— Здорово! — восхитился Витька. — Совсем иначе, чем ты нарисовала Самсонова, где у него пол-лица словно вспышкой озарено, но тоже классно!.. — Он замолк и стал внимательно рассматривать рисунок.
А тут и поезд затормозил. Груня поглядела на перрон.
— О, Сергей и Любовь Александровна мечутся вдоль поезда! Будем надеяться, они что-нибудь найдут!
— Я к ним на помощь! — крикнул Мишка, кидаясь в свое купе за курткой и шапкой. — Вдруг, это, я что-нибудь замечу!
Его друзья смотрели в окно, как он присоединился к Сергею и Любови Александровне, как все трое то и дело пробегают мимо их вагона туда и сюда. Они прекратили поиски, лишь когда поезд дрогнул и медленно пополз вдоль перрона — Сергей помог Любови Александровне и Мишке в последний момент вскочить на подножку и забрался сам.
— Ничего… — печально вздохнула Поля.
— Да, просто плакать хочется, — неохотно призналась Груня.
Витька, убедившись, что все поиски оказались бесплодными, опять стал разглядывать рисунок.
— Какая-то мысль в башке промелькнула, перед тем, как поезд затормозил, — пробормотал он. — Никак не могу ее вспомнить!..
Тут в купе вернулся Мишка, разгоряченный и подрумянившийся от мороза и беготни.
— Ни фига! — сообщил он. — Остается ждать следующей станции…
— Не обязательно, — сказал Витька. — Мне кажется… Да! — Он повернулся к Груне. — Послушай, когда ты рисовала Самсонова, ведь уже было темно, так?
— Так, — подтвердила Груня.
— То есть освещение при обоих рисунках было практически одинаковым? Электрическим — верхний свет и включенные ночники? Никакого внезапного луча солнечного света сквозь окно купе или через коридор, в открытую дверь?
— Совершенно верно, — подтвердила Груня. — Оба рисунка сделаны при абсолютно одинаковом освещении.
— Так откуда же этот блик света на лице Самсонова — которого нет ни на лице дочери, ни на лице матери?
— Не знаю, — Груня развела руками. — Сама тут пыталась припомнить, как же я его изобрела. Я его как бы увидела — и постаралась сохранить, потому что поняла, как здорово он подчеркнет все лучшее в лице Самсонова.
— Увидела? — настойчиво переспросил Витька. — Как?
— Ну, вот так, взяла и увидела. Будто озарило что-то.
— Ты уверена, что это озарение было только в твоей голове, а не извне?
Друзья напряглись. Они поняли, что Витька нащупал что-то важное.
— К чему ты клонишь? — спросил Мишка.
— Я клоню к тому, чтобы вы напрягли память и еще раз постарались припомнить — не проходил ли кто-нибудь мимо вашего купе?
— Нет! — в один голос ответили Мишка и Груня. — Никто не проходил!
— Вы уверены? — спросил Витька. — Потому что, смотрите…
Он подошел к двери и несколько раз ее открыл и закрыл. Двери в этом вагоне СВ были не ездящими на рельсе, а висящими на петлях. И, как положено, в каждой двери со стороны купе было большое зеркало. Когда Витька резко мотнул дверь туда и сюда, в зеркале на мгновение вспыхнул блик отраженного света — и этот блик солнечным зайчиком проскочил по купе и исчез!
— Поняли? — спросил Витька. — Ты, Груня, не придумала этот блик — ты его мимолетно увидела, когда кто-то толкнул дверь, мешавшую ему пройти! Видно, дверь была полуотворена так, что перегораживала часть коридора!
Его друзья ошарашенно молчали. И в самом деле, Витька был прав. Блик мог возникнуть только оттого, что дверь резко повернулась туда и сюда. А чтобы она повернулась, ее кто-то должен был повернуть.
— Но мимо никто не проходил, честное слово!.. — пробормотал Мишка. — Хоть поклясться готов!
— Не проходил! — кивнула Груня. — Хоть у Самсонова тоже спросите.
И тут в купе заглянул Алексей:
— Еще не спите? — осведомился он, постаравшись придать своему голосу должную строгость. — Понимаю, нелегко улечься, когда такое происходит, но ведь уже четвертый час ночи…
— У нас проблема, — сказал Витька. — Очень важная.
— Какая проблема?
— Как человек может невидимкой пройти мимо купе, из которого его просто должны увидеть?
— И это все ваши проблемы? — Алексей неожиданно разулыбплся.
— Да, — кивнул Витька.
— И если я решу ее для вас, вы ляжете спать?
— Так вы знаете, как это может быть?! — не выдержала Груня.
— Конечно, знаю, — небрежно ответил Алексей.
— Как? — вся четверка подскочила с мест. — Откуда?
— Потому что классику надо читать, — язвительно ответил Алексей. — Если б вы не только глотали всякие дешевые книжонки, а читали классических детективных авторов, то помнили бы рассказ одного из них про человека-невидимку. И ваша проблема разрешилась бы сама собой.
— Подождите… — начитанный Витька наморщил лоб. — Я припоминаю. Но там убийцей был почтальон… А когда полиция спрашивала, приходил ли кто в этот дом, все дружно отвечали: «Нет, никого не было!» — потому что почтальон как бы не считается…
— Вот-вот, — кивнул Алексей. — Точно так же и проводник не считается, ведь ему положено ходить по вагонам туда и сюда. Если бы мимо купе прошел кто-то из пассажиров — все бы это, конечно, запомнили. А если проводник промелькнет мимо, все ответят — нет, никто не проходил… Что, решил я вашу проблему?
— Еще как! — сказал восхищенный Витька. — Черт! Как же я сам не додумался!.. Одно то, что гитара тренькала в туалете во время стоянки… А мы-то думали, что тетки из последнего купе врут!
— Что ты хочешь сказать? — живо спросил Алексей.
— А то, что раз у проводника есть ключи от туалета, значит, он и во время стоянки может там запереться! И не бояться, что кто-то будет маячить рядом или ждать под дверью — ведь все знают, что во время долгой стоянки и пятнадцать минут после нее туалеты заперты, нечего и соваться!
— Погоди… — Мишка вдруг побледнел. — Ты хочешь сказать…
— Я хочу сказать, что к нам в купе надо немедленно вызвать Петра Васильевича — и обязательно с гитарой! — сказал Витька. — Остальное потом!
Алексей, внимательно слушавший, одобрительно кивнул.
— Совершенно правильно. Я улавливаю ход твоих мыслей. Пожалуй, Петра Васильевича я сам доставлю, найду предлог. Без супруги, так?
— Так, — подтвердила Груня. — Тут есть один момент… Мы вам потом объясним.
Алексей ведь не знал о «тайном преступлении» Сидоренко.
— Ребята! — взмолился Мишка. — Дайте мне сказать!..
— Потом скажешь! — оборвал его посуровевший Витька. — Сперва — самое главное.
Мишка отодвинулся в угол и затих. Было видно, что его одолевают какие-то тревожные мысли…
— Да, конечно, — послышался в коридоре голос Алексея. — Не беспокойтесь. Вернем буквально через пять минут, в целости и сохранности.
Это, похоже, он отвечал Анджеловой. А через секунду он доставил в ребячье купе Петра Васильевича — абсолютно обалдевшего, осоловевшего и лишь беспомощно мигающего глазками. Гитару он держал вертикально, за гриф.
— Петр Васильевич, — обратился к нему Витька, — кажется, мы разобрались, что произошло. Но мы можем ошибаться. И я прошу вас очень внимательно приглядеться к гитаре — ваша она или нет?
— Как же не моя? — Петр Васильевич обиделся. — Вон, и обводы корпуса, и гриф… Одна из немногих гитар, которые, по преданию, входили в собрание Высоцкого. Такие гитары сразу узнаются! И звучит как надо. Если б мне подсунули копию, чтобы украсть оригинал, — то в менее качественном дереве резонанс был бы другой, звук сразу ухудшился бы!..
— И все-таки, я вас очень прошу, — настойчиво повторил Витька.
— Присоединяюсь! — подал голос Алексей. Похоже, он кое о чем начал догадываться.
— Да пожалуйста! — Петр Васильевич пожал плечами и перевернул гитару. — Вот здесь, на корпусе, после одного приключения осталась характерная царапинка, которую никак не удавалось зашлифовать. Я вам ее покажу — и… и… и… — он запнулся. — Где же она?
— Угу, — удовлетворенно кивнул Алексей. — Нормально, а?
— Да что ж нормального? — Петр Васильевич и растерялся, и засуетился. — Да объясните мне, наконец…
— Посмотрите еще, — сказал Витька. — Нет ли на гитаре каких-то особенностей, которых не было на вашей?
Теперь Петр Васильевич стал беспрекословно осматривать гитару со всех сторон.
— А это что за темное место? — указал Алексей. — Вроде какие-то царапинки проступают… И дерево словно подтонировано, чтобы эти царапинки были меньше видны… Поверните-ка к свету этой стороной!
Когда Петр Васильевич повернул гитару подтонированным пятном к свету, все увидели, что эти царапинки начинают слагаться в буквы — в надпись, тонко прорезанную бисерным — изящным и мелким — почерком!
— Что это такое? — совсем удивленный Петр Васильевич захлопал глазами.
— Подождите, сейчас принесу одеколон, — сказал Алексей. — Одеколон должен это смыть.
