выключила свет.
Глава IV
МЫ ЕДЕМ, ЕДЕМ, ЕДЕМ...
Ранним утром тридцатого декабря вся разномастная команда резвилась на школьном дворе. Кто-то играл в снежки, кто-то не играл в снежки, кто-то хотел играть в снежки, но его не принимали. Огурцов учил всех размахиваться.
— Секите, дети. Бросать надо не кистью, а от плеча. У кого плечи не выросли, — «крутой» культурист метнул выразительный взгляд в сторону Гоши-очкарика и Миши, — те пошли отсюда с песней и быстрым шагом.
Немногочисленные родители топтались в сторонке. Обсуждали отъезд.
Люсин папа наскоро поцеловал дочь, вручил ей чемоданчик с вещами и умчался на большой, блестящей машине с важной цифрой «600».
Толстая Олина мама, стоя в глубине двора, утирала слезы. У ног ее стояли многочисленные сумки с продуктами.
Гошина бабушка держалась молодцом и пыталась вспомнить, все ли таблетки она положила внуку в сумку. Он такой болезненный. Вдруг чего в дороге случится. Ой, лучше и не думать.
Тут подъехал огромный желто-синий автобус с плюсиками и минусиками на боках, и родители совсем заволновались.
Анна Ивановна, давшая по четыре честных слова каждому из родственников и выслушавшая по десять пожеланий от каждого, стала руководить погрузкой. Дверь автобуса с легким «ш-ш-ш» отъехала в сторону. Мамы и дети, цепляясь сумками за все близрасположенные предметы, начали внедрение.
Автобус был действительно хорош.
— Телевизор! — взмахнула варежками Маша.
— Кофеварка! — присвистнул Шура Самолетов.
— Собачки! — заорал Клюшкин и бросился к наклейкам на водительской панели.
Водитель — усатый и румяный — почесывался и хихикал, наблюдая школьные волнения.
Мест было много, поэтому каждому досталось по три с половиной сиденья. Мамы еще чуть-чуть погрустили, поисследовали опасные для здоровья щели и вышли.
Они еще долго рисовали что-то на стеклах автобуса снаружи, а потом еще долго шли вслед... Гошина бабушка даже попыталась бежать за автобусом по шоссе, но ее вовремя переубедили.
В автобусе царило оживление. Маленький Булкин немедленно нашел в обшивке кресла микроскопическую дырочку и начал ее ковы рать. Рыжая Люся достала тетрис. Гоша — книгу. Толстая Оля прижалась носом к стеклу и стала рассматривать окрестности. Клюшкин пристроился на кондукторское сиденье, поближе к наклейкам с собаками. Второклассница Подполковникова похныкала и заснула. Поэт Самолетов пошел знакомиться с кофеваркой. Суровая десятиклассница Прыгунова надела наушники и отвернулась к окну.
Анна Ивановна встала посреди салона.
— Дорогие ребята, — закричала она, — впереди нас ждет увлекательное путешествие! Просьба ко всем соблюдать порядок и дисциплину!
Водитель, хихикая, протянул Анне Ивановне микрофончик. Дело пошло резвее. Некоторые даже услышали, что учительница что-то там говорит.
— На остановках не отходите далеко от автобуса! О каждом шаге сообщайте мне! Не пейте сырую воду!
К Маше подсел Огурцов.
— Можно? — спросил он противным голосом .
— Только недолго, — вежливо улыбнулась красивая Маша, — я хочу почитать журнал.
— Я вот тут подумал... Давай пойдем тридцать первого оттянемся? У меня друзья в одном клубе... Маскарад там, переодевания всякие. Я Кинг-Конгом буду, уже решили. Тебе могу предложить роль моей девушки. Будет весело!
— Не думаю, Огурцов, я плохо знаю обезьян. Тем более их девушек. Мне надо подумать.
— Думай, — Олег по-хозяйски откинул спинку кресла. — Я пока посижу?
Какое-то время Маша молча рассматривала журнал, а Огурцов рассматривал Машу. Потом Олег положил руку на ее плечо...
— Ну, хватит! — Маша сбросила огурцовскую лапу. — Иди на свое место!
— Мое место — здесь! — Огурцов вытянул ноги, забросил руки за голову... И тут же получил журналом по уху. Потом кулаком — по шее. Потом коленом — в бок. Потом — еще чем-то еще куда-то... Внезапная Машина атака оказалась такой мощной, что Огурцова буквально выбросило в проход. Под ноги Анне Ивановне.
— Огурцов! — в микрофон произнесла учительница. — Что ты делаешь на полу?
— Готовится к маскараду. Репетирует роль Кинг-Конга в молодости. До того, как его выпрямили. Дайте ему бананов, увидите, как он обрадуется, — прокомментировала Маша.
Огурцов поднял себя, орлиным взором окинул Машу и окрестности и проворчал:
— Ты еще пожалеешь, Балуева! Ты еще запросишься!
Маша фыркнула и раскрыла помятый журнал.
Миша Мосько сначала хотел броситься на помощь Огурцову — подхватить, обласкать, утереть слезы — все, что угодно. Потом испугался и передумал. И сейчас в тоске смотрел в окно. И ругал себя, ругал... Ну как же это... Ведь чего проще — встать, протянуть руку, помочь человеку подняться, поддержать, стать лучшим другом... И все сразу зауважают! Будут здороваться! Девчонки заулыбаются! В школьном буфете малышня уступит место! Миша вздохнул и твердо решил в следующий раз не упустить свой шанс.
Маленький паразит Булкин расковырял сиденье до основания и теперь думал, что бы сунуть в образовавшуюся дырку. Сунул десятка два кнопок. Получилась западня. Хотя внешне кресло выглядело самым обыкновенным.
Поэт Самолетов восторгался видами за окном. В руках у него дымился пластиковый стаканчик с кофе. Вообще-то стаканчик и кофе Шура прихватил из дому. Автобусная кофеварка же была способна лишь давать кипяток. И тот с подозрительно-непонятным зеленым оттенком... За окном проплывали белые деревья. Иней и утреннее розовое солнце. Красота! Самолетов почувствовал, что жизнь хороша. И разразился по этому поводу следующим творением:
Иней, розовое солнце,
Белые деревья,
Я сижу, смотрю, природа
На твое творенье.
Бьется в грудь морозный воздух,
Лихо скачут кони.
Грусть, тоска, печаль и скука
Вряд ли нас догонят.
Шура Самолетов немного посомневался насчет коней и морозного воздуха, но потом решил оставить все как есть и даже не рифмовать первые и третьи строчки в четверостишьях.
Толстая Оля аккуратно достала из хрустящих пакетиков бутерброды неземной красоты. Золотистый поджаренный хлебушек, нежная ветчинка, яркая сочная зелень и дольки перченых помидорчиков. Оттуда же, из пакетов, был извлечен цветастый термос и чистые салфеточки.
Оля красиво разложила завтрак на кресле. Полюбовалась, взяла бутерброд... Застеснялась есть одна. И подсела к очкастому Гоше напротив.
— Хочешь? — ласково спросила она и ткнула бутербродом в Гошины очки.
— Нет, спасибо, — вежливо мотнул головой Гоша.
— Вкусненький! — попыталась реабилитировать бутерброд Оля и зазывно помахала ветчиной.
— Спасибо, я не голоден! — Гоша втянул голову в тощие плечи. Опять его опекают!
Оля вздохнула и укусила ветчинно-помидорный бочок. Пожевала. Хотела похвалить еще раз, но передумала. Бедный Гоша. Такой худенький!
— Что читаешь?
Гоша терпеливо показал обложку.
— «Эн-н-ш-т-ей-н. Тео-рия от-но-си-тель-нос-ти», — Оля похлопала
