То ли закончив, то ли прервав рассказ, Иван Александрович остановился. Этим воспользовался Костя, чтобы сказать:
– Да, хорош мальчик. Ловок, скотина!..
– Знаешь, и она хороша. Кассирша, – брезгливо прибавил Семён, словно вступаясь за кого-то…
Люда Раменкова расцепила сомкнутые пальцы.
– Не мог, – вырвалось у неё. – Не мог он с ней…
Костя снисходительно усмехнулся, а Иван Александрович как-то безучастно согласился с Людой:
– Не мог. Лезину нашли позавчера. Случайно.
– И где же? Далеко? – оживился Костя.
– Нет, рядом. Труп был обернут подклёновским плащом и забросан валежником. Зверский удар в висок чем-то металлическим. Рукояткой пистолета, возможно. Эксперты обнаружили в ране следы оружейного масла.
Наступило долгое растерянное молчание.
– Ну, гад-дина… – выдавил, наконец, Семён, скрипнув зубами.
– Хоть бы уж из пистолета убил, зверюга, – начал Костя и сразу умолк, взглянув на девушку.
Люда сидела, уронив голову в чашечку узеньких ладоней, жалкая, словно надломившаяся. Но вот она с явным усилием выпрямилась, попыталась встретиться с ускользающими взглядами остальных, и сказала:
– Всё-таки… я не верю…
Костя пожал плечами и отвернулся. Семён сделал вид, будто разглядывает заусеницу. Только Иван Александрович выдержал её взгляд.
– Факты, Люда…
Девушка снова уронила голову: фактов было больше чем достаточно.
– У него же был плащ. В поезде, – напомнил Костя.
– Раменкова, – сказал Пряхин.
– И компас – тоже отцов, наверное. Очень похож на тот, что он привёз с фронта.
Пряхин отмахнулся.
– Не имеет значения.
Но Люда не пожелала согласиться с этим:
– Я очень виновата, Иван Александрович…
Закончить ей не позволил Семён Гостинцев. Он вдруг испугался, что Люда, начав с компаса, вспомнит что-нибудь более значительное, такое, что ляжет на неё тенью. Испугался не только за девушку, но и за себя: не хотел знать о ней ничего теневого.
– Не нужно, Люда! – сказал он. – В чём вы можете быть виноваты? Сами подумайте, какая это чепуха. Обмануться в человеке и считать себя поэтому виноватой.
– Достоевщина какая-то, – присоединился к нему Пряхин.
– Нет, виновата. В том, что не могу заставить себя поверить. Всё ещё не могу. Не могу!..
– А что же в этом плохого? – искренне удивился Семён. – Это даже хорошо – не верить в плохих людей. Ведь таких, как этот Подклёнов, знаете сколько? Один на миллион, наверное. Исключение.
Девушка убежденно, хотя и печально покачала головой:
– Пусть. Но этот один – не он.
Тут уж не выдержал горный инспектор.
– Ну, знаешь… Обоих вас с батькой твоим… одним ремнем выпороть. Никак понять не хотите, что другой так ловко милым да хорошим умеет прикинуться – дальше некуда. Некоторые живут этим. Вроде профессии у них – прикидываться-то!
– Не прикидывался Василий… хорошим…
– Плохим, что ли, прикидывался?
– Никаким, – не обиделась на иронию девушка. – Вообще не прикидывался.
Пряхин скорбно махнул рукой.
– Верно говорят: переубеждать бабу – всё равно что воду решетом черпать. Давайте-ка лучше подумаем, как дальше. К Москве двигаться надо, а не на тары-бары время терять.
– Самолётом бы, – мечтательно сказал Костя. – Можно не только наверстать потерянное, а и выгадать ещё дня три – четыре.
– А ведь идея! Ведь идея, скубенты? – веселея, вспомнил свое словечко Иван Александрович. – Может, и правда, полетим? А?
Приятели смущённо запереглядывались, а Пряхин уже решил за себя и за девушку:
– Мы с Людой полетим, пожалуй. Советую и вам тоже.
– Заманчиво, но… ресурсов не хватит, – признался Семён.
Иван Александрович небрежно махнул рукой.
– Полбеды. У меня в долг перехватить можете. Когда-нибудь возвратите… Все мы теперь вроде как бы одной ниткой связаны.
Костя вопросительно посмотрел на Семёна.
– Что же, – наконец сказал он. – Если вы сделаете нам такое одолжение…
– Значит, решено. Надо узнать, где тут касса аэрофлота, и – за билетами.
– На «ТУ»? – спросил Костя.
– «ИЛ-14», наверное. До Иркутска. Предлагаю уполномочить вашего друга и Люду. Мы с вами должны всё-таки поесть как следует.
Помня о колких репликах девушки в свой адрес, Костя не стал возражав: пусть их идут с Сенькой. Не такое сейчас настроение у Люды, чтобы добиваться её общества. Вот в самолете он попытается сесть рядом с нею, и тогда…
Что будет тогда, Моргунов не знал. Неизвестно, что будет. Но, во всяком случае, он приложит все силы, чтобы девушка переменила мнение о нём.
Иван Александрович вручил Семену деньги, рассчитав их на всякий случай с запасом.
– Без билетов не возвращайтесь, смотрите! А мы перекусим и придём сюда же.
Люда охотно присоединилась к Гостинцеву. Успев присмотреться, не боялась, что спутник окажется не по времени говорлив. Пожалуй, в его присутствии даже легче было – никто не мешает думать о своём и в то же время рядом идёт человек, товарищ. В том, что Семён Гостинцев именно таков, Люда не сомневалась.
Проводив уходящих долгим внимательным взглядом, Иван Александрович изрек:
– Переживает девчонка.
И скорбно поджал губы.
– Вероятно, у неё есть особые основания… – голосом обиженного человека произнёс Костя.
Пряхин подарил его осуждающим взором и, демонстрируя нежелание развивать тему, сказал:
– Ладно, идёмте искать столовую или закусочную. Я, пожалуй, не откажусь от пивка.
– Берите курс на вокзальный ресторан, Иван Александрович. Ближе всего.
– Можно и туда. Только, пожалуйста, без лишних разговоров за столом. Ясно?
В ресторане наскоро расправились с борщом по-флотски; зразы Иван Александрович только поковырял вилкой. Раскурив трубку, он сунул спичку не в пепельницу, а на свою, не убранную ещё, тарелку и отхлебнул пива.
– Бывает же так, – сказал он назидательно, – живёт среди нас человек. Годы живёт. Можно сказать – под одной крышей. А мы не догадываемся, кто он. Чем дышит.
– У меня, Иван Александрович, какое-то особое чутьё на таких. Вроде шестого чувства. Помните – в поезде – с первого взгляда почти…
– Бросьте, – устало махнул трубкой Пряхин. – Раменков, Степан Раменков, раскусить не мог! Вот что удивительно!
– Поздно теперь вспоминать об этом.
– Поздно, – согласился со вздохом горный инспектор. – В милиций говорят: будем искать. Сказать легко. Теперь он – как иголка в стогу сена.
– У них, Иван Александрович, определенные методы, в уголовном розыске.
– Методы! Фотокарточки мне показали. Пятилетней давности. Одна посвежее, – видимо, с паспорта, так и на той сам на себя не похож.
– Без этого обойдутся. Словесный портрет. А потом – старые связи, знакомства…
– За три года, что он у Раменкова работал, все его связи, знаете, куда упрятали?
– И он попадётся. Говорят, сколько веревочке ни виться…
Расплатившись, Иван Александрович заторопил Костю:
– Пора двигаться.
Их уже ожидали.
– Приказание выполнено, – доложил Семён, отдавая Пряхину сдачу.
Иван Александрович удовлетворённо кивнул.
– Слава богу. Послезавтра будем в Москве. Посадка на Внуковском или в Шереметьево, не уточняли?
Все аэродромы похожи, как братья. Разве что один понаряднее другого. Но на всех – стандартные взлётные дорожки из тяжёлых бетонных плит, одинаковые посадочные трапы и деловитые девушки-контролеры, тоже чем-то похожие одна на другую.
Усевшись в кресло, Пряхин блаженно сощурился и сказал:
– Уфф! Повезло, знаете, с билетами. Иной раз такое бывает!..
Костя считал, что ему не повезло, – Люда заняла место возле Ивана Александровича. С Костей её разделял проход между креслами. Всякие объяснения приходилось исключить.
Заглядывая вперёд, он решил хотя бы подготовить Семёна, чтобы после пересадки в Иркутске тот не вздумал мешать ему поговорить с девушкой.
– Понимаешь, обидно даже: чего она дуется на меня? Кажется, ничем не обидел. Думал, что в самолете поговорим, и я выясню, в чём дело. Так Иван Александрович рядом плюхнулся…
– Во-первых, – невольно улыбнулся Семён, – если уж говорить правду, так это Люда плюхнулась возле Ивана Александровича. Да и не дуется она вовсе. Мне кажется, просто не любит, когда перед ней рассыпаются.
– Ты это насчёт чего?
– Насчёт твоих цезаревских замашек: пришел, увидел, победил.
– Глупости порешь! – обиделся Костя. – Не такая девушка; я и не думал даже. А ты, я вижу, не в меру горячо за неё вступаешься. Спроста ли?
– Как тебе сказать…
Костя нахмурился, поджал губы.
– Всё ясно. Можешь не объяснять дальше. Только, по-моему, Семён, это не по-товарищески.
– Что?
– Сам знаешь.
Конечно, Семён знал – что. Не знал только, почему не по-товарищески. И он – вполголоса, чтобы не привлекать внимания соседей – спросил приятеля:
– Значит, если тебе и мне понравилась одна девушка, я должен промолчать о своем чувстве? Отказаться от него, да? Это было бы по-товарищески, по-твоему? Но почему именно я, Костя? А?
