День за днем разведчики приносили вести о проходящих по дороге караванах. Рош — каждый раз, когда меньше всего ожидали — выкрикивал приказ, и тогда все приходило в движение. Даниил отдавался недолгой битве с яростью, которую столько времени копил против римлян. А потом на душе оставался странный осадок. И чего они добились? Приблизился ли долгожданный день? Той ночью, на крыше бабушкиного дома, все было ясно и понятно — он знал, на что надеяться и к чему стремиться, зачем он здесь, в банде Роша. А теперь оказывается — большинству и дела нет до высокой цели, они точь-в-точь как поселяне — ни о чем, кроме жратвы, и думать не могут.
Он часто в одиночку бродил по горным тропкам, надеялся — вдруг встретит того паренька из деревни. Но нет, Иоиль бен Есром уже давно живет в большом доме в Капернауме. У них обоих одна и та же мечта, и тогда казалось — стоит только мальчишке решиться, и он вступит в банду Роша. Вдруг, если он снова появится… Именно такие Рошу и нужны, нетерпеливые, горячие, те, кому не страшен риск. Постепенно родился план, и еще пару дней спустя Даниил собрал всю свою храбрость и пошел к Рошу. Вожак выслушал, маленькие черные глазки насмешливо сверкнули.
— А ты хоть раз был в Капернауме? — спросил он.
— Нет. Но почему бы не попробовать. Уверен, я его найду.
Рош задумался.
— Ну хорошо, — в конце концов согласился он. — Ты сумеешь за себя постоять. Но слишком не надейся. Этому мальчишке есть что терять. Я про него все разузнал. Дедушка был богат, как сам Седекия[26]. Ладно, иди. Он бы нам пригодился в Капернауме.
Даниил пустился в путь задолго до рассвета, взяв с собой подаренный Симоном плащ. На этот раз прощание с Самсоном прошло легче. Теперь великан понимал — юноша вернется. Темная тропа не сулила неожиданностей, ноги Даниила уверенно, сами собой прыгали с камня на камень. С первыми лучами солнца горы оказались позади, теперь он шел по широкой, гладкой равнинной дороге. На востоке разгорался золотистый свет, над горизонтом расходились розоватые и бледно-аметистовые лучи. Из оливковой рощи донеслась трель жаворонка, нежный, чистый, сладостный звук устремился к еще чуть туманному небу. По обеим сторонам дороги защебетали коноплянки и зяблики. В одно мгновенье все изменилось — взошло солнце. Перед Даниилом, куда ни бросишь взгляд, расстилались бесконечные поля горчицы, кусты с золотистыми цветами так разрослись, что могли скрыть даже человека.
Юноша догнал идущий по дороге караван. Понукаемые усталыми погонщиками, медленно тащились верблюды. Сквозь вонь верблюжьего пота пробивался незнакомый аромат, сладкий и пряный, запах сочился из мешков, нагруженных на животных. Когда совсем рассвело, дорога заполнилась селянами, спешащими на рынок. Они толкали перед собой маленькие юркие тележки, тащили на плечах громадные корзины с овощами. Даниил почувствовал — город близко, сердце забилось быстрее.
Дорога пошла вниз, вдали виднелось Тивериадское море[27], сверкающее на солнце словно гигантская лазоревая драгоценность. К берегу притулился городок, скученная масса темных каменных домишек. Над крышами вьются прозрачные дымки. Даниилу уже чудится гул тысячи голосов. В полном восторге от увиденного он заторопился, больше не ощущая усталости от оставшегося позади долгого пути.
Было еще раннее утро — спешить некуда, можно поискать Иоиля попозже. Столько всего надо посмотреть. Даниил бродил по улицам, вдыхал оживленную суету — цвета, запахи, звуки. На рынке селяне сгружают кабачки, огурцы и дыни. Торговцы болтают на тарабарских языках, раскладывая товары на прилавках — глиняные кувшины, яркие ткани, плетеные корзины. Он заметил четырех старцев. Фарисеи[28]. Гордые лбы увенчаны филактериями[29], на плечах талесы. Идут важно, следят заботливо, чтобы не задеть бахромой талесов никого из прохожих — малейшее прикосновение нарушает предписанную фарисеям чистоту. В толпе промелькнул чернокожий раб, торопящийся по делам хозяина. Интересно, он говорит на том же языке, что и Самсон? Ему, Даниилу, все равно не понять.
Добрел до гавани — сколько же тут лодок, рыбачьих плоскодонок, барж, красивых галер для развлечения богатых горожан. Баржи стоят на приколе у берега, нескончаемый поток полуголых людей грузит на них тяжеленные мешки с зерном, корзины с фруктами, которые привезли сельские жители. Теперь понятно, куда день за днем исчезает все то, что выращено в их деревне. Все идет на прокорм ненавистного города, он выстроен Иродом[30] к югу отсюда и назван Тивериадой в честь римского императора[31]. Даниил вдруг вспомнил о своем пустом желудке — Рош дал ему немало полезных советов, но позабыл снабдить даже медной монеткой, значит, еды купить не на что.
Чуть поодаль сушатся рыбачьи лодки, после ночной работы рыбаки вытаскивают улов на берег. Тяжелые сети поблескивают на солнце. Женщины вышли встретить мужей, одни раскладывают рыбу на плоских камнях и присаливают, другие растягивают сети для просушки. Повсюду пахнет сырой рыбой. Тут до Даниила донесся дразнящий запах — несколько семей запалили костерки, принялись жарить рыбу на завтрак.
— Хочешь есть, парень?
Даниил смутился, кто-то заметил, с какой жадностью глядит он на рыбу. Молодая женщина в красно-синей головной повязке улыбнулась приветливо и положила маленькую рыбку на пальмовый лист. Он попятился:
— У меня нет денег.
— А кто говорит про деньги? Тут рыбы хватает, сам видишь. Бери, не стесняйся.
До чего же вкусно, хрустящая, чуть отдающая дымком корочка.
Молодая женщина с восхищением окинула его взглядом:
— И откуда такой прекрасный незнакомец появился?
Смущенный юноша пробормотал название своей деревни.
— Ждешь, пока учитель придет? — спросила она.
— Нет.
— А стоило бы. Из-за него не жалко и на работу опоздать.
— Какой учитель?
— Плотник. А, вот и он, — женщина обернулась и позвала подругу. — Пойдем. Он сейчас начнет говорить.
Даниил взглянул с любопытством. Недалеко от них собралась кучка рыбаков, и отовсюду спешат, бросив сети, остальные. Даже кое-кто из тех, что трудится на баржах, побросали работу и присоединились к рыбакам. Несмотря на собирающуюся толпу, Даниилу удалось разглядеть человека в середке. Тот самый, который в синагоге проповедовал. Стоит на берегу среди рыбачьих лодок в длинном белом хитоне, улыбается, окликает знакомых мужчин по имени. Здесь, на солнцепеке, он совсем не такой серьезный, как в синагоге. На вид сильный, уверенный в себе, веселый. Что-то сказал, и стоящие поблизости расхохотались. Даниил постарался протолкаться поближе — хотелось все хорошенько разглядеть.
До чего же он сильный. Нет, дело не в мускулах, у рыбаков мускулов побольше. Но от него исходит какая-то другая мощь — кажется, сам воздух вокруг полон необычайной жизненной силой. И снова, как в то утро в синагоге, у Даниила мурашки побежали по коже, глаза засверкали. Оглянувшись вокруг, он заметил — глаза у всех сияют, каждый стремится пробраться поближе.
Из толпы что-то выкрикнули, Даниилу не разобрать. Иисус поднял руку, призывая к молчанию:
— Что такое Царство Небесное? Царство Небесное подобно купцу, ищущему хороших жемчужин, который, найдя одну драгоценную жемчужину, пошел и продал всё, что имел, и купил ее. Еще подобно Царство Небесное неводу, закинутому в море и захватившему рыб всякого рода…[32]
Звякнул металл, отвлекая внимание Даниила. Повернувшись, он заметил в толпе двух солдат. Они проходили мимо и остановились, с любопытством поглядывая на проповедника и слушателей. Даниил привычным жестом плюнул на землю. Стоящие поблизости рыбаки недоуменно глянули на него. Ясно было, он им помешал больше, чем присутствие солдат. Один из солдат окинул юношу презрительным взглядом. Иисус как будто вообще ничего не заметил. Конечно, он видел высокие шлемы с плюмажами[33], но голос оставался таким же спокойным. Даниила охватил гнев. Он больше не желал ничего слушать. Эти двое, так близко, их надменный вид просто бесит юношу. Он повернулся и зашагал прочь.
Но нет, от римских солдат никуда не деться. Они повсюду — стоят на причалах, подсчитывают мешки с зерном и корзины с овощами. Прогуливаются по рынку. И повсюду евреи идут по своим делам, не обращая на них ни малейшего внимания. Даниил, проживший пять лет высоко в горах, где вынашивал свою ненависть, не давая ей заснуть ни на минуту, просто не мог поверить своим глазам. Как же это возможно, каждый день, каждую минуту подвергаться такому унижению — один вид солдат должен бы напоминать горожанам о потерянной свободе. И хуже того, он заметил, что многие торговцы перебрасываются шуточками с солдатами. Понять нельзя — никакой гордости. Все на свете позабыли? Будь тут Рош, он бы их быстренько наставил на ум. Почему этот Иисус ничего не скажет?
