Петруша исчез в темноте и появился снова, как сказочный гном, с какой-то коленчатой штуковиной в руках.
– Во, братцы, пулеметище притащил. Крупного калибра.
Он втащил его в тендер и с помощью мощной струбцины привернул к стальному борту. И вот тут-то эта «раскоряка» сразу же стала выглядеть внушительно и авторитетно. Крупнокалиберно.
– Ну что? К бою? – это наш начальник с кривой бородой сказал. – В путь!
Петруша взялся за тросик, дернул его и подержал. Ночную тишину разорвал тонкий визгливый свисток. А Петруша еще и дернул медную цепочку – и где-то наверху мелодично звякнул веселый колокол.
– К отправлению! – Петруша с усилием повернул маховик большого колеса. И паровозик дрогнул. Стал пыхтеть как-то ровно и ритмично, с нарастающими вздохами. Будто старик просыпался.
Он вдруг дернул свои локти-шатуны и провернул большие колеса. На месте.
– Песочек дай! – подсказал Юрий Иванович.
И Петруша дернул другую цепочку. Оказывается, наверху у паровоза была еще одна труба. Но это была не труба, а емкость для мелкого песка. Если вдруг нужно было резко затормозить, то этот песок попадал между колесами и тормозными башмаками. А если паровоз буксовал, то песок сыпался под колеса на рельсы. Мудрые были все-таки наши предки.
Петруша дернул нужную цепочку, песочек лег на рельсы под колеса. Колеса еще разок крутнулись на месте, и… паровозик, пыхтя и чавкая, раздувая белые усы, потихонечку попер задом.
– Почему задом-то? – взволновался Алешка.
– А у нас сцепка только сзади. Зато автоматическая.
Здорово, но малопонятно.
Но как ни крался паровоз вдоль станционных путей, диспетчер все-таки проснулся и сонно сказал:
– «Трешка»! Куда прешь?
– Шатун прокатываю! – заорал в окошко Петруша в жестяной рупор.
– Ща начальника разбужу! А ну вернися!
Это «вернися-я-я!» донеслось до нас уже за пределами Солнечной. Паровозик, мельтеша своими локотками, постукивал на стыках, посвистывал гудочком. Петруша включил мощный передний фонарь, и мы видели, как убегают назад светящиеся рельсы и как все чаще мелькают тени черных шпал.
Наконец вдали вспыхнули и погасли огни станции, и нас окружила черная степная ночь.
Задний фонарь, на корме тендера, светил тускло, всего на несколько метров. И впереди нас было только небольшое желтое пятно, в котором скакали шпалы и змеились рельсы.
Картина, наверное, со стороны была знатная. Допотопная машина несется в ночи, вся в пару; ее озаряет пламя топки, сзади (или точнее – спереди) сияет круг фонаря, а над всем этим стелется все расширяющийся шлейф дыма.
– Здорово идем! – похвалился Петруша и постучал масляным пальцем по стеклу какого-то прибора. – Сорок верст в час уже набрал. Он и в тыща девятьсот втором году так не бегал.
– Точно! – подхватил Юрий Иванович. – Сорок узлов набрали. Как крейсер идем.
– А ну, братва! Поддадим жару!
И мы стали кидать из тендера в кабину березовые поленья. Я – Алешке, Алешка – Петруше. Юрий Иванович распахивал дверцу топки – оттуда дикий жар и пламя. Петруша бросал туда полено, Юрий Иванович – лязг! – тут же захлопывал дверцу.
– Чтоб калории зря не пропадали! – пояснил он свои действия.
Калории не пропали даром. Вскоре стрелка скоростемера показала уже пятьдесят верст в час.
– Мировой рекорд шестнадцатого года! – гордо сказал Петруша. – Ай да мы!
И мы мчались ночной степью, с паром, с дымом, с громадными искрами, которые вылетали вместе с дымом и гасли в небе, как далекие звезды.
Коленки у меня уже не дрожали. Руки немного дрожали, от усталости. А на душе была песня.
Летим себе стальными путями с мировой скоростью шестнадцатого года! Как сейчас врежемся в этот гадский «Шапито» на всем ходу! Как останутся от него одни пустые пивные банки!
А от нас? Березовые поленья? И пар над ними, с угольками…
И мои коленки снова дрогнули.
Но тут Юрий Иванович сказал:
– Давай потише, Петя. На цыпочках подкрадемся. Разъезд рядом.
Петруша стал снова вертеть какое-то здоровенное колесо, и послушный ему паровозик стал замедлять ход.
– Поддувало закрой! – скомандовал он.
Вскоре стало совсем тихо. Только ровное пыхтение и постукивание колес по стыкам.
А вокруг – темно. Как в безлунной степи ночью.
– Петруша, – вдруг сказал Юрий Иванович, – расскажи-ка экипажу, как ты немцев в плен брал. А то что-то приуныли хлопцы.
– Ерунда! – отмахнулся дед Петруша. – Это когда было-то!
– Молодежь должна знать своих героев, – насел на него дед Юраша.
– Они сами герои, – похвалил нас Петруша.
«Только не я», – невольно подумалось мне.
– А дело так было. Ходил я в разведку. И у самой линии фронта гляжу: на озерке три немца. Рядом – мотоцикла. Сели они подзакусить. Ну и я тут как тут. Оборванный, с торбочкой через плечо, сопливый, конечно, и босиком.
Подхожу, эссен попросил, пожрать, значит. Ну, обругали, как положено, автоматом погрозили.
Отошел я в сторонку и в ложбинке залег, наблюдаю. Поели немцы, шнапсу своего выпили, решили искупаться. Двое разделись и сразу в воду полезли, гогочут, брызгаются. А третий на бережке сидит, охраняет. Наскучило ему, автомат отставил, губную гармошку взял. Тут, значит, я подкрался и за автомат: хенде, говорю, хох. Руки вверх, значит. Немец гармошку выронил, глазами хлопает. Вот такая ерунда…
А паровозик бежал себе и бежал, тихонько бежал, будто тоже к рассказу прислушивался.
– Ну вот… Велел я им друг друга связать, запряг в мотоциклу и прямо голяком погнал к нашим.
– А как же вы с ними разговаривали? – не удержался Алешка. – По-немецки?
– А у меня переводчик был. Вот вроде этого. – И Петруша кивнул на автомат, висевший на плече Юраши. – Тут каждый поймет.
«Это точно», – подумал я, вспоминая, как встретил нас охранник Костя в вагоне «Шапито».
– Вон он! – вдруг шепотом сказал Петруша, высовывая голову в боковое окно. – Вижу! Спят сволочи! Наворовались – и спят. Ничего, щас мы их побудим! Готовь пулемет, Иваныч.
– Леха, где заряды? – спросил начальник поезда.
Лешка протянул ему черную сумочку. Юрий Иванович покопался в ней, перебирая какие-то цветные трубочки.
– Поздоровше выбирай! – посоветовал Петруша.
– Оно так! – Юрий Иванович отдал Алешке сумку и полез в тендер. Через секунду: – Первое орудие готово! Заряд фугасный! Трубка ноль-ноль. Прицел шестнадцать, прямой наводкой.
– Огонь! – рявкнул Петруша.
И что тут было! И что тут стало! Завопил свисток, зазвенел колокол. А из тендера вылетела с шипением и треском голубая огненная трасса и прошла прямо над крышей «Шапито».
Мы с Алешкой с разных сторон спрыгнули на насыпь, обогнали паровоз, подбежали к вагону «Шапито» и – раз-два! – накинули стальные запоры на дверях.
В это же мгновение паровоз «трешка» ударил своей автоматической сцепкой буфер вагона, продвинул его по инерции вперед, замедлил ход, остановился и заработал локтями назад. Поехали!
Мы догнали паровоз, вскочили на его лесенки. Старики втянули нас внутрь.
– Десант на борту! – доложил Петруша.
– Полный вперед! – скомандовал Юраша.
И мы уже нормальным ходом – не задом наперед – помчались в обратный путь. Волоча за собой вагон с пленными врагами.
Представляю, что у них там сейчас творится.
Но пока ничего особенного не творилось – ни стука в дверь, ни криков, ни выстрелов.
– Крепко спят, – сказал Юрий Иванович. – Хорошие сны видят.
– Ничего, скоро побудим, – с угрозой сказал Петруша и дал длинный победный свисток.
Паровоз, раздувая белые усы, мчался по степи. Постепенно бледнело перед ним световое пятно круглого фонаря – то ли светало, то ли луна, наконец, поднялась.
– Во, – сказал Петруша, когда позади остались река Ея, шаткий мостик и густой лес, – хорошее место.
– Чем хорошее? – не поняли мы.
– Для разборок хорошее. Щас мы с ними разберемся.
Паровозик замедлил ход и остановился, попыхивая, среди цветущих трав, неподвижно застывших под лунным светом.
Мы спрыгнули на землю и пошли к вагону. Остановились возле двери. Юрий Иванович поднял автомат. Петруша помахивал увесистым поленом. Я вскарабкался по ступеням, откинул засов; выхватив пистолет и отодвинув дверь, живо отскочил в сторону.
– Народный спецназ! – объявил Юрий Иванович громовым голосом в жестяной рупор. – Выходи по одному! Без оружия!
В ответ – тишина. Ни звука.
– Не боись, братва! – добавил Петруша. – Без суда не расстреляем! Выходи по одному!
Ни звука. Тишина.
– Боятся, – сказал Алешка. – Спрятались. – И прокричал во весь свой звонкий голос: – Полковник Оболенский! Выходите! Вы свободны!
И Оболенский не отозвался на призыв родного младшего сына.
– Странно, – пробормотал Петруша. – Заходи, Юраша. Я прикрою. – И он поднял полено над головой.
Юрий Иванович взял автомат на изготовку, осторожно поднялся на площадку и исчез в темноте вагона. Через секунду там вспыхнул слабый свет. И начальник снова появился в дверях, освещенный сзади аварийной лампочкой.
