Сам Яков, знаменитый в окрестностях сапожник, жил раньше в селе далеко от партизанского лагеря. В армию его не взяли, потому что он был хром на левую ногу. Идти к партизанам Яков не решался, хоть и много слышал о них.
Однажды, когда выпал снег и установилась дорога, дядя Яков поехал в лес за дровами. Хорошо укатанная дорога вела куда-то в глубь леса. Там-то наверняка были сухие дрова, незачем рубить сырое дерево на опушке. Дядя Яков, по неделям не вылезавший из хаты, замерз, проехав несколько километров. Он вспомнил, что жена положила ему в сумку хлеб и лук, а чтобы согреться — еще и фляжку водки. Не останавливая коня, проголодавшийся сапожник выпил и съел свои запасы.
Согревшись, он продолжал ехать все вперед и забрался в самую чащу леса. Вдруг из-за густых сосен выскочили вооруженные люди. Они окружили сани, начали расспрашивать, кто он и зачем едет в лес. Потом, произнеся страшное слово «шпион», завязали ему глаза и повели куда-то.
Якова привели в штаб. Здесь его долго допрашивали и, не имея особых оснований верить его рассказу, наконец заявили: «Будешь жить до весны у нас».
Не один он был здесь в таком положении — еще кое- кто попал случайно в партизанские владения. Все они здесь работали. Кто дрова рубил для кухни, кто сапоги тачал, кто одежду шил, некоторые мастерили сани, и каждый подумывал: «А не пора ли попросить для себя оружие? Что мы, пленные, что ли? Душа у нас партизанская».
Поэтому вопрос Виктора больно задел сапожника и его подмастерьев. Никто не ответил Виктору, да он на этом и не настаивал, потому что дядя Яков как раз кончил подковывать второй сапог и начал вынимать колодку.
Через некоторое время в руках Виктора были новенькие, мастерски сделанные сапожки.
— Вот это сапоги! — с восторгом сказал Виктор.
— Говорю же — только свататься, — улыбнулся дядя Яков.
— Да что вы, дядя, свататься да свататься! Здесь нужно фашистов бить, а вы такое говорите…
Синие глазенки Виктора смеялись радостно и лукаво. Кряхтя, он натягивал сапоги. Когда один сапог был уже на ноге, он осмотрел его со всех сторон, явно любуясь, и заявил:
— В таких сапогах до самого Берлина дойти можно. Ведь дойдем же, дядя? Леня мне рассказывал…
Один из помощников Якова, сердито отшвырнув сапог, заговорил:
— Хватит, к черту эту работу! До каких пор мы будем здесь небо коптить? Что мы, всю войну так просидим? Даже дети оружие просят, а тут сиди, долби молотком, сучи дратву… Я говорю вам: бросаем эту глупую работу!
Виктор насторожился. О чем они говорят? Бросить? Бежать из отряда?.. Эге, хоть он и маленький, а тоже видит, к чему это клонится…
Виктор молча натянул другой сапог, сдержанно поблагодарил и молнией вылетел из мастерской. Через минуту он стоял перед дверью штаба. Прислушавшись к учащенному биению сердца, Виктор решительно постучался.
— Войдите!
Он переступил порог.
Комиссар, едва почувствовав себя лучше, уже встал с постели.
— Разрешите обратиться?
— Обращайтесь.
— Боец Гапунька явился.
— Но я, кажется, его не вызывал.
— Так я сам явился.
Комиссар засмеялся. Начальник штаба тоже спрятал улыбку в усах.
— Ну говори, что у тебя, Виктор.
Виктор прошептал:
— Дядя комиссар, я был у сапожников… Ну, у дяди Якова… Я слышал, как они балакали… Они собираются убегать из отряда!
— Что, что?
— Один из них, тот белобрысый, говорит: «Бросаем к черту эту работу! Что мы, калеки? Дети собираются воевать, а мы молотком стучим да дратву сучим». А дядя Яков говорит: «Подожди, пойдем и мы». Так я…
Комиссар опять громко рассмеялся и взглянул на начальника штаба. «Ну, что я тебе говорил?» означал этот взгляд.
В это время в землянку вбежал Свиридов и радостно доложил:
— Товарищ комиссар, командир вернулся! Разбили немцев и полицию. Убитых и раненых среди наших нет. Освободили заложников. В отряд прибыло больше сотни человек.
Он еще не успел закончить свой доклад, как отворилась дверь и в клубах пара на пороге показался сам командир отряда Иван Павлович Сидоренко.
Когда на другой день Тимка проснулся, Мишки уже не было в бараке. Тимка одевался, злясь на самого себя («Проспал!»), а еще больше на товарища, который куда-то исчез.
Важно шествуя по лагерю, Тимка спрашивал встречных партизан, где сейчас находится учительница Любовь Ивановна. Он хотел представиться ей, как бывший ученик и как старый приятель.
…В партизанский лагерь они попали прошлой ночью. Перейдя Днепр, колхозники углубились в лес и шли всю ночь. Только утром остановились в каком-то селе. Здесь они и встретили группу партизан, направлявшихся на выполнение задания. Командир группы выделил проводника и направил колхозников в лагерь…
Тимка с удивлением разглядывал партизанский город, хоть и старался не выказывать своих чувств. Если бы посмотреть со стороны, можно было подумать, что именно он, Тимка, был основателем лагеря. И действительно: разве он не видел всего этого в своих снах, разве не думал об этом каждый день?.. Тимка наблюдал, как спешили по узким улицам-дорожкам вооруженные люди, и ему казалось, что партизан здесь десятки тысяч. Он радовался при мысли, что отныне является частицей этой грозной силы.
«Теперь уж недолго будут держаться фашисты, — думал он, — скоро их погонят отсюда. И опять все будет хорошо! Я буду учиться в школе, Мишка тоже. Только жаль, что Василия Ивановича нет…»
Вдруг Тимка замер на месте. Из-за барака вышел синеглазый мальчик в новенькой шинели с золотыми пуговицами, в легких и добротных хромовых сапогах.
Незнакомец тоже, наверное, немало удивился, встретив в лагере своего ровесника. На минутку он задержался, а потом презрительно шмыгнул носом, сунул руки в карманы шинели и двинулся мимо.
Тимку не так поразила военная форма Виктора, как то, что вся фигура и даже глаза мальчугана показались ему очень знакомыми. Но кто именно был этот незнакомец, Тимка вспомнить не мог. И уже когда Виктор стал удаляться, Тимку осенило: да это же тот мальчик, которого он видел среди военных во время отступления частей
Красной Армии! Только маленькую саблю он где-то, наверное, потерял… И Тимка крикнул вдогонку Виктору:
— Здорово, малец!
Виктор обернулся и презрительно хмыкнул:
— Подумаешь, взрослый! И вообще, кто тебя, скажи, трогает?
— Да ты что, меня не узнал?
Лицо Виктора выразило удивление:
— Что-то не помню таких знакомых.
Тимка, придвинувшись к нему, заговорил убеждающе:
— А помнишь, когда вы через наше село проезжали, за Днепром… Мы с Саввой еще тогда полную корзину яблок вам вынесли. Ты был с саблей и сидел рядом с командиром. Мы тебя спрашивали, как в армию попал, а ты ответил, что тебя позвали… Савва еще сказал тебе, что врешь ты… А этого Савву, знаешь… убили, и маму его…
Виктор внимательно слушал и обдумывал: признать это знакомство или не признавать? Никогда, нигде, ни в какой армии он не был и сабли не носил. Этот мальчик, очевидно, принял его за кого-то другого. Но было очень соблазнительно сказать, что именно он и был там. Ого! И в армии повоевал, а теперь пришел в партизаны. Лопнул бы от зависти этот длинноногий!
Виктор уже принял было горделивую позу и свысока взглянул на Тимку, но сразу вспомнил проницательный взгляд комиссара и услышал его тихий голос: «Вот как нехорошо получается, когда пионеры начинают говорить неправду». Неожиданно для самого себя Виктор рассердился:
— Да что ты мелешь? Нигде я тебя не видел и никакой сабли у меня не было. Я партизан.
Теперь Тимка с удивлением смотрел на Виктора: неужели ошибся? Да, так оно и есть! Тот же был черненький, и глаза не такие синие, и ростом выше, хоть и тоньше. А этот кочан какой-то… Тимка понял, что его ввела в заблуждение одежда мальчика, и в нем поднялось чувство досады.
— А ты что кричишь? — в свою очередь, поднял он голос. — Кнопка такая, а кричит! Теперь сам вижу — разве взяли бы в армию такого забияку!..
Ребята стояли друг против друга в воинственных позах: Виктор — низенький, коренастый; Тимка — стройный, жилистый.
Однако Тимка сразу остыл. Что не понравилось ему в этом вспыльчивом мальчугане?.. Забавный какой! Хоть и помоложе его, Тимки, но подружиться с ним, наверное, можно…
— Чего пристаешь ко мне? — спрашивал Виктор, сердито сузив глаза и сжимая в карманах кулаки. — Кто тебя трогает? И кто ты здесь такой?
Тимка усмехнулся:
— Кто я такой? Меня здесь все знают. А вот ты кто?
— Я партизан! — гордо заявил Виктор.
— Что-то не слыхал я о тебе, — неуверенно проговорил Тимка. Он действительно не ожидал, что в партизанском лагере может оказаться кто-нибудь из ребят. Кому-кому, а ему, Тимке, уж сказала бы об этом Софийка!
