На протяжении многих лет Элитис писал длинную поэму «Мария Нефели», где перед читателем предстают монологи девушки, олицетворяющей собой радикальное, освобожденное поколение. Поэма была опубликована в 1978 году. В отличие от других произведений поэта в «Марии Нефели» запечатлен реальный жизненный опыт: после написания «Достойно есть» Элитис встретил молодую женщину, и, как он сам рассказал, ему «вдруг захотелось написать что-то совсем другое».
В Италии тоже любят произведения О.Элитиса
Хотя некоторые из почитателей Элитиса были озадачены необычной для поэта направленностью «Марии Нефели», поэма приобрела широкую популярность, особенно среди представителей того поколения, чью точку зрения представляет Мария. Критик Б.Рейзис хвалил «Марию Нефели» за «поэтическое богатство и актуальность… В этом оригинальном, динамичном и впечатляющем поэтическом коллаже нашли свое отражение и драматизированы страдание и трагикомедия, надежда и пошлость нашего агрессивного и несообразного десятилетия».
В 1979 году Элитис получил Нобелевскую премию «за поэтическое творчество, которое в русле греческой традиции, с чувственной силой и интеллектуальной проницательностью рисует борьбу современного человека за свободу и независимость». Поэт счел награду Шведской академии не только честью для себя, «но и для Греции с ее многовековой историей – самой древней в Европе».
Аверс памятной медали О.Элитиса
Критик и переводчик Э.Кили отметил творческий рост Элитиса и постоянство его интересов: «Хотя его интересы остались в основном теми же, какими были в начале творческого пути… он ищет новые формы для выражения своих вечных тем». Английский поэт и прозаик Лоренс Даррелл писал об Элитисе: «У него романтический и лирический ум, склонный к чувственной метафизике… Его стихи – это заклинание, они взывают к жизни тот нетленный греческий мир, который всегда ощущался в европейском сознании».
1979 год. Стокгольм. Вручение Нобелевской премии О.Элитису
I
Постой немножко молча. Заплети в косы волосы этой ночи, пока в грезах смотрит она на свое обнаженное тело. Много горизонтов у нее, много компасов, и одна судьба – она бросает в огонь пятьдесят две свои карты, и сгорает, и начинается снова, уже на твоей ладони, дарящей ей жемчужины страсти. Островки сна.
Постой немножко молча. Обними огромный якорь, царящий в пучине. Скоро он взметнется в небеса. И ты не поймешь, но заплачешь; заплачешь, чтобы я поцеловал тебя, а когда я решусь пробить отверстие во лжи – узкий голубой просвет в хмельном дурмане – ты укусишь меня. Маленькая, ревнивая тень моей души, рождающая музыку под лунным светом.
Постой немножко рядом со мною.
II
Здесь, среди раннего шепота желаний, ты почувствовала впервые щемящее счастье жить. Большие смутные птицы на лету разрывали невинность твоих миров. На расстеленной простыне сличали лебеди свои грядущие песни – и выплывали из каждой складки ночи, расправляя над водою свои мечты, отождествляя свое бытие с бытием объятий, которых ждали.
Но шаги, не затерявшиеся в зарослях, достигшие голубого уголка небес (или твоих глаз?) – чего искали они? Что за звездное искушение билось в твоем отчаянии?
Ни это озеро, ни отзывчивость его ряби, ни пылкий призрак двух понимающих рук не удостаивались никогда такого розового волнения.
III
Залог и зачаток светлейшей удачи – день, с трудом изваянный на следах неизвестного.
Сколько бы мы ни платили слезам – ускользают от солнца.
И ты, жующая часы свои точно листья дельфийского лавра, становишься вестью о нежном пути в бессмертие.
IV
Пять ласточек – пять слов, устремленных к тебе. Любое сияние гаснет над тобою.
Прежде, чем упроститься в травинку, ты оставляешь свой образ на вершине утеса, с болью вздымающего пламя в самый зенит. Ко вкусу одиночества ты примешиваешь чобр воспоминаний.
Я же всегда прямою дорогою шел к отсутствию. Звук превращается в ручей, и, что бы я ни сказал, что ни полюбил бы, остается лежать непознанным в его тенях. Чистые мысли и гальки в прозрачной глубине. Хрустальное чувство.
V
Ты идешь, царевна, собирая пух своей юности. Вода сверкает на маленькой ладони. Весь мир тасует в смятении дни и на дне опьянения раскрывает бутон гиацинта. С завтрашнего утра ты почётная гостья моих сокровенных страниц.
VI
Древесная чаща, которая переживет твое ясное лицо. Объятие, которое так просто отдаст свою сень другому. Мир, который останется запечатленным в ней…
О несказанные слова, оставшиеся под корой надежды, в почках свежесрезанных побегов того странноприимного дня, – несказанные слова, огорчившие Творца гордецы.
VII
Волнение. Вместе живя и живя порознь, дрожат тополиные листья, делят поровну ветер. Перед глазами твоими тот, кто сопровождает в бегстве эти воспоминания, эти камешки, – этих химер! Над потоком времени ты держишься за колючие ветви. Я думаю о тех, кто никогда не соглашался принять спасение. О тех, кто любит смотреть на свет сквозь сжатые веки. О тех, кто и при третьей страже сна бодрствует, изучая свои раскрытые ладони.
И хочу замкнуть круги, начерченные твоими пальцами, и воздвигнуть над ними небеса, чтобы никогда уже не изменилась их последняя цель.
Говори со мною, – только говори со мною в слезах.
VIII
Сквозь глубины музыки прежние предметы следуют за тобой, преосуществившись. Жизнь везде подражает себе самой. С фосфором на ладони, ты течешь, неподвижная, по жилам бесконечного плетения судеб. И волосы твои, омоченные в Девятой симфонии, свиваются в воспоминания, возносят ноты к последним вершинам утренней сутеми.
Смотри! Голос, полузабытый тобою, вновь расцветает в твоей груди. Этот сиротливый коралл – не сдержанная тобою клятва. А высокий этот костер, на котором ты могла бы сгореть, – головокружение, из предсмертных вздохов фиалок доносящее до тебя отзвуки битвы.
Сквозь глубины музыки я иду об руку с тобою…
Обложка пластинки с музыкой М.Теодоракиса к стихотворениям О.Элитиса
IX
Ничего нового я не сделал. Я взял тебя так же, как ты взяла первозданную природу, двадцать четыре раза преобразив ее в леса и моря. Я принял с тобой эту дрожь, наоборот читавшую слова и бросавшую их прочь, словно открытые раковины. Я взял тебя в товарищи молнии, страху, наитию. Поэтому каждый раз, когда день сменяется новым, пронзая мое сердце по оси, ты уходишь, ты исчезаешь, преодолевая свое присутствие, создавая божественное одиночество, трепещущее, неизъяснимое счастье.
Я не сделал ничего иного – только нашел Тебя и стал на Тебя похожим!
X
И снова в ветвях черешен твои неуловимые губы. И снова на древесных качелях твои древние сны. В древних снах твоих песни вспыхивают и исчезают. В них вспыхивают и исчезают горячие тайны мира. Тайны мира.
XI
Высоко, на дереве белых скитаний вижу утреннюю твою фигуру, твое тело, вдоволь обветренное мистралем. Ты разворачиваешь перед собою море, дарящее и отнимающее жизнь у водорослей. Сияет пространство и где-то далеко в его сердце бьется белая струйка пара, рассеивая тысячи слез. Это же ты, забывшая Любовь в прибрежных волнах, меж подводных камней надежды. Ты, забывшая пламя за зноем полудня. Ты, в каждом радужном слове торопящая гласные, корзинами черпающая их мед!
Когда перевернется страница дня и ты встанешь внезапно, загорелая и светлая, пред хранящей столетия мраморною рукою, вспомни хотя бы того мальчика-сироту, что жил в штормовых волнах, по слогам произнося имя твоей красоты. И брось камень в пуп моря, и вложи алмаз в справедливость солнца.
XII
Возьми с собою в ковчег гиацинтовый свет и окрести его в источнике дня. Пусть рядом с именем твоим содрогнется предание, и моя рука, превозмогая потоп, вырвется наружу вместе с первыми голубями. Кто узнает твое имя на слух, кто достоин иметь его рядом с собою, кто сможет произнести его так, как великое солнце выкликает росток из земли!
Волны очищают мир. Каждый ищет свой голос. Где ты кричу и ни моря нет, ни гор, ни деревьев.
XIII
Расскажи мне о хмурой поре, овладевшей тобою, когда гром обогнал мое сердце. Расскажи о вожатом, приведшем меня на чужбину твоей печали. Расскажи о пространстве – о тьме – и о свете – о тайком прокравшемся шепоте ласкового сентября.
