Старенькие и новенькие сгрудились, обсуждая происшествие и передавая друг другу пузатую бутылку газировки. Когда очередь дошла до Ромы, Рогов спросил:
– Ты ведь друг его, да?!
И все посмотрели на Рому.
– Да нет, – сказал он, пряча глаза, – мы так… приятели.
Газировка пошла по второму кругу, а Рома отступил в сторону. Он вышел из зала, и тут его охватила такая слабость, что он едва успел добраться до банкетки и рухнул на нее, спугнув двух первоклассников. Только что он совершил самое подлое предательство в своей жизни и вполне осознавал это.
Самый плохой человек на свете, запустив руки в волосы, сидел на банкетке на первом этаже театральной школы, и чем больше он думал о своем поступке, тем хуже ему становилось.
Но тут к Роме подсел лысый Андрей Григорьевич. Он улыбался, как обычно, и выглядел так, словно в жизни у него все хорошо.
– Как дела?
– Плохо, – сказал Рома.
– Что так? – спросил Андрей Григорьевич.
Рома посмотрел на учителя тяжелым взглядом:
– А вы что, ничего не знаете?
– Знаю, – сказал Андрей Григорьевич, продолжая сиять, как олимпийская медаль.
Рома молчал, уткнувшись лицом в ладони.
– Все образуется, – сказал спокойно Андрей Григорьевич, – все будет хорошо.
– Но как?! – почти закричал Рома.
– Я не знаю, – сказал Андрей Григорьевич, – но все будет хорошо.
Андрей Григорьевич ушел, похлопав Рому по плечу. Прошло время.
Рома поднял голову и увидел, что через первый этаж идет дедушка Юрика. Рома вскочил и последовал за ним на расстоянии.
Дедушка вошел в учительскую, а Рома спустя минуту подбежал к двери и прислушался. Гудели голоса. Рома сел на подоконник напротив и стал ждать. Время тянулось, как на нелюбимом уроке. Голоса за дверью то брали на тон выше, то снова возвращались к низким нотам.
Чтобы скоротать время, Рома уставился на маленькое пятно на полу в центре коридора, пробуя со своего места разобрать, что же это такое. Рома напрягал зрение, щурился, как гусь, вытягивал шею. Наконец, он решил, что это монета. Точно монета. Только непонятно, почему края такие неровные. Рома спрыгнул с подоконника, сделал несколько шагов, нагнулся. Это была раздавленная жвачка.
Вдруг за его спиной открылась дверь. Рома обернулся. Из учительской вышел насупленный дедушка, а за ним следовал Юрик. Шагал Юрик сгорбившись, словно впервые почувствовал многокилометровый столб воздуха, давящий на него.
– Дед, – позвал Юрик.
Но дедушка не захотел разговаривать с внуком, только ускорил шаг.
Проходя мимо Ромы, Юрик жалко улыбнулся и слабо, словно извиняясь, махнул ладонью. Рома махнул в ответ. Они не сказали друг другу ни слова. Юрик ушел. Рома чувствовал себя так, словно у него отрезали руку или ногу.
Сам новогодний праздник и каникулы прошли не самым веселым образом. 31 декабря Рома позвонил Еве, чтобы рассказать о том, что произошло в школе.
– Знаю, – остановила Ева, – мне Балта уже все рассказала.
– Ты вернешься? – спросил Рома.
– Нет, – ответила Ева, – мне это не нужно. В смысле, театр. Мы с мамой решили, я в старую школу буду опять ходить.
– Понятно, – сказал Рома после паузы. Ему хотелось что-нибудь разбить или сломать от злости и бессилия.
Позже Рома хотел пнуть ногой нарядную елку, стоящую в гостиной, но потом передумал.
Роме подарили велосипед. Под елку он не поместился, и родители спрятали его на усыпанном снегом балконе. Рома мечтал о велосипеде, но подарок этот посреди зимы и в такой невеселый момент был не вовремя, некстати. Мама посмотрела на кислое Ромино лицо:
– Мог бы хотя бы сделать вид, что тебе приятно.
– Мам… – сказал Рома и запнулся, не зная, как оправдаться.
Ко всему прочему в новогоднюю ночь ему приснился поразительно противный сон. Словно весь мусор, который после него, Ромы, остается, не исчезает в мусорном ведре, а остается при нем. И ему приходится носить его на себе. Растет гора мусора. Сначала это пакетик из-под орешков, потом скомканные листы из тетради, старые кеды, пузырчатая велосипедная упаковка, огрызок яблока, банановая кожура… Гора мусора растет, и вот Рома уже не в состоянии сделать шаг. Ноги подгибаются, он падает и остается лежать, погребенный под горой мусора.
В первый день нового года Толя Маленький отвез Рому с родителями в дом отдыха. Перед отъездом Рома собрался с духом и позвонил Юрику. Ему ответил равнодушный, безучастный ко всему голос:
– Привет.
– Привет, – сказал Рома, изображая энтузиазм. – Как дела?
– Отлично, – ответил Юрик.
– Я не верю, что ты украл.
– Мне все равно.
– Кто-то наверняка платок подменил.
– Ага, – отозвался Юрик.
– Нет, правда, тебя вор хотел подставить.
– Ты чего звонишь? – спросил Юрик.
– Я просто… – Рома запнулся. – Узнать, как дела.
– Дела отлично, – сказал Юрик и замолчал.
Продолжать разговор не было смысла.
– Пока.
– Пока.
В доме отдыха Рома познакомился со своим ровесником. Это был худой мальчик, выше его на голову, с негнущейся спиной, словно он проглотил лыжную палку.
– Меня зовут Артемий, – сказал мальчик и добавил: – Артем и Артемий – это два разных имени.
Подбородок Артемия был всегда высоко поднят, и от этого обладатель подбородка казался высокомерным, даже надменным.
Они катались на лыжах и на коньках. Играли в футбол ярко-красным мячиком на белом снегу. После пили чай в местном кафе.
– Мы теперь лучшие друзья, да? – сказал Артемий. И это был не вопрос. Скорее утверждение.
– Нет, – сказал Рома, подумал и добавил: – У меня уже есть лучший друг.
На Рождество Роме подарили деньги в конверте.
– Купи себе что хочешь, – сказала мама.
Рома сказал «спасибо» и подумал, что он бы сейчас все деньги отдал, только бы вернуть Юрика.
Учебный год начался с общего сбора в «Пещере». Им объявили, что в этой четверти и «Диего» и «Осирис» больше играться не будут. В планах новый спектакль – «Том Сойер». Ставить его будет Нянькин. Выходило, что Макар Семенович проиграл в режиссерском противостоянии. Да и сидел он на общем сборе безучастный, грустный и почти ничего не говорил.
В перерыве Веролоев показал всем фотографию уползающего со сцены Ромы. Точнее, это была задняя часть Ромы. Все смеялись. Рома, по обыкновению, обиделся.
После старенькие и оставшиеся новенькие сели кругом играть в «Нагружаю корабль…». Решили нагружать корабль вещами на букву «К».
– Кружками!
– Круассанами!
– Кисточками!
– Клаксонами!
– Кухнями!
– Карапузами!
– Крючками!
– Колбасами!..
Рома сидел и думал, что если карапузы попадут на корабль, то они обязательно съедят колбасы. И круассаны тоже не пощадят.
Играя, юные артисты веселились от души, говорили и одновременно махали руками, спорили. Краем глаза Рома заметил, что Веролоев берет фотоаппарат и тихонько встает. Он явно не желал, чтобы на его уход обратили внимание. Но Рома после случая с часами всегда замечал тех, кто сам собой куда-либо исчезает.
В этот раз Роме поведение Веролоева показалось подозрительным, он тоже поднялся и последовал на расстоянии за ним.
Когда Рома вошел в раздевалку, он увидел, как Веролоев кладет свой фотоаппарат в Ромин рюкзак.
– Ты что делаешь?
– Ничего, – Веролоев с фотоаппаратом тут же отступил на несколько шагов назад.
Рома почувствовал неожиданную злость:
– Ты хотел мне фотик подложить? Зачем?!
– Я не хотел.
– Хотел, я видел! Ты хотел подложить и сказать, что я украл, да?
– Отстань от меня, Черкизов, – произнес Веролоев в своей наглой, расслабленной манере, повернулся и уже собирался уходить, но Рома бросился к нему. Как говорится, ноги сами понесли. Ярость застила ему глаза, как это было когда-то, во время знакомства с Юриком, когда он в качестве последнего аргумента ударил будущего друга палкой.
Рома выходил из себя редко, но по делу. И выглядел при этом очень опасным.
Он схватил Веролоева за грудки и прижал к стенке. Затрещала по швам модная куртка.
– Это не я, это он меня заставил! – хрюкнул перепуганный до смерти Веролоев.
– Кто ОН?!
Мрачный Рома сел в машину к Толе Маленькому. Большую часть дороги проехали в молчании. Изредка тишину разбавляли короткие Толины восклицания.
– Хамишь, – говорил он спокойно вслед обогнавшей его машине.
– У меня опять проблема, – сказал Рома.
Толя не ответил, но внимательно слушал.
– Я нашел вора. Но если я скажу, боюсь, мне не поверят. Или могут, наверное, поверить, но мне хуже будет, если скажу. – Рома сделал паузу. – А может быть, и то и другое, и не поверят, и хуже будет. Что делать-то?
– Знаешь, молчи, – сказал Толя уверенно, – здоровее будешь.
Толя повернул машину к дому.
– Трусом сидеть, не буду здоровей! – сказал Рома резко, удивившись своему тону. – Остановите машину, сам дойду!
Что было дальше, рассказала ребятам Балта. А от кого узнала она о случившемся, доподлинно неизвестно. Возможно, ей открыл тайну кто-то из преподавателей или, может быть, даже сам Дух Сцены. На расспросы Юля Балта неизменно отвечала:
