— Гм-м, — промычал сержант, записывая показания.
После того как мистера Раммиджа увели в камеру, а его сумку, монеты и разделочный нож «Отсекатель» с серебряными накладками заперли в шкаф как вещественные доказательства, сержант поднял глаза и обнаружил, что Громобой все ещё сидит у стола в напряжённом ожидании.
— Ты ещё здесь? Чего тебе нужно? Ты же знаешь, что вознаграждения не полагается.
— Я жду своего отца, — отвечал Громобой.
— Это справедливо! — добавил Бенни. — Вы не можете удерживать двоих арестованных по одному обвинению. Это противозаконно. А теперь вы знаете, что преступление совершил старик Раммидж, он сам признался. А я даже сделал фотографию, которая это подтвердит!
И он воинственно потряс детективной фотокамерой.
— Так я могу получить назад своего отца? — спросил Громобой.
— Нет, — ответил сержант.
Мальчики раскрыли рты, а потом закрыли их. Громобой внезапно почувствовал себя очень маленьким.
— Почему? — пролепетал он.
— Потому что твой отец арестован не из-за фальшивых монет. Его арестовали совсем по другому обвинению, поэтому он останется в заключении. У тебя есть пятьдесят фунтов стерлингов, чтобы его выпустили под залог? Я думаю, что нет. Так что же ты теперь будешь делать?
ЖЕРТВА ИСПАНСКОЙ ИНKBИЗИЦИИ
Громобой стал как вкопанный и разинул рот. Потом он медленно его закрыл и сглотнул. Залог? Пятьдесят фунтов ?..
— Но за что же тогда его арестовали? — спросил он едва слышно.
— Разве тебе не сказали, сынок?
Он мог только отрицательно покачать головой. Сердце колотилось как бешеное. Сержант посерьёзнел, и Громобой по его виду догадался, что сейчас услышит ужасную новость, но этого не произошло, их внезапно перебили.
Снаружи колотили в дверь и что-то кричали. Громобой узнал по голосу Брайди, и она была очень сердита. А когда Брайди повышала голос, об этом становилось известно всей улице.
Сержант раскрыл рот, чтобы выразить протест, но тут послышался ещё один голос, с иностранным акцентом. Человек говорил что-то по-французски.
Дверь распахнулась, и сержант и мальчики увидели, как ворвавшаяся Брайди, тащившая за собой Шарки Боба, едва не сбила с ног П.С.Джеллико, тщетно пытавшего её угомонить, а за ней по пятам поспешал незнакомый француз.
Лицо Брайди пылало так же ярко, как и её огненные кудри, оно светилось триумфом, озаряя всё вокруг подобно маяку. Она промчалась к столу и шмякнула на него холщовую сумку.
— Я это сделала! — вскричала Брайди. — Я нашла его!
— Что это? — очнулся сержант. — Констебль, для чего вы пропустили сюда всю эту шайку?
— У неё… останки, сержант, — отвечал бледный и взволнованный П.С.Джеллико.
— Что?
— Э… человеческая голова, — буркнул констебль.
Брайди усмехнулась и открыла сумку, явив изумлённым взглядам восковую голову Диппи. Сержант в ужасе отскочил от стола.
— Что это такое?..
— Голова сделана из воска, вы, невежи! — воскликнула девочка. — Но только это не пчелиный воск! Громобой, всё в порядке! Ты богач, дружище! Скажи ему, Шарки!
— Это рамбра! — пронзительно завопил Шарки Боб, присоединяясь к Брайди, закрутившей Громобоя в неистовой пляске.
Внезапно заговорили все сразу, в том числе и Француз. Но все голоса перекрыл крик Громобоя:
— Заткнитесь!
— Именно это я и хотел сказать, — вставил сержант. — Ты, девочка, как тебя там зовут, говори первой. Остальным молчать.
Задыхаясь, Брайди начала:
— Нашу голову хотели украсть все эти типы. И этот мусью, я не думаю, что он вор, просто мы ни разу не дали ему объясниться. И вот я подумала, и мы с Шарки вскрыли чучело и ничего в нём не нашли, только солому и всякий мусор. Значит, всё дело в голове, понимаете? А ведь она из воска, что дал Громобой! Тут я и вспомнила его домашнее задание…
И она водрузила на стол мятый обрывок бумаги. Сержант прочитал вслух:
«Амбра — жироподобное вещество, слоистое или мраморной окраски, извлекаемое из черепных полостей зубатых китов и высоко ценимое парфюмерами»… Что, чёрт возьми, всё это значит? Слоистое? Мраморной окраски?
— Не знаю, — ответил Бенни. — Никто не узнает, пока мы не дойдём в словаре до букв С и М. Сейчас мы изучаем букву А.
— Это не важно, — нетерпеливо перебила Брайди. — Важно только то, что из неё делают духи. Вот я и нашла этого мусью, потому что поняла, за чем он охотится. И я оказалась права! Я права!
Низкорослый француз, извертевшийся от волнения, подтвердил:
— Да! Мадемуазель прав! Я Гастон Леру, парфюмер! Я изготовитель самых лучших, наиболее изысканных парфюм и аромат в мире! И когда мой нёс — орган деликатный и чувствительный, — он прикоснулся к носу кончиками пальцев обеих рук, словно проверяя, на месте ли он, — когда мой высокотренированный и незаменимый нёс уловил аромат амбры, я пошёл за ним. Потом потерял след. Потом снова нашёл. Это наипрекраснейший, наиароматнейший кусок амбры, который я видел в своя жизнь! Я должен его получить! Мой гениальный нёс требует этого!
Сержант протёр глаза.
— Что вы имеете в виду, когда говорите, что должны его получить? Судя по всему, он принадлежит молодому Громобою. Если хотите, вы можете купить у него эту штуку. Сколько это стоит? Пару фунтов?
— Больше! — крикнула Брайди. — Скажите им, мусью! Давайте!
— Я заплатить, — с достоинством отвечал мосье Леру, — по рыночная стоимость. Это шесть фунтов за унцию.
Все молчали, не двигаясь. Не могли двигаться. Наконец Громобой выдавил из себя писк:
— Шесть фунтов стерлингов? За унцию? Но там должно быть…
Он выпучил глаза на побитую голову с усами из конского волоса, с единственным оставшимся кровавым глазом, ощерившуюся грязными зубами. Тут сержант надул щёки.
— Где у нас почтовые весы? — Он руководил жёстко. — Поищите получше, констебль!
П.С.Джеллико протянул ему из-за стола небольшие медные весы с гирьками.
— Мне не нужен усы, — вставил мосье Леру — И глаза не нужен. И зубы. Удалите их!
Бенни выковырнул всё перечисленное, и сержант осторожно уложил голову на весы и уравновесил её маленькими медными гирями.
— Четыре фунта и четырнадцать с половиной унций, — объявил сержант. — Всё верно, мосье?
— Абсолютно!
Появилась большая книга для записей. Сержант полизал кончик карандаша и начал высчитывать сумму, то же самое делали мосье Леру и П.С.Джеллико. Через минуту констебль уже сосчитал и ожидал, пока двое других закончат подсчёты. Наконец сержант показал результат французу, и тот согласно кивнул.
— Четыреста семьдесят один фунт стерлингов, — объявил сержант.
— Абсолютно верно, — подтвердил мосье Леру.
— Да ещё Шарки, должно быть, съел примерно фунтов на пятьдесят! — вспомнил ликующий Бенни. — А старый терьер Рон — он нос сожрал…
И все посмотрели на Громобоя. Сначала он покраснел как рак, потом побледнел, потом громко шмыгнул носом и сказал:
— Да… Вот это да. Да ведь этого хватит, чтобы внести залог за отца! Я смогу его освободить!
— Он счастливый человек, — сказал сержант.
Мосье Леру внёс часть золота в счет причитающейся суммы, и сержант предложил поместить голову в сейф до того момента, когда будет оплачен чек на остальную сумму. А потом П.С.Джеллико повёл Громобоя в магистрат, чтобы проследить за выкупом. У Громобоя голова шла кругом, и он почти не мог ни о чём думать.
Когда мировой судья в магистрате услышал, зачем они явились, он воскликнул:
— Господи, конечно, мистер Добни, я помню его дело… Боже мой! Наконец на свободу? Светлая голова у этого парня! Потрясающий случай! Ха-ха-ха!
Громобой ничего не понял, он слишком нервничал, чтобы задавать вопросы. Теперь пришлось идти в тюрьму на Ренфрю-роуд, что за «Бедламом», где томились взаперти сумасшедшие.
П.С.Джеллико заметил, что Громобой смотрит на большое серое здание больницы.
— Жаль бедолаг, что туда попали, — покачал он головой. — Чтобы их выкупить, понадобилось бы очень много рамбры.
Начальник тюрьмы принял ордер мирового судьи и послал за надзирателем, который покинул комнату, позвякивая связкой ключей. И гораздо скорее, чем ожидал Громобой, появился отец в тюремном комбинезоне. Он недоуменно почёсывал макушку. Начальник на минуту оставил их вдвоём, но ни Громобой, ни его отец не знали, о чём говорить.
Потом отец протянул руки, и Громобой бросился ему на грудь, обхватив его так крепко, что причинил боль. Больно было им обоим: Громобой страдал от мысли, что мог заподозрить отца в том, что он способен сделать хоть что-то гадкое, вроде фальшивых монет, отец — оттого, что не рассказал сыну, чем он занимался; и ещё Громобой стыдился того, что боялся обратиться в полицию из-за глупого куска свинца.
Мистер Добни потрепал сына по плечу и взъерошил ему волосы.
— Всё в порядке, сынок, — сказал он. — Теперь я на свободе. Господи, я умираю с голоду. Здесь нас кормили баландой, по вкусу в точности как размоченные обои. А глядя на тебя, подумаешь, что ты несколько дней не ел.
