жизненным опытом, который нужен каждому просто как человеку, как
члену общества.
Цель искусства — воспитание личности. Люди в обществе живут общей жизнью. Помимо наших специальных интересов, у нас есть объединяющие нас всех общественные интересы, интересы, свойственные каждому, вне зависимости от того, кто чем занимается. Вот эти-то общие для людей интересы определяют содержание искусства. Чернышевский отметил эту характерную особенность искусства, сказав с присущей ему ясной простотой, что предметом для художника является все общеинтересное в жизни человека.
И во всем том, что не представляет собою область особых наших профессиональных интересов, искусство оказывается неоценимой школой жизни, раскрывая нам мир, помогая разбираться в окружающем, понимать смысл событий и людских поступков, проникать в психологию окружающих людей, осознавать свои собственные действия, помыслы и стремления. Искусство, давая нам возможность обогатить наш личный опыт, осмысливая жизнь и самих себя, учит нас правильнее жить, вернее оценивать происходящее, делает нас самих лучше, умнее, а потому счастливее.
У искусства есть еще одна важная особенность. Знаменитый французский философ XVIII века Вольтер говорил, что в литературе все жанры хороши, кроме скучного. И правда, от искусства мы всегда требуем, чтобы оно нас увлекало. Не обязательно внешней занимательностью, как в каком-нибудь приключенческом фильме. Во многих рассказах Чехова не происходит ничего особенного, но они захватывают нас.
Искусство не терпит равнодушия. Настоящий художник всегда творит вдохновенно, и настоящее произведение искусства потому само всегда вдохновляет. Именно по этой же причине равнодушное безразличие всегда мешает и воспринимать искусство.
От научного труда не обязательно ждать увлекательности, хотя наука никак не менее увлекательна, чем искусство. Но научная истина, чтобы ее усвоить, требует понимания, а не волнения.
Искусство заставляет нас радоваться и плакать, сердиться и ликовать, тревожиться и негодовать, проявлять заботу, ненавидеть, любить, торжествовать... Бесконечны чувства, пробуждаемые в нас искусством. Но если они не пробудились в нас, художественное произведение до нас не дойдет, не обогатит нас заложенным в нем смыслом. Оно останется для нас мертво, сколько бы мы ни заучивали, что такое-то произведение искусства — шедевр.
Все знают, что «Сикстинская мадонна» Рафаэля — одно из величайших произведений искусства мира. Но если перед нею в вас ничто не шевельнулось, не пробудились дремлющие чувства, значит, увы, пока она для вас еще просто более или менее безразличное изображение нескольких фигур. Значит, нужно усилие ума и сердца, чтобы проникнуть в «душу» Рафаэлевой картины, где так удивительно слились в гармоническое единство ощущение покойной и светлой радости, восторженного благоговения перед красотой материнства и затаенная тревога о будущем, в котором кроются суровые и трагические испытания.
Рафаэль. Сикстинская мадонна. Масло. Около 1513 г. Дрезденская картинная галерея.
Искусство нельзя иначе усвоить себе, кроме как переживанием. Художественным произведением мы наслаждаемся; оно вселяет в нас особо возвышающее чувство радости, овладевая нашей душой тем более безраздельно, чем более само оно значительно.
Но было бы непозволительной ошибкой отождествлять наслаждение искусством с желанием забавляться, развлекаться, рассеивать скуку.
Конечно, нет никакого греха в том, чтобы художественное произведение было занимательным. Достоевский писал об очень серьезных вещах, но в его «Преступлении и наказании» есть увлекающая читателя «интрига», за которой следишь с тревогой и волнением. Широко известные у нас рисунки французского художника Жана Эффеля очень забавны, и их весело рассматривать.
Но только ленивый душой себялюбец будет претендовать на то, чтобы искусство его развлекало, ну, совсем так, как какого-нибудь допотопного самодура: «Скушно мне, а ты меня забавляй, а то прогоню».
Радость от искусства особого рода. Эту особую творческую радость художественного восприятия мы испытываем всякий раз при встрече с настоящим искусством. Мы не можем остаться равнодушными при виде того, как настороженно-тревожно, со смешанным чувством радости и страха входит в свой дом внезапно вернувшийся с каторги ссыльный в картине Репина «Не ждали», нас не может не пленить светлое весеннее чувство беззаботной юности в «Девочке с персиками» Серова.
Спиноза, великий голландский философ-материалист, заметил однажды, что задача науки — не плакать, не смеяться, но понимать. Задача искусства — также дать нам понимание жизни, но это понимание приходит к нам лишь через слезы или смех.
Пушкин писал о поэзии: «над вымыслом слезами обольюсь...» Сам художник не способен творить без волнения, без страсти. Во-первых, потому, что в его воображении проходят живые образы, которые не могут оставить безразличным всякого цельно мыслящего и сильно чувствующего человека. А во-вторых, потому, что художник никогда не показывает жизнь безразлично, но всегда вкладывает в произведение отношение к своему предмету. Художник, иначе говоря, оценивает изображаемое, говорит людям, что в жизни он считает прекрасным, а что безобразным.
Прекрасное — очень сложное понятие, и мы не будем стараться его здесь осветить всесторонне. Это увело бы нас слишком далеко. Ограничимся лишь самыми необходимыми разъяснениями.
Опять-таки нам поможет здесь Чернышевский, который дал очень удачное общее определение того, что такое прекрасное. Прекрасное, говорил он, есть жизнь, какою она должна быть по нашим понятиям.
Когда мы видим человека, которого находим красивым, то это значит, иными словами, что его облик отвечает нашим понятиям о том, каковы должны быть красивые люди. Художники Возрождения, эпохи могучего подъема искусства в Европе XIV—XVI веков, охотно изображали именно таких людей, которые были, по их представлениям, прекрасными и которые на их полотнах действительно прекрасны, ибо в них гармонически сочетались пластическая красота внешнего облика и цельная ясность душевного строя.
Картина великого итальянского мастера Леонардо да Винчи «Мадонна Бенуа» изображает героиню религиозной легенды — богоматерь с младенцем Христом на руках. Но в эпоху Возрождения христианские легендарные сюжеты обычно были только поводом для показа живых, земных людей во всей их действительной красоте.
Леонардо да Винчи. Мадонна Бенуа. Масло. 1478 г. Ленинград, Государственный Эрмитаж.
Леонардо изображает в своей мадонне просто счастливую молодую мать, играющую со своим младенцем: крепышом мальчишкой, старающимся еще не уверенными движениями схватить цветок, который держит перед ним богоматерь. Совсем юное, улыбающееся личико Марии покоряет своим чистым обаянием. В картине разлита атмосфера трепетной, весенней радости. Линии рисунка плавны, но бегут живыми, гибкими, чуть-чуть даже суетливыми очертаниями. Цвет звучен и вместе с тем течет плавными, легкими переходами — от синего к бирюзовому, от бирюзового к изумрудному, затем к теплому коричневому и к нежному телесно-розовому. Во всем живет восторженное чувство ликующей полноты жизни.
Леонардо да Винчи создал в своей картине высокопоэтический образ материнства, раскрыв перед зрителем ту человеческую красоту, которую так восторженно приветствовали деятели Возрождения,
