Конфликт, на котором строится повествование, тоже очень необычен: это ожидание очередного рассказа бабушки и «пришивание следующего лоскутка» к истории ее жизни. Подумай, пожалуйста, какую роль играет в этой новелле экспозиция и почему, не закончив рассказа, бабушка начинает плакать.
Лоскутное одеяло
Из дальних далей
Было у моей бабушки Варвары Ионовны одеяло, собранное из разных лоскутов материи.
Бабушка иногда шивала нехитрые крестьянские обновы: штаны и рубахи, кофты и сарафаны, да и нам, ребятне, всякую всячину. От этого и оставались обрезки, из которых бабушка кроила одинаковые косяки, сшивала их попарно в квадраты, а уж из квадратов получалось веселое разноцветное полотнище, служившее верхом ватному простеганному одеялу.
Я лежу под его уютной толщей и жду к себе бабушку. А она на ногах чуть ли не с первыми петухами, все еще хлопочет по дому: что-то споласкивает, ставит в печь коровье пойло, накрывает рушником хлеб на столе, разбирает на пары и рассовывает по печуркам вязенки[115] и шубные рукавицы. И уж после всего гасит лампу, запалив каганец[116], слаженный ею из пузырька, сырой картофельной кружалки и ватного фитиля. Застя[117] ладонью робкий язычок огня, похожий на тыквенное семечко, она ставит каганец на высокий припечек[118], чтобы сразу освещал и кухню, где под лавкой с ведрами сеймской воды тихо шуршит лукошечным сеном посаженная на яйца гусыня, и соседнюю проходную комнатку с бабушкиной деревянной кроватью, над которой в углу в широкой витейно-золоченой раме висел строгий лицом Никола. Наконец бабушка заходит в нашу комнату и, встав перед Николой, ловким перекрестом рук снимает кофту, затем сбрасывает на пол долгую[119], до пят, юбку и босоного вышагивает за ее круг. Вся в белом, с нагими плечами и руками, она принимается быстро и непонятно шептать что-то святому угоднику, мерцавшему от шевелящегося на печи светильного огня, одновременно не забывая расплетать косицу, полуседой остаток некогда спелой пшеничной красы, перебросив ее себе на впалую грудь и сноровко, на ощупь, перебирая пальцами пряди и шелковые тесемки. И, трижды осенив себя широким крестом, а заодно потыкав издали в мою сторону щепотью, она торопко[120] забирается под одеяло и, нахолодавшая перед иконой, истово[121] льнет ко мне, теплому, обжившемуся под ватным пологом.
Смирив дыхание и обвыкнув, бабушка поднимает коленями одеяло, делает из него покатый погребок, под которым хорошо видны косяки, и тихим и умиротворенным голосом человека, завершившего день и добравшегося до постели, вопрошает:
– Так докудова мы дочитали книгу-то нашу?
– Про синий косячок.
– Уж и до него дошли? А вот про этот сказывала ли? Про голубые колокольца? Про мамкино первое платьице? Девочка-то она была большая, а все не в своем, все в перешитом да переиначенном. Тут под самую Троицу вот тебе китайцы-коробейники с товарами. А на деревне это вот какая оказия[122]. Бабы все бросают, выбегают на улицу. Ну, а китайцы знают, что делать. Прямо по траве раскатывают одну штуку ситца[123] – майский луг, да и только! Распускают другую – и того краше. Мамка твоя вцепилась в руку, теребит, этак больно дергает: купи да купи… Или про то не сказывала?
– Про колокольцы уже было, – вспоминаю я.
– А-а, ну тогда пойдем дальше. Этот вот косяк-то, который с колокольцами в паре, видишь, по синему белой крупкой посыпано, вроде как звезды по ночному небу, это от дедушкиной рубахи. А привез он ее аж с войны германской. Они тогда под Ригой стояли. Да немец попер их оттуда, из Курляндской земли, голодных да беспатронных. Да так-то и отходили пешки. Дедушка твой ногу в кровь истер, от мокрых да грязных портянок приключилась хвороба, ногу ему раздуло под самый пах. Уложили в двуколку с другими ранеными, довезли до какой-то станции, а оттуда – в самый Питер. А тут вскорости царя спихнули, революция началась. Деда как есть прямо на костылях в какой-то комитет и выбрали. Ну, раз выбрали, он и давай прыгать да скакать. Ну и допрыгался, чуть ногу не отняли. Списали его по чистой[124] да и отпустили, слава Богу, с миром.
Мне не нравится, что дедушку выпроводили из Питера и что он, оказывается, не участвовал в штурме Зимнего дворца. – Кой тебе Зимний! – взмаливается бабушка. – Я и доси[125] с курицей по соседям хожу: мужик дома, а зарубить некому. Нет, не герой он у меня, не герой, врать не стану. – И уже спокойным добрым голосом продолжает: – А так много повидал разного. Не приведи Господь, чего довелось ему, сердешному. Домой пришел – белые чуть шашками не изрубили, в амбаре господский хомут нашли… Ну да ладно на ночь про такое, Царица Небесная. От тех времен, окромя этого лоскута, костыль остался, где-то на чердаке. А еще солдатский башлык.
– Это штык такой? – ликующе млею я.
– Не-е! Это такой суконный куль с окрылками. Поверх шапки в метель надевают. Вот придет дедушка с ночного, из конюшни-то, ты и попроси хорошенько. Авось покажет тебе башлык. А то и даст поносить.
Я молча мечтательно киваю.
– Нуте… Так поехали дальше. А этот, внучек ты мой, этот лоскутик… – Бабушка вздыхает и, выпростав тонкую, как плеть, голубоватую руку с темной, словно из корья, кистью, долго оглаживает светленький, ничем не примечательный треугольник.
– И что? – тереблю я бабушку, вдруг замолчавшую. – А, бабушка?
Бабушка не отвечает. Я скашиваюсь недоуменно, представив, что ее сморил внезапный сон. Но она не спит, и я вижу, как в темной глазнице тусклым оловом мерцает скопившаяся там влага.
Я примолкаю, а она, глубоко вздохнув, опускает колени и разрушает одеяльный погребок.
– Была у меня девочка, – еще раз крестясь, вздыхает она и, повернувшись и потянув на себя лоскутное одеяло, произносит теплым, родным шепотом: – Спи, угоманивайся. Завтра еще чего вспомним…
Вопросы и задания1. Какими словами можно определить судьбу бабушки?
2. Каким предстает в произведении характер бабушки?
3. Почему повествование в произведении ведется от первого лица?
4. Охарактеризуй язык этого произведения.
5. Припомни какой-нибудь из рассказов твоих родственников, который произвел на тебя сильное впечатление, и запиши его.
Читательская лаборатория
Как научиться характеризовать особенности композиции
Композиция – организация повествования, построение литературного произведения, последовательность в нем основных эпизодов сюжета.
Первое правило. Чтобы научиться характеризовать особенности композиции, необходимо выделить основные эпизоды: эпизод, являющийся завязкой действия, эпизоды, в которых действие получает свое развитие, кульминационный эпизод, эпизод, где происходит развязка, разрешение конфликта.
Предлагаю тебе познакомиться с особенностями композиции новеллы Е. Носова «Лоскутное одеяло», то есть узнать, в чем особенность последовательности основных событий, эпизодов, рассказывающих о трудной жизни бабушки Варвары Ионовны.
Повествование строится из отдельных рассказов об эпизодах ее длинной жизни, навеянных разноцветными лоскутами сшитого ею ватного одеяла. Название новеллы «Лоскутное одеяло» становится метафоричным. Сама героиня называет лоскутное одеяло книгой: «Так докудова мы дочитали книгу-то нашу?» Последовавшие за этим вопросом истории жизни дополняют первоначальное определение «книга» – книга жизни.
Напомню тебе, что своя логика построения есть в каждом произведении с линейной, обратной, кольцевой, фрагментарной и «рамочной композицией».
Как построена книга жизни Варвары Ионовны? В какой последовательности появляются рассказы о запомнившихся ей событиях? Есть ли в такой организации повествования своя логика и чем она определяется?
Отвечая на эти вопросы, ты поймешь, что при характеристике особенностей композиции надо видеть последовательность эпизодов сюжета, объяснять логику их построения. Это второе правило.
Книга жизни Варвары Ионовны построена как отдельные воспоминания о самых любимых людях: о дочерях, муже; о трудных и потому самых дорогих событиях их общей жизни.
Последовательность кажется случайной. Истории рассказываются в том порядке, в каком расположены лоскуты на ватном одеяле: «Этот вот косяк-то, который с колокольцами в паре, видишь, по синему белой крупкой посыпано, вроде как звезды по ночному небу, это от дедушкиной рубахи». Первая история, например, «про мамкино первое платьице» никак, казалось бы, не связана с историей о муже и его жизни. А потому рассказ бабушки внуку о своей жизни может быть в любой момент остановлен и в любой момент начат заново. Таким образом, каждое событие, из которых складывается книга жизни, – отдельный фрагмент этой жизни. В этом и заключается особенность композиции новеллы. Это фрагментарная композиция.
