Ознакомительная версия.
Марина Аромштам
Ворон Клара и яблочный год
– Карл! Карл-у-кларры, Дерево! – На ветку яблони села крупная чёрная птица. – Как поживаете?
Яблоня в ответ приветливо скрипнула. Ей нравились птицы. Даже синицы, которые совершенно бесстыдно выклёвывали подсолнухи на грядке: с ловкостью цирковых акробатов забирались под марлевые колпаки, которыми хозяин укутывал цветочные головки, и – щёлк-щёлк – быстро выковыривали семечки. Даже дрозды, которые налетали в августе хулиганскими стаями, опустошали вишни и расклёвывали яблоки. А крупная чёрная птица нравилась ей больше всех. Она была говорящей – любила поговорить, и это наложило печать на их отношения.
Когда чёрная птица впервые появилась в саду, она тут же увидела яблоню, подлетела и стала устраиваться на ветке:
– Карл! Дерево, я тут присяду… Хотя ваши кривые рруки не очень-то ррасполагают… Кстати, я – Кларра. Воррон!
– Ворон? Вы ворон, Клара? – Яблоня не хотела обидеть гостью сомнениями. Просто она никогда не видела ворона и очень удивилась.
Но Клара захлопала крыльями и обиженно закричала:
– Карл-у-кларры, Дерево! Почему бы мне не быть ворроном? Все невежды уверены, что воррон – муж ворроны. Страшные предррассудки! Ворроны – это ворроны. А ворроны – ворроны. Только не вздумайте, Дерево, называть меня ворронихой. «Поэтесса» – и то съедобнее. «Музыкантша» – терпимее. Хотя и от них у меня сводит лапки и покалывает в носу. Едва я присела на ваши кривые рруки, как вы стали меня оскоррблять!
– Что вы, что вы, – слегка опешила Яблоня. – Я так рада, что вы присели. Мне так хочется с вами поговорить. Мелкие птички суетятся, шумят и не любят серьёзные темы. У них слишком много мелких забот. Вы так от них отличаетесь! Придвигайтесь поближе к стволу. Там у ветки такой изгиб – и вам будет удобнее. Я и не думала, будто вы поэтесса. Я не буду вас так называть. Не волнуйтесь, пожалуйста.
– Да уж, пррошу уволить… – ворчливо сказала Клара и, пару раз хлопнув крыльями, устроилась поудобнее.
– Карл! Карл-у-кларры, Дерево! Вы слышали, что они говорили? Представители местной человеческой стаи? Они утверждают, что я представляю для них интерес! Что я достопримечательность! Укррашение сада! И меня надо подкаррмливать! – Клара так волновалась, что ветка под ней дрожала. – Прраво, приятные человеческие разновидности.
Вы не поверите, Дерево, но это не в первый раз. Я уже была укррашением! Я была достопримечательностью. Я говорила: «Кларра!» – и все приходили в восторг. Вам нрравится, как звучит «Кларра»? Так меня звали там, где я раньше жила. У юных натюрралистов. У них были рразные книжки. И там было про Кларру. Правда, там Кларра была вороной. И её выдали замуж… За кого бы, вы думали, Дерево? Карл-у-кларры… За воррона! Представляете? Предрассудки! Даже юные натюрралисты не считают зазорным выдать воррону за воррона. А ведь натюрр… Вы знаете, что такое «натюрр»? Это значит «природа». Иногда «натюрр» – не просто «натюрр», а «морте». То есть мёрртвая, вы понимаете? Тогда её почему-то принято рисовать. Это дело художников – рисовать натюррморты. Но если натюрр не моррте, тогда за ней наблюдают, кормят её, чистят клетку. Тогда художник не нужен. Нужен натюрралист. И как правило, юный. А они не всегда способны отличить воррону от воррона. Но я прощала эту нелепость юным натюрралистам. Я сохрраняла внутреннее достоинство – рраз они чистят клетку. Клетка, однако, всё-таки тесновата. И хочется рразнообрразия… Дверцу забыли закрыть. Самое сложное – прролезть в оконную щель…
Но я не прочь опять побыть достопримечательностью. Вы давно тут живёте, Дерево? Что? Не помните, сколько лет? Считают обычно по годичным кольцам на пне? Нет, зачем же такие кррайности! Рразве нет дрругих способов?
Ах вы знаете бабушку? Ту особь преклонного возрраста, которрая догадалась, что меня зовут Кларра? Порразительно сообрразительна! Что? Вы помните, как она была невысоким рросточком? Она – росточком, а вы – уже Деревом? Карл-у-кларры… Забавно. Особь преклонного возрраста вызывает симпатию. Она чем-то очень похожа на юного натюрралиста. Карр, они все выглядят дрружелюбно. И самый юный натюрралист, и дрругие, постаррше.
Да и сами вы, Дерево, не вызываете у меня особого отторржения. Ваши корявые руки в чём-то вполне пррактичны.
Нет причин, по которрым я не могу тут прижиться.
– Как поживаете, Дерево? Как вам весна и всё пррочее?
– Весна – это замечательно. Все радуются весне.
– Да? – Клара переступила на ветку потолще. – Вы так считаете, Дерево? И вас ничто не тревожит? Вы слыхали, что ожидается яблочный год?
– Значит, вы уже знаете…
– Дерево! Не смешите меня. Я знаю всё что нужно. В отличие от деревьев я умею летать. В соседних садах всё цветёт. Вот что я вам скажу. И яблони зацвели.
– Я так рада за них, – тихо вздохнула Яблоня.
– Карл-у-кларры… Что значит «ррада»? Дерево, вы неноррмальное? Говорю вам: яблочный год. Яблони зацвели. И вы тоже, кажется, яблоня. Только вы не цветёте. Хочу вас предупредить: вы рискуете жизнью. Через три дома отсюда выррубили яблони, которрые не зацвели. Они заслоняли солнце тем, которые плодоносят. Правда, юные натюрралисты, обитающие в этом доме, – симпатичные особи. Возможно, для них не важно, что вы заслоняете солнце. Но лучше бы подстрраховаться. Вы обязаны зацвести.
– Я очень старая, Клара. А цветение – счастье. Счастье требует сил…
– Карл-у-кларры, Дерево, не прикидывайтесь пеньком! Это форрма изощрённого эгоизма. Вы как будто забыли: я делю с вами место и время. Вспомните: вы – оррганизм. У каждого оррганизма есть резервные силы. Эту тему очень любили юные натюрралисты. А вам всего-то и нужно, что втянуть в себя больше соков. Вдохните поглубже, подумайте о хоррошем. О ворронах, о ворронах. Вы вообще-то помните, что я – достопримечательность?
– О, конечно, Клара, я помню! Как я могу забыть?
– Вот и не забывайте.
– Нет-нет, я не забываю!
– Дерево, вы попугай? Что вы всё повторяете? Или вы думаете, что попугаи цветут? Лучше втягивайте в себя соки, – проворчала сердито Клара.
Яблоня еле заметно вздохнула.
А птица решила, что разговор становится утомительным, нахохлилась и умолкла.
Ворон Клара вернулась после недолгой отлучки.
– Ах, Клара! Я рада вас видеть, – сказала ей Яблоня. – Присаживайтесь, пожалуйста.
– Приглашаете, карл-у-кларры? Ах, какое гостеприимство! Но я не вижу, куда можно присесть. Вы меня ослепляете.
– Ослепляю? – не поверила Яблоня.
– Да. Ослепляете. Улыбаетесь на весь сад. От вашей улыбки крружится голова.
– Клара, я зацвела, – тихо сказала Яблоня. – Присаживайтесь, пожалуйста… Лучше чуть-чуть пониже. И немного левее. Так вам лучше будет виден цветок.
Клара уселась на ветку и уставилась на цветок:
– Та престарелая особь, которая всё равно что юный натюрралист… Она сказала: вы можете не цвести. Она всё равно вас любит. Будто вы человек. Карл-у-кларры… Как стрранно. Но она утверждала, будто вы сверху донизу увешаны воспоминаниями. Я только не поняла, чьи это воспоминания – ваши или её? И я совершенно не вижу, чем таким вы увешаны. Но иногда приходится верить на слово… Короче, убить вас не собиррались. Ну и жили б себе спокойно. А то – «пониже, левее»… Теперь у вас только и мыслей, что об этом цветке. Вы вообще способны ещё о чём-нибудь думать? Или вы теперь ко всему равнодушны? Дерево, вы хуже пня с его годичными кольцами. Вы совершенно не думаете, что ворроны очень рранимы. Они могут решить, что их брросили. И им теперь соверршенно не с кем поговорить…
– О, Клара, о чём вы хотите поговорить? Я готова вас слушать.
– О чём-о чём… – Клара ожидала встретить сопротивление. – Значит, вы зацвели… Должна вам сказать, это выглядит стрранно. Только один цветок – и тот с головку пиона. Вы уже старрое, Дерево, могли что-нибудь перепутать.
– Странно – это когда ворона выходит замуж за ворона, – спокойно ответила Яблоня. – А на яблоне может быть сколько угодно цветков. Но если они появились – пусть даже один цветок, – значит, яблоня зацвела. И должна вам сказать, что пионы на яблонях не растут. Это знают даже юные натуралисты.
– Карл-у-кларры… – птица не нашла что ответить.
В саду суетились шмели. Бабочки делали вид, будто они – цветы и будущие гусеницы не имеют к ним отношения. Ветер назойливо требовал, чтобы все танцевали, а сам всё сбивался с ритма. Однако Яблоня с радостью приняла его приглашение. И ей было не важно, как называется танец. Во время танца ветка, на которой устроилась Клара, легонько покачивалась и птица покачивалась вместе с ней.
Ознакомительная версия.
