Хуберт Ширнек - Бутылочная почта для папы

Милый папа!

Это моё первое письмо тебе, которое я отправлю бутылочной почтой. Отправлю без марки и без конверта, понадобится только пустая бутылка из подвала, а пробку мне даст мама. Мне останется только приклеить снаружи листок с адресом.

Что же написать тебе? Мне хочется написать, что нам очень тебя не хватает. И Каролина скучает по тебе — она мне сама сказала об этом сегодня. Да-да, не удивляйся. Ты, наверное, думаешь, что жирафы не умеют разговаривать, но это не так. Я понимаю Каролину, потому что выучила жирафий язык — и совсем без словаря. Правда, я еще не всё понимаю, но ведь я учу его недавно, а быстро выучить чей-то язык удается не всегда.

Наверняка ты не всё понимаешь, когда разговариваешь с индусами, хоть и работаешь в Индийском океане. Вот и я могу только немного понимать по-жирафьи, но сама не говорю, а то бы уже сказала Каролине, чтобы она не объедала листья с садовых деревьев, а ела из своей кормушки. Но, видимо, листья ей нравятся больше, хоть мама и говорит, что в корме, который мы даём жирафе, много полезного. Полезные вещи не всегда хороши на вкус, а ещё она наверняка привыкла есть листья в Африке, где кроме них больше ничего нет. Ты удивишься, когда увидишь, как Каролина выросла, ведь ты видел её ещё совсем маленькой. Если так пойдёт дальше, она скоро сможет заглядывать в мою комнату на втором этаже, и тогда мне придётся научить её срывать яблоки и просовывать их мне в окно, когда я делаю уроки.

Маме иногда тоскливо, и мне кажется, что она тоже по тебе скучает, потому что у нас нет других причин для печали. А вообще, не всегда понятно, из-за чего мамы грустят: может, из-за плохой погоды или потому, что приходится много всего нести из магазина. Или расстраиваются, когда дети приносят плохие оценки, и они боятся, что из их ребёнка не выйдет ничего путного. Но моя мама, думаю, тоскует по тебе.

А теперь расскажу тебе про Чарли, хоть и не знаю, скучает он по тебе или нет. Он теперь самый неповоротливый кот во всей Европе — такой толстый и ленивый. И ревнивый. Из-за Каролины. Хотя оснований для ревности у него нет никаких. Вот, например, он может спать в моей кровати, а Каролина — нет.

Да и вообще, как можно сравнивать стройную, гибкую жирафу и толстого, неповоротливого кота? Он спит целый день и просыпается только, чтобы поесть. Мышей он уже очень давно не ловит и так обленился, что перестал даже мурлыкать. Когда я его глажу, он не двигается, только тихо радуется.

Вот интересно: что, если однажды он так обленится, что и умываться перестанет? Тогда мне придется изобрести умывательную машину для котов.

Быть изобретательницей — это как раз для меня. На свете есть столько вещей, которых нет, а они могли бы понадобиться не только зверям, но и школьникам. Можно было бы изобрести автомат для домашних заданий или электрического учителя, который всегда бывает справедливым и у которого можно просто вынуть батарейки.

Возможно, я стану изобретательницей, а может, и исследовательницей морей и океанов — как ты. Только ты мне должен будешь всё подробно рассказать: что мне придётся делать и трудная ли это профессия. И много ли тебе встречается акул.

Отец Маркуса Тукермана сказал, что у тебя опасная профессия. А почему? Потому что ты можешь не заметить, как подкрадутся акулы? Нет, я думаю, всё не так страшно. Ты ведь сам рассказывал, что у вас есть специальная корзина, чтобы акулы не могли до вас добраться. Между прочим, у меня для тебя есть хорошая новость: большинство акул людей не едят. Я по телевизору видела. Но ты и сам это знаешь. А Маркус Тукерман не знает, потому что он ограниченный.

В классе он сидит прямо за мной, и иногда это невыносимо. Маркус и его друг Ники очень подходят друг другу. Два сапога — пара. С тех пор как их рассадили, они обмениваются посланиями. Мне удивительно, что эти мальчишки вообще выучились писать — они ведь и до трёх считают с трудом.

Когда ты приедешь, сможешь взять Каролину и сходить с ней на пляж погулять. Она тогда увидит ещё что-то, кроме нашего сада. Просто чудесно, что мы живём на Балтийском море! Вот такая у меня морская родина.

Я уже говорила, что люди останавливаются у нашего забора? Многие хотят знать, откуда у нас жирафа. Ну, я всегда что-то выдумываю и никогда не рассказываю, как дело было. Это ведь не очень плохо? Конечно, обманывать нехорошо, но это ведь небольшая неправда — только ради шутки. Я рассказываю, что Каролина упала с неба или что мы купили плюшевую жирафу, а она потом ожила. Или что мы её выиграли в лотерею. Люди обычно качают головой и идут дальше. Ну и пусть. Могли бы хоть иногда и посмеяться.

А недавно я встретила господина Янсена — старого «морского волка», как ты его всегда называешь. Я к нему очень хорошо отношусь, потому что он всегда такой приветливый.

У меня была какая-то идея, я это помню точно, я не дурочка, хоть Маркус Тукерман и утверждает обратное.

А! Вот моя идея: я своё бутылочное письмо отдам господину Янсену, когда он отправится на рыбалку. Если я сама выйду на берег и брошу бутылку в воду, она наверняка сразу же вернётся. А он выходит на своей лодке в открытое море. И если бросит письмо там, то оно будет к тебе немного ближе. Я смотрела в атласе, где находится Индийский океан, и поняла, что моему бутылочному письму предстоит долгий путь. У него нет ни паруса, ни мотора, только течения понесут его. Пожалуй, его стоит получше запечатать.

Когда мама говорит, что тебя не будет четверть года, мне это кажется таким долгим сроком. Поэтому я говорю: «три месяца» — и получается уже намного короче. Умно придумано, не правда ли? Из этих трёх месяцев уже прошло немного времени, если ещё вычесть время, которое я сплю, то ждать останется совсем немного, особенно если учесть воскресенья, когда я отсыпаюсь по-настоящему.

Мне пришла в голову ещё одна сумасбродная идея, но о ней я расскажу тебе в следующий раз, потому что мне надо заканчивать письмо из-за Каролины, которая выглядит уж очень голодной. Сидя возле окна в своей комнате, я могу между делом наблюдать за ней. И если Каролина намеревается объесть листья с деревьев, я зову её по имени, и она перестаёт за ними охотиться. Мне кажется, жирафа уже понимает, что ей нельзя этого делать. Когда она вырастет, то точно объест кроны всех деревьев.

Вы там у себя на корабле только рыбу едите или у вас есть что-нибудь ещё?

Наступило время покормить животных, да и у меня в животе урчит. Быстро-быстро говорю тебе «пока»!

Твоя сумасбродная дочь Ханна

Милый папа!

Это второе моё письмо тебе. Надеюсь, первое ты получил, и мне не придётся его переписывать заново.

Я спрашивала господина Янсена, и он сказал, что бутылочная почта иногда доходит до получателя, а иногда — нет, и что всё зависит от течения. Обычно бутылочные письма приходится забрасывать очень далеко.

То, что бутылочные письма иногда не доходят, думаю, можно объяснить тем, что они бесплатные. Тут ведь нет никакой гарантии. Обычные письма всегда доходят, если купить и наклеить марку. Конечно, если адрес верен. Представь, я бы написала на конверте: Исследователю морей и океанов Клаусу Майвальду. Индийский океан. Вот бы почтальоны возмутились: «Что, даже индекса не могли указать?»

Может быть, мне стать доставщицей бутылочной почты? Я бы открыла у нас дома почтамт для бутылочных писем, но пока у меня нет для этого времени. Я работаю маминой помощницей — не часто, но всё же. Мне из любопытства хочется знать, чего не хватает людям. Иногда они не испытывают в чём-то недостатка, а даже наоборот — чего-то у них слишком много, например, болячек или шишек. Но это была шутка, папа!

Обычно к нам приходят люди с совершенно удивительными болезнями. А было вот как: в самом начале вообще никто не приходил. Больных совсем не было. И тогда мама сказала, что, наверное, трёх врачей слишком много для одного маленького городка. А я думаю, что это из-за погоды, которая тогда была просто прекрасной. Но маме же нужно оплачивать разрешение на частную практику и приборы, которые она покупает.

Но вот, наконец, пришёл один человек. Он вовсе не выглядел больным, к тому же постоянно смеялся. А вот теперь угадай с трёх попыток, что у него была за болезнь? Правильно: заболевание под названием хохотунство. Ему приходится смеяться, даже когда смеяться не над чем.