчал. Только следил за нами и молча следовал по пятам.
* * *
После завтрака папа отвел меня и сестер к небольшому деревянному сарайчику. Он указал на кучу маленьких тыковок, сваленных перед низкой скамейкой.
— Я принес их сюда, чтобы вы их разрисовали, — сообщил он и указал на маленький столик с баночками красной, черной и белой краски. — Нарисуйте на них смешные рожицы. Некоторые пусть будут жутковатые. Некоторые — ухмыляющиеся. Некоторые — посимпатичнее.
Я подобрал тыковку, повертел в руках и спросил:
— А нам-то это зачем?
— Некоторые предпочитают брать готовых «джеков», — пояснил папа. — Которых вырезать не нужно.
— Ясненько, — сказал я.
Девочки уже устроились на скамейке и открывали баночки с краской.
— Дайте волю воображению. Нарисуйте рожицы посмешнее, — напутствовал папа. — Продавать будем по десятке за штуку.
Долли погрузила кисточку в баночку с красной краской. Затем угрожающе поднесла кисточку к лицу Дэйл. Дэйл принялась увертываться.
— Сиди смирно, — приказала Долли. — Я нарисую тебе чудесные красные губки.
— Сейчас же прекратите, — скомандовал папа. Он перехватил ручонку Долли и отвел подальше от лица Дэйл. — Не надо друг друга раскрашивать. Ваши рожицы и так забавные!
— Ха-ха, — ответила Долли. — Сам ты забавный. — Она выдернула руку и мазнула папу кисточкой по лбу, оставив красную полоску.
Папа засмеялся. Все, что ни делают близняшки, он находит очаровательным.
— Красьте тыквы, — сказал он строго. — Ведите себя прилично. Я не шучу. Это работа. А не игрушки.
И потопал обратно к дому.
Девчонки положили тыковки на колени и принялись сосредоточенно их разукрашивать. Дэйл нарисовала на своей тыкве круглые черные глаза. Долли сперва размалевала переднюю сторону тыквы белым. Затем нарисовала на белом фоне красные глаза.
