Юрий Коринец - Привет от Вернера

О ЧЕМ ЭТА КНИГА: о первом детстве, первой любви и дружбе.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: я сам, мои родители – русские коммунисты; девочка Гизи, ее родители – немецкие коммунисты; мой друг Вовка, его отец и мачеха, Памятник Воровскому, овчарка Дик, русские белогвардейцы, сердитый немецкий Дед-Мороз, другие взрослые, дети, собаки и лошади.

ВРЕМЯ ДЕЙСТВИЯ: двадцатые годы нашего века, то есть много лет тому назад, с экскурсом в сегодняшний день.

МЕСТО ДЕЙСТВИЯ: Москва и Берлин.

Вы когда-нибудь видели город в тумане? Это очень красиво! Хотя не все видно. Один дом, например, видно, а другие нет. Или ты идешь в тумане по дороге. Где-нибудь в деревне. И вдруг из тумана выезжает лошадь, запряженная в телегу. И ты видишь только лошадь, и на ней дугу, оглобли и сбрую, а телегу и седока не видишь. Потому что они в тумане...

Вот какая вещь – туман! Он все старается спрятать. Особенно прошлое. Меня, например, когда я был маленьким. И все же я себя вижу. Вижу смутно, как в тумане. Я смутно вижу пеструю Москву и серебристый Берлин, такими, какими они были в то далекое время. И немецкого Деда-Мороза с розгами в руке. И наш Памятник Воровскому.

Еще в этом тумане плавают разноцветные мыльные пузыри. Они тихо, беззвучно лопаются и опадают каплями белой пены...

Это книга о первом детстве. Потому что у человека есть и второе детство, и третье – там все четче, там глубже тень и ярче свет. А первое детство – это раннее утро, когда человек входит в мир еще робкими шагами.

Обо всем я буду рассказывать словами того, далекого мальчика, которым я когда-то был. А иногда в рассказ буду вмешиваться я-сегодняшний. Особенно там, где я что-нибудь плохо помню. И там, где будут экскурсы в будущее, то есть в сегодняшний день. Тем более, что я-прошлый и я-сегодняшний – это, в сущности, одно и то же... Итак, слушайте!

Наш дом высокий – шесть этажей! Вы смеетесь? Вы говорите, что это совсем невысоко? Нечего вам смеяться! Я же описываю свое первое детство, которое было очень давно. Сейчас наш дом, конечно, кажется невысоким, потому что сейчас есть дома и в сто этажей. А когда я был маленьким, наш дом считался очень высоким.

В далеком детстве что-то странное происходит с размерами. Давно когда-то покинул я этот дом на Кузнецком мосту – дом, в котором родился. Но я часто вспоминал о нем, и в воспоминаниях он всегда казался мне очень большим, просто огромным. Много лет вспоминал я этот дом и все не мог на него взглянуть, потому что юность моя протекала в дальних краях. И когда я наконец вернулся в Москву и снова увидел этот дом, он показался мне странно маленьким! Он вдруг словно съежился. Он стал намного меньше, чем тот, который возвышался в моих воспоминаниях, намного меньше, чем тот, который стоял в детстве! Но дом-то один и тот же! Никто его не отрезал, как можно отрезать пирог. Вот в этом смысле я и говорю, что с размерами в этом первом детстве происходят странные вещи: эти размеры со временем в памяти как бы растягиваются! Становятся больше. Не потому ли так происходит, что сами мы растем и растет все вокруг? И детство как бы растет вместе с нами? Или потому, что мы видим свое детство в тумане, а в тумане все расстояния и размеры увеличиваются? Не знаю! Знаю только, что там, в тумане детства, наш дом стоит очень высокий!

Он стоит, как буква «П» с крылышками внизу, вот так:

– видите? Кружочек в середине двора – это Памятник Воровскому. А точкой в углу я отметил наше окно. Оно самое верхнее, в углу под крышей. Там у нас одна комната в коммунальной квартире. Нас в комнате трое: отец, мама и я. А в других комнатах вокруг живут соседи.

Но это все не столь интересно. Интереснее, что наш дом называется дом Наркоминдела. Все наши жильцы работают в Наркоминделе. Взрослые, конечно. А дети не работают. Дети играют. Дома и во дворе. И ходят в школу. Но они тоже наркоминдельцы. И Памятник Воровскому наркоминделец. Потому он здесь и стоит.

Вы спрашиваете, что такое Наркоминдел? Это Народный Комиссариат иностранных дел. Мы все занимаемся иностранными делами. Разными странами. И ездим за границу. Я тоже поеду за границу – когда-нибудь!

Но и это не самое интересное. Самое интересное то, что наш дом – интернациональный! Вот какое слово я вам сказал! Значительное слово! Интернациональный дом – это значит дом, в котором живут люди разных национальностей. Ведь бывает, что в доме живут одни только русские. Или только англичане – где-нибудь в Лондоне. А бывает, что в доме живут сразу и русские, и евреи, и немцы, и татары, и латыши. Такой дом и называют интернациональным. Дом моего детства именно такой дом.

Сейчас, когда мне уже много лет, я сижу и смотрю в свое прошлое – в разноцветный туман. Он очень, очень густой, и разглядеть в нем что-нибудь трудно. Я долго смотрю. Наконец туман рассеивается, я вижу наш дом и двор. Зимнее утро.

Мы одни во дворе: я и Памятник Воровскому. Он всегда здесь стоит и никуда не уходит. Потому что он каменный. Это он раньше ходил, когда был человеком. А потом его убили враги. И тогда он стал Памятником и поселился у нас во дворе.

Это очень хорошо, когда во дворе живет Памятник! С ним вы никогда не потеряетесь. Мама сказала, что можно уйти в город и там потеряться. И тогда к вам подойдет милиционер и спросит: «Мальчик, ты где живешь?» И вы ответите: «Я живу у Памятника Воровскому». И все сразу становится ясным. А без Памятника надо называть улицу и номер дома... Улиц, домов, номеров страшно много, в них можно запутаться. А Памятник Воровскому один. Потому так удобно жить рядом с ним.

Я смотрю на него, задрав голову. А он смотрит на меня сверху вниз. Ночью выпало много снега, и Памятник Воровскому стоит весь белый. Ему холодно, он легко одет – в пиджаке и брюках, без шапки. У него такой вид, как будто он хочет куда-то уйти. Но он не может уйти. Он – Памятник.

А еще ему надоели птицы – воробьи и голуби. Они облепили его со всех сторон и сидят нахохлившись. Если бы Памятник мог схватить какую-нибудь птицу за хвост! Или хотя бы двинуть плечом. Но памятники не шевелятся, в том-то и беда! Потому он такой грустный.

– Эй вы, воробьишки! – кричу я. – Слезайте оттуда! Что вам, карнизов не хватает? Хулиганы какие!

Но птицы Не обращают на меня никакого внимания. А может, они просто спят, запорошенные снегом...

Я бегаю и прыгаю вокруг Памятника, размахивая шапкой, и вдруг вижу во дворе какую-то девочку. Я не заметил, как она появилась. Раньше я ее никогда не видел. Интересная девочка. Тоненькая такая, как цветок колокольчик! Только одета она странно. Я-то одет не странно: я в валенках, шубе и шапке-ушанке. А на девочке желтое кожаное пальтишко, желтая шапочка с помпонами и высокие желтые ботинки, зашнурованные до колен. Я никогда не видел таких ботинок!

Девочка смотрит на меня очень внимательно. Ну и пусть! Некогда мне ею заниматься.

Я опять кричу на птиц. Жаль, что все камни под снегом. Я беру дворниковскую лопату в углу двора и разгребаю снег: развиваю бурную деятельность. Я всегда развиваю бурную деятельность, так мама говорит. А девочка все стоит и смотрит. Наконец – ура! – я нахожу несколько обломанных кирпичей. Сейчас мы им покажем, этим птицам!

Я размахиваюсь и кидаю камень. Но он летит мимо. Я опять кидаю. И опять мимо. И девочка все это видит. Тогда я хорошенько прицеливаюсь в одного жирного голубя и опять швыряю... и попадаю прямо в этого голубя! Голубь кувыркнулся и полетел. За ним все птицы. Они взвиваются прямо тучей. И тут кто-то хватает меня за воротник...

Это дворник Ахмет в белом переднике с бляхой. Наш дворник очень высокий, здоровый.

– Ах как плохо! – качает головой Ахмет; у него черные глаза и острые скулы. – Такой хороший мальчик, а хулиганишь! Зачем? Где мама?

– Мама дома, – отвечаю я. – Я не хулиганю. Это птицы хулиганят. Я их гоню...

– Ай-ай, нехорошо! – говорит Ахмет. – Аллах все видит! Все видит Аллах! Он меня послал... идем к маме...

Он берет меня за руку и ведет в парадное. Все это, конечно, очень неприятно. Тем более, что я не виноват. Памятник-то это понимает. А дворник не понимает. И Аллах не понимает...

Я еще раз оглядываюсь: птиц на Памятнике нет. Победа все-таки!

И тут я вижу, что та девчонка показывает мне язык... длинный, острый, красный язык!

Когда дворник Ахмет привел меня к маме, она сказала: – Спасибо вам. Я с Юрой поговорю.

И дворник ушел. Он, конечно, подумал, что мама будет меня ругать. Или даже бить. Ничего подобного! Меня вообще никогда не бьют. И не ругают. Со мной разговаривают. И мама со мной поговорила. Она сказала, что не надо сшибать птиц с Памятника. Никто не поймет моих добрых намерений. Потому что со стороны это выглядит некрасиво.