откажусь, – согласился Макс.
Ничего себе. Кто бы мог подумать. В общем, 1 мая мы сели в две машины. В одну – мама, Макс и Маруся, а в другую – папа, Девица и я.
– Ехать пять часов, – мрачно сказал папа.
– Ну ничего, послушаем музыку. Или какой-нибудь подкаст, – успокоила его Девица. – Марчелло, есть идеи?
– Хм.
– Вань?
– М-м.
– Ладно, тогда я выбираю. Будем слушать Боуи.
И она поставила мою любимую песню про майора Тома [40].
Скоро мне стало скучно.
– А сколько еще осталось?
– Еще долго.
– Ну сколько?
– Долго.
– Ну сколько?
– Мы только выехали. Еще четыре часа двадцать минут.
– Мне скучно.
– Подумай о чем-нибудь.
– Вань, ну ты серьезно? – вступилась за меня Девица. – Вспомни себя в одиннадцать лет. Давайте поиграем. Ты будешь переключать песни на радио, а мы с Марком угадывать, кто это поет.
– Давай.
Я угадал две песни и не угадал четыре, папа ничего не угадал, а Девица угадала все. Так пролетел час, а потом мы остановились на заправке. Мама с Максом тоже остановились: мама положила Марусю на заднее сиденье, чтобы поменять подгузник.
– Какая милая, – Девица пожала Марусе голую пятку.
– Ты же не любишь маленьких детей? – заметил я едко.
– Этот ребенок симпатичный.
– Главное, спокойный, – сказала мама. – Морковкин, помоги мне надеть ползунки. Я подержу, а ты натягивай.
– Помочь? – предложила Девица и взяла ползунки, а мама опустила в них Марусины ножки – розовые как сардельки.
– Кому что купить? – крикнул папа, который пошел в магазин на заправке.
– Кофе! – крикнула Девица.
– Воды без газа! – крикнула мама.
– Колу! – крикнул я.
– Редбулл! – крикнул Макс.
А Маруся прокурлыкала что-то нежным голосом и улыбнулась. Папа купил всем не только питье, но и хот-доги. Остаток пути мы играли в контакт, города и в «П» [41], и я сам не заметил, как мы приехали в Ярославль.
После обеда мама с Максом пошли выгуливать Марусю на берег реки, а мы с папой и Девицей отправились в музей. Музей был в огромном желтом доме с колоннами.
– Нам нужен зал с искусством девятнадцатого века, – решила Девица, после того как мы купили билеты.
– Ого, тут жили местные губернаторы аж с 1821 года, – прочитал папа в буклете, который ему дали на кассе.
– Наш Николай Палыч тут наверняка бывал, – сказала Девица.
– Девушка, потише, пожалуйста, – рассердилась тетенька, сидевшая на стуле у входа в зал. – Вы все-таки в музее.
На стенах висели портреты. Седая тетенька с синей лентой и синим шаром, похожим на елочную игрушку, бородатые дядьки в коричневом и еще один без бороды: он стоял, опершись рукой о стол, в белых штанах и с красной лентой через грудь.
– Странно, что все они по-настоящему жили, – прошептал я.
– А представь, как бы они выглядели в современной одежде и с современными прическами, – предложила Девица.
– С зелеными волосами? – обрадовался я, потому что волосы у нее были как раз зеленые.
– Ну, этому красить особо нечего, – она махнула в сторону лысого дяденьки с огромным воротником и печальным взглядом. Я согласился.
– Идите сюда, – сказал папа, который уже побывал в соседнем зале. – Смотрите. – Папа стоял напротив картины в овальной раме.
– «Николай Павлович Егоров (1789–1835)», – прочитал я надпись на золотой табличке.
Прямо на меня с портрета смотрел лысый дяденька с подкрученными вверх усами. Глаза у него были светло-светло-голубые, как будто прозрачные.
– Что это у него на плечах?
– Это эполеты. По ним можно узнать, какой у него чин. Насколько я помню, он был генерал-майором – поэтому у него эполеты золотые, с густой золотой бахромой.
Николай Павлович был одет в красивый черный мундир с блестящими пуговицами и высоким красным воротничком с вышитыми листьями. Рядом с картиной висела маленькая белая табличка:
«А. Л. Морковьин. Портрет Н. П. Егорова. Холст, масло. Около 1827 г.» Я дернул Девицу за локоть и ткнул в табличку пальцем.
– Почему Морковьин?
– Автор этого шедевра, замечательный ярославский художник Антон Львович Морковьин, по своему происхождению был француз и даже преподавал язык в нашем Демидовском лицее. Он взял себе русское имя – а до этого он был известен как Антуан-Луи Каротт: по-французски carotte означает «морковь».
Я обернулся. Сзади стояла тетенька, которая поднялась со своего стула и незаметно подошла к нам.
Я посмотрел на Девицу, а Девица на меня.
– Обалдеть.
– В нашем музее, кстати, есть еще одна картина Антона Львовича. К сожалению, большинство его работ утеряно, это очень редкий экземпляр. Пойдемте, я покажу вам.
И тетенька пошла в соседний маленький зал.
– Вот, смотрите. Это его поздняя работа, выполненная в самом начале 1850-х годов. Здесь он изобразил дом, в котором провел последние годы жизни.
Картина была совсем маленькая. На ней был нарисован небольшой домик, рядом с ним огромное дерево, а под ним скамейка, на которой сидел человек с тростью в руке. Девица вытащила из кармана телефон, чтобы сфотографировать картину.
– Девушка, вы что, не знаете? Фотосъемка в музее категорически запрещена, – воскликнула тетенька, покачала головой и пошла обратно к стулу.
– Жалко, не удалось сфоткать картину, – сказал я, когда мы вышли на улицу.
– Я куплю мороженое, – предложил папа. – Кто что будет?
Я выбрал фруктовый лед, а Девица вафельный стаканчик. Папа пошел за мороженым, а мы сели на скамейку.
– Сюрпрайз. – Она протянула мне телефон, и я увидел на экране картину из музея.
– Как тебе удалось?!
– Ловкость рук и никакого мошенничества.
Я приблизил изображение и заметил в углу картины надпись: «Аркадьево. Осень 1852». А еще – что человек на скамейке не просто держит трость, он как будто указывает ею на какое-то определенное место в земле. И туда же тянулась одна из веток. Какая-то странная ветка – с тремя ответвлениями на конце. Это же… Это стрелка!
– Смотри, – сказал я Девице.
– Мороженое! – крикнул папа.
Но ему никто не ответил, потому что я уже шел к машине, а Девица вбивала в навигаторе новую точку.
Уже из машины я позвонил маме:
– Морковкин, вы где? Мы идем ужинать.
– Мы едем в Аркадьево.
– Куда?
– Искать клад.
– Чего?
– Потом объясню. Передай привет Максу и Марусе.
Когда мы приехали, уже стемнело.
– Что-то холодно, – Девица поежилась. – У тебя есть куртка?
– Кажется, она у мамы в машине.
Девица вытащила из багажника толстовку и дала мне, а сама накинула джинсовку.
Папа вылез из машины и нажал на ключ. Машина мигнула фарами, два раза пикнула и потухла.
Было совсем тихо, только кричала какая-то птица и
