Тайный союз - Александр Максимович Литвинов

Ты не поверишь, но я был почти сектантом. Сейчас и не вспомнить, кому из нас пришла в голову идея организовать это строго засекреченное общество с религиозным подтекстом: мне или Дюше. Да-да: два мальчика, которые получили начальное образование, организовали самое, что ни на есть, серьезное общество. Ох, и важности в нас было! Сейчас-то весело вспоминать об этом незабываемом приключении и чуть-чуть грустно от того, что не вернешь беззаботного настроения, с каким провели мы с Дюшей то яркое лето. Почему мы с Андрюхой никому об этом не рассказывали? Потому что в эпоху романтического атеизма в СССР вера в Бога, мягко говоря, не поощрялась. Да и слово дали друг другу.

Нам было по одиннадцать лет, когда четвертый класс уже позади, а до нового учебного года впереди целых три месяца! Наши родители отправили нас в пионерский лагерь на две смены. Андрюха был скромным пацаном, особо ни с кем в школе дружбы не водил.

Отряд, в который меня и Дюшу определили, дожидался у школы автобуса. Ребята веселились, дурачились, а те, кто раньше побывал на отдыхе в лагере, рассказывали, как там хорошо. Только Андрюха кис в сторонке. Я подбежал к нему, легонько толкнул в плечо, спросил:

— Ты чего не радуешься, в лагерь неохота ехать?

— Охота, но я немного боюсь.

— Чего? — спросил я. Мне не верилось, что можно бояться лагеря. Андрюха долго мялся: поделиться со мной или нет? Потом, решившись, на ухо мне тихо проговорил:

— Сашка, а ты никому не расскажешь?

— Конечно, нет, — также тихо ответил я. Мне стало интересно узнать, чего он боится. Я нетерпеливо дернул его за рукав, поторопил: — Давай, рассказывай быстрее.

— Ладно. Но с условием, что мы будем крепко-крепко в лагере дружиться.

— Хорошо, — с удивлением ответил я. — Мы вроде бы и так никогда не ссорились…

— Да, не ссорились, — вздохнул он. Затем еще тише спросил: — Сашка, а ты пообещаешь, что, когда я тебе что-то расскажу, мы будем всегда вместе? Клянешься?

— Клянусь! — заверил я и по-пионерски вскинул руку ко лбу.

Дюша не успел рассказать о своем страхе. Потому что прибыл автобус и поднялась суматоха с погрузкой и отправкой нашей смены в летний лагерь. Подоспела бабушка Андрюхи, сунула ему пакетик с бутербродами, бутылку лимонада. Заметив, что я неотступно следую за ними, верчусь рядом, бабушка ласково посмотрела на меня, сказала:

— Ты, уж, Сашенька, не оставляй одного Андрюшеньку. А то он у нас больно стеснительный.

— А мы с ним теперь сильно подружились, правда, Андрюха? — рассказал я. — И не переживайте, Клавдия Васильевна — глаз не сомкну, а в беде Вашего внука не брошу.

— Как чудесно, Сашенька, обязательно тебя потом нахвалю твоим родителям, — обрадовалась и успокоилась она. И, повернувшись к Дюше, строгим голосом сказала: — Держись своего друга, Андрюшенька. И помни, что я говорила тебе дома перед отправкой в пионерский лагерь.

— Бабушка, я помню. Иди уже… — Дюше было неловко перед ребятами от того, что за ним такой пристальный присмотр со стороны взрослых. На нашу радость водитель несколько раз бибикнул, а вожатая выскочила из автобуса, позвала:

— Саша, Андрюша! Где вы там?! Быстрее в автобус, отправляемся! — Мы быстро пошли к автобусу, а бабушка вдогонку нас мелко перекрестила.

Мы во все глаза смотрели на мелькавшие за окном поля, леса, ручьи и реки, представляли, каким будет летний лагерь. И радовались, что будем почти два месяца без докучливого присмотра со стороны родителей!

Автобус въехал в большую деревню, завернул на огромный двор и остановился у крыльца большого, двухэтажного деревянного здания. Это была сельская школа-интернат, которую приспособили на летние каникулы для отдыха городских школьников. В классах вместо парт стояли кровати, а школьные доски были завешены чистыми белыми простынями, которые служили вместо экранов для проекции на них диафильмов.

Мы с Андрюхой сразу же настояли перед вожатой, чтобы наши койки в спальне были рядом. Обычно мы перешептывались на своих кроватях перед сном. Дюша тихо рассказывал о своем секрете, когда нас никто не мог слышать. Он говорил, что его бабушка верит в Бога и заставляет его молиться. Рано утром, еще до сигнала горна, Андрюха доставал из-под матраса иконку и что-то шептал, глядя на нее. Тоже самое он проделывал после вечерней зорьки. Только я знал, зачем Дюша с головой укрывался под одеялом.

Меня занимал один вопрос и однажды я не выдержал, спросил:

— Андрюха, а зачем ты мне рассказал, что молишься?

— Бабушка строго-настрого наказала, чтобы я с кем-нибудь из друзей поделился тем, что я верующий. И этот друг должен подтвердить ей после лагеря, что я два раза в день молился Богу.

— Хорошо, я скажу ей. А твои мама с папой знают и тоже верят в Бога?

— Ага. И в церковь по праздникам ходят. Только не говорят никому об этом. И ты никому не рассказывай, ладно?

— Честное пионерское, Дюша, никому не скажу, — дал слово я.

— А может быть мы вместе будем молиться? — с надеждой спросил он. — Мне так веселее будет.

— Давай, вместе. Мои родителя, ведь, не ходят в церковь. И я тоже не верю в Бога, но ради дружбы с тобой буду молиться. — Дюша накарябал на листочке слова молитвы и мне стало смешно, когда я их прочитал. Но я сдержался и не рассмеялся вслух.

— Эх, ещё бы найти, чем причащаться, — с грустью прошептал Дюша. Выяснив у него, что это за «зверь» такой, я предложил сделать ягодную настойку.

Вокруг школы вдоль забора раскинулся огромный сад с плодовыми деревьями и кустарниками. Мы незаметно от всех собирали крыжовник, смородину, промывали ягоды, затем слега подсушивали их. Потом ягоды складывали наполовину в трехлитровую банку, насыпали в нее сахар и заливали все это водой. Банка была спрятана в самом дальнем углу сада и сверху прикрыта ветками. Первая проба с компота нам не понравилась и я для ядрености добавил в него всякой разной травы. Я, конечно, слабо представлял, что нужно добавлять для настойки, но посчитал, что листья крапивы, смородины, шиповника, малины точно не навредят.

Недели через две после пробы настойки Дюша возвестил:

— Пора исповедоваться, Сашка.

— Ну, ты вообще, как в церкви…

— А ты не был ни разу и не знаешь, как по-настоящему в церкви. — Андрюха стал подробно мне объяснять, что такое исповедь.

— Не, Дюша, — сразу же я не согласился и замахал на него