Он недоговорил, но мы поняли, что Дюпон хотел сказать: не стоит нам лишний раз перед людьми с вором в одной компании появляться. Мы могли бы ответить, что для нас это не столь уж и важно, особенно теперь, когда он уже и не вор, пусть еще и не честный человек, что нам много важнее, что он помогал, и еще что-то в этом роде. Но не стали ничего говорить, он это и так понимал, голова у него в самом деле работала неплохо.
Мы пожали друг другу руки, и Дюпон поспешно ушел.
На вокзале он не появился, но прислал к поезду с посыльным небольшую корзину цветов. Похоже, у него и светские манеры начали появляться. И талант сыщика, ведь не спрашивал нас ни о чем, а точно знал, когда мы отъезжаем, и даже на каком поезде и в каком вагоне.
Я бы ничуть не удивилась, если бы нас на вокзале в Париже встретил комиссар Лагранж или другой представитель парижской полиции. Но Антона Петровича увидеть не ожидала, полагала, что он все еще в Лондоне и что старший инспектор Мортон с него глаз не спускает, хоть его невиновность уже и доказана. Я Антону Петровичу все это и сказала.
– Эх, сударыня Дарья Владимировна! Вы, как всегда, правы, хоть в этот раз и не во всем до конца. Мистер Мортон надоел мне хуже горькой редьки, – по которой я, впрочем, скучаю, как и по всему русскому, – и глаз с меня не спускает. Но уже не в Лондоне, а здесь, в Париже. Хорошо хоть вас встретить отпустил, но, возможно, и приставил ко мне шпика. А виновен я или нет, ему все едино.
– Ну уж этому позвольте не поверить!
– Нет-нет! По-человечески, хоть он эту свою человеческую натуру норовит упрятать поглубже, ему это небезразлично. Мне вот даже показалось, что он вполне доволен, что я оказался чист.
– Так вы уж объясните, а то совсем непонятно, что ему безразлично, что небезразлично, – попросил Петя.
– Безразлично ему и всему ихнему Скотленд-Ярду, кто я таков: преступник или главный свидетель преступления. Разве что под стражу не берут, но стерегут и всячески препятствуют бегству, которого я без этих строгостей и надзора и затевать бы не стал.
– А сейчас затеваете? – засмеялась я.
– По десять раз на дню желание возникает дать от них деру! – серьезно ответил бывший секретарь графа Никитина.
– И зачем же вас при таком раскладе в Париж привезли? – задумалась я. – В Лондоне за вами следить было бы проще.
– Кабы знать, кабы знать… Но давайте не будем о грустном, расскажите, как провели время, ну и не с вашей ли подачи с меня обвинения сняли?
Дедушка, маменька и Александр Сергеевич глянули на нас с подозрением. Им и без того казалось, мягко говоря, странным и само наше поведение, и то, что первые дни в Ницце мы с Петей все норовили отлучиться. Опять же знакомства с полицейским комиссаром и его помощником, да и с капитаном шхуны… А тут еще наивный Антоша подкинул повод для размышлений.
– А как вы полагаете, Антон Петрович? – начала я говорить, еще не зная, чем и какими словами доведется закончить, но нужно было либо признаваться, что мы и впрямь причастны к этому, либо как-то выкручиваться. В конце концов я решилась выбрать промежуточный вариант, чтобы не испугать ненароком родителей. – Могли мы вас бросить на произвол судьбы?
– Не могли!
– Вот мы в Ницце и познакомились с комиссаром Лагранжем…
– Милейший человек! – воскликнул Антон Петрович. – Этакий приятный и обходительный, не то что инспектор Мортон. Простите великодушно, я вас перебил.
– Мы рассказали комиссару Лагранжу все, что узнали в Лондоне, в первую голову от инспектора Мортона, между прочим. Он провел расследование и нашел настоящего преступника, подлинного убийцу.
– Э-э-э… Что же такого вы рассказали комиссару? – удивился дедушка. – Я-то полагал, что мы в курсе всего вам известного…
– Папа, мы все оказались даже не в курсе того, ради чего нас заманили в Ниццу! – сказала мама, но сказала со смехом, без укора. – А они, оказывается, вот зачем туда отправились!
– А ведь точно! – воскликнул Александр Сергеевич. – Но мне непонятно, зачем было ехать, неужели нельзя было написать письмо?
– Папенька, – обратился к нему Петя, – представь, что тебе приходит письмо, в котором сообщается вроде бы об очень важном, но вместо доводов написаны всякие «возможно», «может быть», «якобы»? Да еще написано оно не официальным чином и даже не взрослым солидным человеком. Как бы ты отнесся? Тут нужно было встретиться лично, чтобы все эти «может быть» да «возможно» объяснить со всеми подробностями, чтобы тебе поверили.
– Ну ладно, будем считать, что это нам понятно. Но неужто вы не могли это объяснить заблаговременно и нам? Мы же вроде как не чужие для вас люди!
– Александр Сергеевич, не обижайтесь на нас, пожалуйста, – попросила я. – Вы правы, мы должны были с вами объясниться с самого начала. Но вы бы от нас после этого объяснения ни на шаг не отошли бы. И потом…
– И потом мы, может, чуточку заигрались в сыщиков, но ведь и настоящая тайна следствия существовала! – поддержал меня Петя. – Не про все можно было рассказывать. И все завершилось очень и очень благополучно!
– В первую очередь для меня! – воскликнул Антон Петрович. – Пусть пока не окончательно, но уже ясно, что завершится благополучно! И я вам весьма благодарен.
Тут Антон Петрович отвесил нам с Петей глубокий поклон.
– Вот я не понимаю, чем мы можем быть недовольны! – воскликнула маменька. – Время мы провели чудесно.
И глянула на меня так, что я поняла, кто-кто, а уж она с меня стребует полный отчет. Но сейчас она за нас заступалась, и мне была очень приятна ее поддержка.
С мистером Мортоном и месье Лагранжем мы встретились в одном из кабинетов Дворца правосудия на набережной Орфевр, 36. Это здание в центре Парижа, неподалеку от знаменитого собора Нотр-Дам, почти такой же знаменитый дом полиции, как и Скотленд-Ярд в Лондоне. И этому «почти» Скотленд-Ярд целиком и полностью обязан сэру Артуру Конан Дойлю и тому, что в него нередко захаживал выдуманный им сыщик Шерлок Холмс. А во Франции пока не нашлось писателя, чтобы сделать это пристанище криминальной полиции таким же известным на весь мир[60].
Показалось немножко странным, что присутствовали только комиссар и инспектор, не было никого иного, даже какого-нибудь секретаря для написания протокола, но мы тут же сообразили, что такой неофициальный характер встреча носит ради нас самих, чтобы не тащить нас после в Лондон для дачи показаний в суде.
Еще было странно, что мы куда больше спрашивали, чем отвечали на вопросы. Впрочем, ничего принципиально нового мы не узнали.
– Джон Смит на днях предстанет перед судом за кражу, – отвечал мистер Мортон, – и поскольку ожерелье, им украденное, не имеет особой ценности, да с учетом, что он впервые пойман, сотрудничал со следствием и с учетом ряда других причин, вряд ли приговор будет суров. Возможно, он и вовсе сумеет отделаться тем сроком, что уже провел за решеткой.
– Вы так думаете?
– Сказать честно, мне этого не хотелось бы. Ведь наш Смит совершил и другие преступления, но… Тут вина полиции, что остальные его преступления остались нераскрытыми. Да! У него невероятно ловкий адвокат!
Тут старший инспектор чуть подумал и вдруг рассмеялся. Мне даже стало его немножко жалко, он так редко позволял себе проявление нормальных эмоций и чувств, все время скрывался за маской хладнокровия и равнодушия, а ему так шло смеяться!
– Это вы подсказали адвокату про нестыковки времени совершения преступления и про то, что отпечаток пальца на орудии убийства принадлежит не его подопечному? – спросил старший инспектор.
– Это имеет какое-то значение? – вместо ответа переспросила я.
– Никакого. Адвокат просто едва не добился освобождения Смита из-под стражи еще до поимки Лемье, оперируя именно этими фактами! Пришлось мне его уговаривать не делать этого, ведь тогда грозили неприятности невесте арестованного, а я не имел возможности приставить к ней охрану.
– Так вы о ней знали! – воскликнул Петя.
– Догадаться, чем шантажируют этого недотепу – он только в своих преступлениях был незауряден, а так простак из простаков – было просто, не мог же он жертвовать своей жизнью без причин? Вот я и нашел эту причину. И когда устроил им свидание, общаться со Смитом сразу стало легче, я пообещал ему за ней присматривать. И с начальством тоже стало легче общаться, едва стало известно про Огюста Лемье и о его предполагаемой роли. Но когда мне вручили вашу телеграмму с просьбой подсунуть фальшивый сейф, снова возникли осложнения, и их едва удалось преодолеть. Комиссар Лагранж уже рассказал мне, что этот трюк с подменой сейфа сыграл важную роль, а я вынужден был просить его дать по этому поводу официальное заключение, так как ситуация такова, что я могу и не сносить головы на плечах, потому что не сумел добиться разрешения начальства и вынужден был действовать на свой страх и риск.
