XII
Возьми с собою в ковчег гиацинтовый свет и окрести его в источнике дня. Пусть рядом с именем твоим содрогнется предание, и моя рука, превозмогая потоп, вырвется наружу вместе с первыми голубями. Кто узнает твое имя на слух, кто достоин иметь его рядом с собою, кто сможет произнести его так, как великое солнце выкликает росток из земли!
Волны очищают мир. Каждый ищет свой голос. Где ты кричу и ни моря нет, ни гор, ни деревьев.
XIII
Расскажи мне о хмурой поре, овладевшей тобою, когда гром обогнал мое сердце. Расскажи о вожатом, приведшем меня на чужбину твоей печали. Расскажи о пространстве – о тьме – и о свете – о тайком прокравшемся шепоте ласкового сентября.
И возьми в руки радугу, увенчай меня.
О.Элитис всегда любил работать у окна. Шум улицы его вдохновлял…
XIV
Возвращайся на свой пемзовый остров, возвращайся и забытым акафистом оживи колокольни, над изгнанной памятью воздвигни утренние купола. Пусть тянутся наружу и вверх из твоего сердца кроны тесных садов, пусть снова целует тебя их кручина. Не чувствуй ничего, кроме острых утесов, и внезапно твой лик станет похожим на их песнопение. Высоко-высоко унесут тебя кривые каменные лесенки, и оттуда, из открытых ворот нового мира, будет биться твой пульс. Собирай лавр и мрамор для белого акрополя своего счастья.
И будь такою, какой родилась, – центром Вселенной.
XV
Магнитная стрелка болеет. Куда ни повернется она – перед ней огненный лик радостного востока. Брось же свои гиацинты, беги по виноградникам вспененных волн навстречу шестикрылому призыву зари!
Дыхание будущего расточает живые дары.
Стихи Элитиса на английском…
XVI
Спрячь на своем челе звезду, выловленную твоею волей в глубинах скорби. И иди за ней вслед, и во имя ее страдай свыше человеческого страдания. И оставь унижение другим. Ты всегда можешь больше. Поэтому большего достойна, поэтому, едва подымешь знамя свое, горькая тень падает на взоры вещей, повторяющих титанический космос.
XVII
Так ты ничему и не научилась от того, что родилось и умирало в страстях. Ты завоевала доверие жизни, не сумевшей тебя приручить, и продолжаешь мечтать. Что остается миру, разве может он тобой пренебречь!
Когда ты сияешь на солнце – рассыпающем по твоим плечам искры слез – и бессмертные гиацинты – и капли молчания – я называю тебя единственной явью. Когда ты вырываешься из тьмы и возвращаешься с зарею, с родниковой водой, древесной почкой, лучом, – я называю тебя единственной явью. Когда ты забываешь всех тонущих в небытии и становишься вновь простой – живой – человечной – я словно весь просыпаюсь в твоей перемене.
И на немецком…
Не играй больше. Брось козырную карту в огонь. Разверни человеческую географию.
XVIII
Смуглое мерцание, колыбельная твоих ресниц сказочным просторам Вселенной.
Пришло время молчанию броситься ветру на грудь; пришло время ветру наречь имена его смыслам.
Взятая за руку природа бежит вперед, как дитя, глаза распахнуты удивленно к голубому потоку, к освещенной листве, к каждому новому облаку на безмятежном лице небес.
А я – ощупывая песок побережья, заглядывая под ореховую кору, измеряя непреодолимое расстояние, потерял места наших встреч.
Где ты теперь, когда южный ветер сушит мне душу, когда Плеяды подают ночи знак освободить от пут бескрайнюю даль, где ты!
XIX
Этот бутон огня тогда отворится, когда новое крещение примет твой маковый цвет.
И с тех пор, где бы ни родилась ты снова, в чем бы ни отразилась, обо что ни разбился бы твой образ, – будет вечным апрель моей страсти, с утренней легкостью зажигающей семь задумчивых алых лепестков.
XX
Столько света, что и чистая строка стала бессмертной. Волны замкнули границы. Драгоценные ветви набросали портрет расстояния.
Теперь осталось только явиться тебе – о, тебе, высеченной из опыта ветров, и встать на месте прежнего изваяния. Осталось только тебе прийти и обратить свой взор к морю, где уже никогда не будет звучать ничего иного, кроме животворящего, непрестанного, вечного твоего шепота.
Осталось тебе простереться от горизонта до горизонта.
XXI
Вот перед тобою твоя смертная земля; ты листаешь ее неустанно, и не спишь. Столько холмов видишь ты, столько морей, столько цветов. И единственное сердце твое умножается, возвеличивая их смысл. Куда ты ни ступишь, распахивается даль, какое слово ни сорвется с твоих губ в бесконечность, обнимет меня. Усилься. Пойми. Почувствуй:
С другой стороны я такой же.
(«Концерт гиацинтов», перевод Е.Канаки).
Элитис – не только писатель, но и художник – его картины, созданные в манере сюрреализма, экспонируются и в Греции, и за рубежом…
Всю жизнь он, убежденный холостяк, и так много рассказавший миру о любви, прожил в Афинах, где и умер в марте 1996 года. Похороны Элитиса превратились в национальный траур…
Один из последних снимков О.Элитиса
Помимо Нобелевской премии, Элитис был удостоен академических званий нескольких международных университетов, Национальной премии Греции в области поэзии (в 1960 году поэту вручена первая такая премия), а также греческого ордена Феникса (1965).
Глава XXVI
Чеслав Милош (Milosz)
1980, Польша-США
Чеслав Милош
Польско-американский поэт и эссеист Чеслав Милош (30 июня 1911 года – 14 августа 2004 года) родился в городке Шетейняй в Литве, входившей в то время в состав царской России. Поляки по происхождению, его отец Александр и мать, урожденная Вероника Кунат, жили в многонациональной стране, богатой противоречивыми традициями. В результате Чеслав говорил не только на своем родном польском языке, но и на литовском, еврейском и русском.
Когда немецкая армия в 1914 году захватила Литву, отец Милоша, инженер-строитель, был мобилизован, и вместе с царской армией семья Милошей начала путешествие на восток. Они скитались в течение шести тяжких лет войн и революций, пока в 1920 году не был заключен мир между Советской Россией и Польшей.
После войны семья поселилась в Вильно (теперешний Вильнюс), в этом многонациональном городе, который жившие там евреи называли литовским Иерусалимом.
Сборник ранних произведений Ч.Милоша
В 1921 году, когда Милош начал учиться, Вильно вошел в состав Польши. Милош получил строгое католическое воспитание, в течение семи лет он прилежно изучал латынь, а в 1929 году поступил в местный университет (Университет Стефана Батория). Уверенный в своем призвании поэта, юноша, тем не менее, решил изучать право и социальные науки.
Его первый поэтический сборник «Поэма о замороженном времени» («Poemat о czasie zastuglym») вышел в 1933 году.
В эти же годы Милош – активный участник литературного кружка «Жагары», члены которого в дальнейшем стали известны как «катастрофисты» – из-за их твердой уверенности в неизбежности космической катастрофы.
В 1934 году после защиты диплома юриста Милош получает стипендию и уезжает в Париж для изучения литературы. Там у него установились близкие отношения с его дядей, Оскаром Милошем, дипломатом и поэтом, который писал по-французски и считался затворником и мечтателем. Год, проведенный в Париже, сыграл важную роль в жизни Милоша – поэта: впоследствии он вспомнит, что Оскар Милош «указывал на необходимость строжайшего аскетизма во всех вопросах, касающихся интеллектуальной деятельности, в том числе, и в искусстве». «А главное, – вспоминает Милош, – он научил меня не отчаиваться в преддверии надвигающейся катастрофы».
Вернувшись в Вильно, Милош в 1936 году выпускает второй сборник стихов «Три зимы» («Trzy zimy») и получает место заведующего редакцией на радио, однако уже через год за свои левые взгляды лишается работы и переезжает в Варшаву. С политической точки зрения, Польша в те годы переживала не лучшие времена – казалось, сбываются самые мрачные пророчества катастрофистов. Столетиями польские границы менялись – соперничающие иностранные государства боролись за господство над этой страной. После Первой мировой войны Польша получила независимость, однако уже в конце 30-х годов Гитлер и Сталин подготовили секретное соглашение о разделе Польши. Из-за трудной, многострадальной истории национальное самосознание народа нашло свое наиболее полное выражение не в политике, а в литературе, поэтому поэт в Польше занимает особое место, а Милош считает себя именно поэтом, а не радикалом или, как некоторые думали, марксистом.
