— Мне пора уходить, Анна! Мне надо домой!
Сторож тянул Мариетт изо всех сил, но она будто в землю вросла, только рот открывался все шире и взгляд явственно говорил: «Так-так! Ты здесь вместе с Пейтером!»
— Анна! — твердил Пейтер. — Слышишь, мне надо идти!
И тут!.. Хохот, все тело Мариетт затряслось от отвратительнейшего злого хохота, так что ноги отказывались ее держать, и она вынуждена была опереться о сторожа. И что хуже всего — хохот был беззвучный, ничего не слышно, только видно, что этому смеху не будет конца. Анна сидела, будто оглушенная. В конце концов сторож все-таки увел Мариетт, но как ему это удалось, Анна уже не видела. Она не смела смотреть в ту сторону. А тут еще Пейтер встал со скамейки:
— Анна! Я пошел! Меня ждут!
Но Анна даже ухом не повела. И Пейтер ушел.
Немного погодя Анна тоже встала. Побрела, как в дурмане, вслед за Пейтером и догнала его около кафе Бэкстрёмов, но рядом идти не пожелала, плелась за ним в двух-трех шагах.
И когда они дошли до калитки Пейтера, она не стала входить, а велела ему следовать за ней на пляж.
Вряд ли Пейтер уразумел, почему она так злится на него, и все же он подчинился, хоть и ворчал всю дорогу. До тех пор ворчал, пока Анна не зажала уши, а когда он стал что-то кричать, она еще крепче прижала ладони к ушам. Пожалуй, не столько из-за Пейтеровой болтовни, сколько для того, чтобы не слышать хохот Мариетт, этот беззвучный хохот, который так гулко отдавался в голове, что невозможно было от него избавиться. В конце концов Анна отпустила свою горемычную голову, повернулась к Пейтеру и закричала:
— Ты опять про свою проклятую маму талдычишь или на тебя еще что-нибудь накатило?
И сразу на берег легла тишина. Нельзя сказать, чтобы перед тем было особенно шумно — только Пейтер что-то говорил да раскатывался гулкий хохот, но это в Анниной голове. А так-то на пляже было тихо. Теперь и вовсе настала мертвая тишина, только волны негромко плескались. Пейтер засунул руки в карманы своих дурацких брюк, подошел к самой воде и остановился там спиной к Анне. Потом вынул руки из карманов, повернулся и посмотрел на Анну сквозь очки. Как будто хотел сказать что-то и не мог найти нужные слова.
— Ну, я пошел, — произнес он наконец.
Анна и не подумала ответить, хотя Пейтер явно ждал, что она скажет. Так настойчиво ждал, что пришлось пойти ему навстречу.
— Конечно, конечно, — сказала она.
Пейтер снова засунул руки в карманы и побрел к своему дому, но Анна не тронулась с места. Когда он скрылся из виду, она подняла плоский камень и бросила изо всех сил, считая «блины». За первым камнем полетели еще, все дальше и дальше! Один камень развил немыслимую скорость и залетел в такую даль, что даже не было слышно, как он ушел под воду. Вот бы Пейтер видел это, невольно подумала Анна.
Потом она, как и он перед тем, подошла к воде. Волны лизали ей пальцы ног, и Анна вспомнила, что она русалочка. Эти волны не один десяток километров катили по морю ради того, чтобы поцеловать ее ноги! Вот бы Пейтер и это видел!
И вдруг она так по нему соскучилась, что не выдержала, сорвалась с места и побежала. Она бежала всю дорогу, промчалась через калитку и вверх по ступенькам крыльца, остановилась перед дверью и отчаянно нажала на звонок. Дверь долго не открывалась, тогда Анна заглянула через окно на кухню, но там никого не было.
Куда он запропастился? Может быть, пораньше лег спать, несмотря на праздник? Но тут за дверью послышались шаги, и в следующую минуту Анна едва не скатилась кубарем по ступенькам и не бросилась бежать обратно через калитку и дальше, куда угодно, только подальше от этого дома. Ей пришлось покрепче взяться за перила, чтобы устоять на ногах.
Потому что в дверях стоял не папа Пейтера и не сам Пейтер, а стояла девочка, почти вылитая Пейтер и одного роста с Анной — Анной, которая до боли в суставах цеплялась за перила, чтобы устоять перед взглядом той, что крепко держала ручку входной двери Пейтерова дома. Они стояли, уставясь друг на друга, — Анна и чужая девочка с темными кудрями и розовыми щеками, в точности похожая на Пейтера, но без очков, с круглыми карими глазами, такими бархатными, такими красивыми, такими ласковыми! Анна всю жизнь мечтала, чтобы у нее были такие глаза!
Внезапно ей стало холодно, хотя давно наступило лето. Конечно, она знала, что Эмилая должна приехать, но всегда старалась не думать об этом.
— Что угодно? — осведомилась Эмилая.
Анна улыбнулась. Господи, зачем улыбнулась, идиотка!
— А… а Пейтер дома? — промямлила она, улыбаясь.
— Дома, — сказала Эмилая. Подумала и как бы нехотя добавила: — Он в моей комнате.
Дома, в ее комнате. И все. Не пригласила Анну войти, не посторонилась, только крепче стиснула дверную ручку. Стоит и смотрит своими карими глазами, отнюдь не собираясь впустить Анну. А главное, хоть бы ответила на ее улыбку.
Анна отчаянно старалась припомнить какое-нибудь из любимых словечек Матсика, но на ум ничего не приходило. Наконец она выпустила перила, скатилась вниз по ступенькам и ринулась по траве к калитке. На бегу обернулась один раз и крикнула:
— Вот уж никогда не стала бы жить в таком доме! С такими паршивыми розами, с полной комнатой клопов!
И кузина Пейтера затворила дверь.
Точно, лучше всего Каштан!
Но ведь его нет на самом деле
Когда Анна пришла домой, там творилось что-то несусветное. Земля провалилась в тартарары, потому что кому-то взбрело на ум укладывать Матсика в постель, хотя был канун Иванова дня и вообще Матсик всегда сам решает, когда ему ложиться спать. Кто уж там первый на Матсика насел — то ли Аннина сестра-воображала, то ли папа, не так важно! Главное, что Матсик начал дерзить, а когда его одернули, еще хуже стал огрызаться. И уж совсем разъярился он после того, как папина рука прошлась по его затылку. Видно, Матсику было очень больно, потому что он не пищал по-мышиному, а орал так, что Анна тоже не выдержала.
— Вы думаете, таким способом можно поладить с Матсиком? — закричала она. — Думаете, поможет?
Но папа рявкнул на нее, чтобы замолчала.
— Не то и тебе тоже влетит, очень уж ты напрашиваешься! — кричал он.
Это было просто возмутительно!
— Бей! — крикнула Анна. — Давай, бей!
Мама попробовала вмешаться, но отлетела в сторону от толчка, и Матсик поперхнулся ревом, когда папа схватил Анну за руку с такой силой, что она взвизгнула.
— Ты всегда злишься на Матсика! — визжала она, хотя это было не так, папа злился на Матсика только на рождество, на пасху, на троицу и в канун Иванова дня, если же иногда изменял этому порядку, то по причине своего нездоровья… Ты такой злой, что от этого Матсик скоро сам станет злым! — говорила Анна, но это было немного погодя, когда она уже не кричала, а только плакала.
Как тут не плакать, когда бьют такого братика, как Матсик!
К тому времени Матсик залез под кухонный стол, а мама лежала и всхлипывала в спальне и отказывалась идти на вечер к Карлессонам, куда они собирались. И где уже сидели бы сейчас, если бы Матсик послушался и лег спать.
К тому времени Аннина сестра уже давно выскочила на лестницу, хлопнула дверью и простучала по ступенькам своими сабо. Анна скорчилась и плакала на полу недалеко от Матсика, и, наверно, все бы на этом кончилось, если бы папа не сказал Анне:
— Пора уже отвыкнуть от этого тона, когда разговариваешь со мной!
И если бы Анна в ответ не закричала на манер Матсика:
— Как хочу, так и говорю!
Тут он ее ударил. Так же, как Матсика. Влепил хорошую оплеуху.
Сначала было не очень больно. Но потом! Когда Анна лежала в кровати! Потому что она легла рано, хотя был канун Иванова дня и стояли белые ночи. Лежала в кровати, когда все веселились на лугу, и ей стало дурно. Может быть, это от ненависти? Ведь ненависть, совсем как тошнота, начинается под ложечкой, потом наполняет грудь и наконец доходит до горла. Чтобы уснуть, надо было как-то избавиться от этого чувства. Анна попробовала жалеть папу, потому что он выпил лишнего, но это не помогло. Не стало легче даже тогда, когда Матсик подошел к ее кровати и пробурчал:
— Подвинься, чучело! Я лягу рядом!
— Пошел прочь! — огрызнулась она.
Но когда он все равно пристроился на ее руке, она успокоилась. Они лежали и смотрели в потолок, и Анне было так жаль Матсика, что она взяла его за руку, но он вырвался.
— Когда ты только поумнеешь, Анна! — сказал он, отодвинулся и мгновенно уснул.
— Матсик! — прошипела Анна. — Не засыпай, Матсик! Все что хочешь, дрянной мальчишка, только не засыпай!
Но Матсик уже спал как убитый. И осталась она одна на свете. Хоть бы кто-нибудь был. Не такой, как папа, — он слишком злой, когда болеет. И не такой, как мама, — она чересчур добрая, и ее никогда нет дома. Не такие, как Миа и Карин, потому что они считают Анну дурочкой. И не такой, как Матсик, ему бы только спать. Вот бы ей сестру не крокодилицу, а настоящую сестру. А еще лучше кого-нибудь вроде капитана Каштана. Точно, лучше всего Каштан! Но ведь его нет на самом деле. Ну, и что если нет! И Анна загадала, что он все равно когда-нибудь приплывет и найдет ее! Когда?.. И какой он?
