Константин Иванович Курбатов
Волшебная гайка
Мягких полов в школе не бывает. Ни в классах, ни в коридоре. Филя Боков знал это лучше других. Во-первых, в Филином классе учился второгодник Гера Дубровцев. Во-вторых, на жесткий пол удобнее падать человеку с мягким характером, чем с твердым.
Филя обладал характером до удивления мягким. Мягче, чем перина. По определению Филиного папы, у него вообще был не характер, а простокваша.
Поэтому, когда Гера Дубровцев выставил ногу, Филя, как всегда, не заметил ее. Филя споткнулся и неуклюже шлепнулся в проходе между партами.
Захихикали девчонки. Филин портфель отлетел к Викиной парте. Вика насмешливо сузила глаза и прикрыла ладошкой рот.
— Ну, чума в маринаде! — закричал Гера Дубровцев и схватился за ботинок. — Самый любимый палец отдавил!
Филя дотянулся до портфеля, поднялся и робко шмыгнул носом. Холодная простокваша растеклась по Филиному животу, добежала до коленок и опустилась в пятки.
— Ничего я тебе не отдавил, — буркнул Филя. — Я даже не наступил тебе.
Жирный Боря Чинин, по прозвищу Бобчинский, радостно гоготал, у него тряслись щеки и три подбородка.
— Не отдавил? — крикнул Дуб. — Еще как отдавил! Даже косточка хрустнула. Извиняйся давай, а то после уроков всыплю.
— Га, га, га! — тряс подбородками Бобчинский.
— Почему это всыплешь? — обиженно поинтересовался Филя, — Ты же мне сам нарочно ножку подставил.
— По шее всыплю, вот по чему, — объяснил Дуб. — Проси прощения.
Вика снова прикрылась ладошкой. Филя прошептал:
— Но буду просить. Это нечестно.
Он сел на свое место, рядом с Левой Селютиным, и положил в парту портфель. Длинный Лева Селютин обходил Геру Дубровцева за километр.
— Ты Марии Никифоровне скажи, — зашептал Лева, прижавшись щекой к парте. — Скажи. Чего он?
Кляузничать Филя не любил. Он даже маме ни разу не пожаловался на Геру, который все время ставит подножки, толкается, без всякого отбирает марки, бодается головой в живот и еще после уроков поджидает в школьном дворе. Пожалуйся на него, а потом еще хуже будет. Дуб тогда вовсе проходу не даст.
Правда, от мамы с папой все равно не утаишься. Все беды написаны у Фили на лице. Это с пальто можно отряхнуть снег. А с лица синяки не стряхнешь.
— Опять, что ли, контузия? — спрашивает вечером папа.
— Споткнулся просто, — бурчит Филя.
— Эх и недотепа же ты, Филимон, — сокрушается отец. Он еще говорит, что Филе лучше всего лежать на печке.
Потому что если человек думает, что он слабее и глупее всех, то в конце концов он действительно станет самым слабым и самым глупым.
— Простокваша, — вздыхает папа.
Филя и сам знает, что простокваша. А что делать, чтобы была не простокваша? Характер ведь не пиджак, который, если он не понравился, можно переодеть или вообще купить другой. Характер какой достался, такой и носи, его в шкаф не спрячешь. Даже вообще неизвестно, где он находится, этот характер, — то ли в голове, то ли в животе, то ли в коленках.
— Наступать нужно, — твердит папа, — атаковать! Победить можно только в атаке.
— Чему ты учишь ребенка? — возмущается мама. — Не слушай его, Филя. Умный всегда отойдет в сторонку и не станет связываться с хулиганами.
Маме легко так говорить. А если отходить некуда? Кулаки у Геры потверже, чем школьный пол. Да тут еще Вика прикрывается ладошкой.
Филя посмотрел на Викин затылок и вздохнул.
— Будешь извиняться или нет? — крикнул Гера.
Филя не ответил. Он никогда не извинялся перед Герой.
Может, поэтому Гера и не любил его. В Филе закипала боевая злость. Наступать! Победить можно только в атаке. Он сегодня покажет Гере, где зимуют настоящие раки. Сегодня он расплатится с Герой за каждую подножку и за каждую марку. Хватит!
Заманчивые картины победы над Дубом мелькали перед Филиными глазами все четыре урока. Главное, не обороняться. Раз! И Гора воткнулся головой в сугроб. Два! И его ноги болтаются в воздухе. Три! И у Геры под глазом отличный фонарь.
Гера будет сидеть на снегу и реветь. По его щекам покатятся крупные слезы. Гера станет размазывать их и хныкать: «Филя, миленький, я больше не буду. Прости пожалуйста, Филя».
А Филя посмотрит на Герин фонарь под глазом и скажет: «Так и быть, прощаю. Но мне за тебя стыдно. Ты худой человек, Гера Дубровцев. Ты нечестный человек. Ты все делаешь исподтишка. Так нехорошо, Гера, делать».
Он еще много чего ему скажет. А Вика будет стоять на школьном крыльце и улыбаться.
Вика не стояла на школьном крыльце. После уроков она убежала на занятия драмкружка, в котором репетирует роль королевы. В остальном поединок в школьном дворе протекал почти так, как предвидел Филя.
Почти.
Только наоборот.
Раз — и Филя воткнулся головой в сугроб. Два — и Филины ноги болтаются в воздухе. Три — и под глазом появился неплохой синяк. Филя так и не успел перейти в атаку. Уж больно ловко Гера орудовал кулаками. А жирный Бобчинский противно гоготал. Он гоготал так, что, даже когда они с Дубом ушли, его «га, га, га» неотвязно гудело в ушах и весь день не могло затихнуть.
Вечером папа спросил:
— Что, опять стукнулся?
— Не, — буркнул Филя, — с трамплина упал.
— Интересным образом ты падаешь с трамплина, — покосился папа на Филин синяк под глазом.
Филя прикрыл глаз мокрым полотенцем и ничего не ответил. Что тут скажешь? Папа его пожалел.
— В шашки сгоняем? — спросил он.
Филе не хотелось в шашки. Не то у него было настроение. Но он все же сел.
Папина рука бодро щелкала по клеткам. Филя двигался на одну клеточку. С каждым ходом его поле становилось все просторней. Папины шашки проскакивали в дамки и косили по диагонали. Филя сопротивлялся изо всех сил, но неизменно проигрывал.
— Ну, Филимон! — возмущался папа. — Весь ты тут. Ведь умеешь играть, а не хочешь.
Как «не хочешь»? — дулся Филя. — Я хочу.
— Ничего ты не хочешь. Играют для того, чтобы выиграть. А ты с первого хода обороняешься. Наступать нужно!
Филя пробовал наступать. Но у него ничего не получалось. Ведь папа наступал тоже, и поэтому сразу приходилось переходить в защиту.
— Да нет же! — шумел папа. — Ты с первого хода готовишься к поражению. Так нельзя. Ты должен думать, что обязательно выиграешь.
Филя старался думать и опять проигрывал. Папа устало откинулся на спинку стула.
— Ну что с тобой делать? Весь в мать. Он потер подбородок и сказал:
— Ладно, так и быть, подарю тебе одну вещь. Очень ценную. Она мне от деда досталась. Береги пуще глаза.
— Не, не нужно, — испугался Филя, которому вовсе не требовался ценный подарок.
Что папе мог оставить дед? Не велосипед ведь и не фотоаппарат. А другие вещи Филе не нужны, тем более ценные. Что с ними делать? Даже показать никому нельзя. Мальчишки в два счета отберут.
— Ну и недотепа же ты, — вздохнул папа и вышел из комнаты.
Через минуту он вернулся и положил на стол обыкновенную гайку, величиной с шашку.
— Получай, — сказал папа.
Внутри к резьбе гайки прилипли соринки. Гайка матово поблескивала темным металлом. Таких гаек в автопарке, где работал папа, можно было отыскать сколько хочешь.
Филя недоуменно поднял глаза и спросил:
— Чего это?
— Гайка, — сказал папа. — Но не простая, а волшебная.
— Волшебная, — хмыкнул Филя, — Ищи дураков. Волшебных гаек не бывает.
— Иногда бывают.
— В сказках только.
— И в жизни.
— Ты думаешь, я маленький? — обиделся Филя.
— Нет, — серьезно сказал папа, — не думаю. Но если ты положишь эту гайку в карман и загадаешь любое желание, то оно непременно исполнится.
Филя еще раз хмыкнул и сунул гайку в карман. «Пусть погаснет свет», — загадал Филя. Он посмотрел на люстру с тремя стеклянными кульками. Свет даже не мигнул. Горел себе и горел.
— Волшебная называется, — выпятил губу Филя и положил гайку обратно. — Никакая она не волшебная.
— Погоди, — сказал папа. — Я тебе не все объяснил. Загадывать можно только то, что зависит от тебя. Вот в шашки, например. Загадай, что ты у меня выиграешь, и гайка тебе поможет.
— Так у тебя и выиграешь, — оттопырил губу Филя.
— Попробуем?
— Давай, — сказал Филя. — Мне что.
Он разгромил папу так стремительно, что даже сам не понял, как это случилось.
— Видал-миндал, — сказал папа.
— А ты не нарочно? — захлопал глазами Филя.
— Нарочно! — возмутился папа. — Еще?
— Давай.
Папа вошел в азарт. Он злился, наступал и… проигрывал. Он просадил подряд пять партий. Филя господствовал над доской и кучами заглатывал вражеские шашки. Филя торжествовал. У него горели глаза и уши.