тот самого себя и Алпукаса.
Мальчик дрожал от нетерпения. Никакая сила не удержала бы его сейчас. Алпукас понял это и сдался.
Отец еще не вернулся, малышка Натале играла в песке у порога избы, сержант сидел, расстегнув ворот гимнастерки… Мальчики скользнули за угол.
Они обогнули избу, спустились к речке и около кустов вынырнули перед небольшим обрывом, который начинался почти от самой ограды. Мальчики стали осторожно карабкаться по откосу, стараясь не шелестеть травой. Не высовываясь наружу, они залегли в небольшой рытвине, приникли к земле.
Некоторое время было тихо.
Над обрывом виднелись только скрещенные прутья плетня и выбивавшиеся из-под забора верхушки чернобыльника, усыпанные бледными, сухими пупырышками. Но вот с середины двора донеслись торопливые шаги. Скрипнуло бревно, еще больше подался наружу верх ограды, закачался чернобыльник.
Дети затаили дух.
— Ох, разморило меня на солнцепеке!..
— Так, значит, отпустили Брузгюса?
— Умаялся вконец, горе с велосипедом по таким дорожкам.
— Выходит, не виноват?
— Брузгюс-то?
— Он, он!
— Что поделаешь, пришлось выпустить.
— Так не виноват?
Один голос был нетерпеливый, прерывистый, нервный, другой — спокойный и усталый.
— Как сказать… И виноват и не виноват. Водятся за ним грешки, да не те. Ниточка ведет в другое место.
— Ну?
Что-то сухо щелкнуло.
— Может, закурим?
— Нет, я не курю, разве можно леснику! А впрочем, давай…
Чиркнула спичка, и над плетнем поплыл дымок. Поднимаясь, он быстро таял в голубом, прозрачном воздухе.
— Долго запирался, а потом принялся за нос водить. Шкурку, мол, дети нашли в кустах, а сапоги купил на базаре у такого-то и такого-то в деревне Пали́й. Мы туда. Оказывается, человек уже который месяц хворает, в больнице лежит. Опросили жену, соседей — отродясь у него таких сапог не водилось. Мы снова за Брузгюса: где взял, зачем врешь? Ах да, говорит, фамилию спутал, у другого купил. Поехали к другому, а потом еще и к третьему. Погонял он нас за милую душу. Видим, ничего не получается, решили так: не признаешься — будем судить за убийство косули. А застрелил одну — можешь и десяток застрелить. Значит, и олень на твоей совести. А за это по головке не погладят, будь уверен: зверя-то недавно завезли. Его охраняют особые законы. — Голос сержанта стал тише. — Ну, и струхнул ворюга. Стрелять, говорит, этой косули не стрелял, сапоги, говорит, не покупал, а украл…
Тут мальчики услышали только приглушенный шепот, и оба, до крайности взволнованные, одновременно спросили друг друга:
— У кого, у кого украл?
По ту сторону плетня скрипнуло бревно и раздался хриплый, уже совсем не похожий на отцовский голос.
— Вот как? Брехня, быть этого не может. Головой ручаюсь. Сколько лет знаю человека, и чтобы хоть раз!..
— А если такие улики? Может, все же поискать? Ордер получим.
— Как это можно позорить честного человека, — сказал Юрас. — Врет ворюга! В жизни я желтых сапог не видел у этого человека.
Дети слушали, боясь шелохнуться, но не могли понять, о ком речь, на кого пало подозрение. Сержант упорно стоял на своем, однако отец и слушать не хотел. Под конец и сержант заколебался и сказал, что это одно из самых запутанных дел за все пятнадцать лет его службы.
Они снова закурили. В это время во дворе отчего-то захныкала Натале.
— Алпук! — кликнул отец. — Куда вы подевались? Посмотрите, что там с Натале!
— Может, уйдем? — прошептал Алпукас.
Но Ромас, захваченный новой тайной, только цыкнул на него. Он все еще надеялся узнать, о ком идет речь. Это и выдало мальчиков. Отец крикнул второй раз. Они не отозвались.
Лесник, не видя ребят на дворе, глянул за плетень — не ушли ли на речку — и гаркнул:
— Это что еще!
Незадачливые сыщики, почуяв опасность, задом наперед поползли вниз; достигнув речки, они пустились со всех ног бежать.
— Ну, погодите! Вы у меня сегодня заработаете ремня за такие проделки! — несся вслед грозный голос отца.
Они остановились только у порога избы, запыхавшиеся, раскрасневшиеся от волнения и быстрого бега. Погано все вышло — самого главного не узнали и сами опозорились. Что теперь будет?.. Отец, видать, не на шутку разозлился. И все из-за этой плаксы! Алпукас в сердцах дернул Натале за косичку:
— Чего нюни распустила?
Девочка снова захныкала, захлюпала носом:
— Кукла развали-илась…
Какое несчастье! Натале вылепила из песка куклу, а она взяла да и развалилась… Девочка подняла заплаканные глаза на мальчиков, у которых и без того на душе скребли кошки.
— «Кукла, кукла»! — передразнил Алпукас. — А нам теперь влетит из-за тебя…
Он смотрел на плачущую Натале и думал, что скоро, должно быть, придет и его черед лить слезы… Алпукасу представилось, как отец расстегивает пряжку ремня, кладет его на колено… Мальчика охватило уныние, стало жаль себя, несчастного, которому, наверное, придется и страдать одному: Ромаса небось не тронут, он гость. Сначала задрожала нижняя губа, часто-часто заморгали глаза, потом две слезы, словно осторожные разведчицы, медленно скатились по щеке… и полилось.
Прислонившись к плетню, Алпукас плакал, приглушенно всхлипывая, не видя ни Ромаса, ни Натале, которая изумленно следила за братом.
Ромас тоже пригорюнился. Он чувствовал себя виноватым — не послушался приятеля, не ушел, когда Алпукас звал… Может достаться обоим… Его глаза тоже подозрительно заблестели.
В таком печальном состоянии и застал всех троих вернувшийся из леса дед.
— Эге, детвора, что это вы раскисли?
Рыдания помешали Алпукасу ответить, и тогда Ромас заявил:
— Алпукас ни при чем, я один виноват.
И рассказал, как все приключилось, принимая вину на себя и выгораживая Алпукаса.
Старик пристально посмотрел на него:
— Ишь какой ты! Не думал я. Хорошо, хоть признаешься! Что же вас туда потянуло?
— Мы хотим помочь ловить браконьеров!
— Ну и ловцы! — засмеялся старик.
— Вот увидите, поможем! — заверил Ромас.
— Ну, будет тебе, Алпук, уймись, — повернулся к внуку старик. — Такой мужчина — и голосишь. Это уж совсем ни к чему. Авось обойдется, замолвлю за вас словечко. Берите вот, принес вам.
Он вывернул карман и высыпал на дно опрокинутой кадушки полную пригоршню спелой земляники.
— Ешьте сами, угощайте Натале.
И он быстро пошел по двору.
Дети смотрели на удаляющегося старика, и на душе у них становилось легче.
Мальчикам и на этот раз удалось избежать наказания. Они старались не путаться у отца под ногами, не лезть на глаза. Но за ужином он начал распекать их, и неизвестно, чем бы все кончилось, не зайди случайно сосед Га́йлюс.
Наутро отец снова завел было разговор о вчерашнем, но ребята, не ожидая, пока
