— Что теперь? — осторожно спросила Маша.
— Ничего, доктор осмотрел его, сказал, вылечат.
— А денег много нужно?
— Немало, — он открыл входную дверь, — вставай, идем, я уже обо всем договорился.
Когда парень открыл перед ней переднюю дверцу машины, Маша спросила:
— Ты скажи, сколько я тебе должна?
Он усмехнулся.
— Все деньги с кошельком.
Она полезла в карман и вытащила мятые сто рублей.
— А кошелька нет. Понимаю, что это слишком мало, но я потом тебе все отдам, честно.
— Садись, не нужны мне твои деньги.
— Но ведь в приют бесплатно не берут… Разве нет? — Маша села в машину, но деньги не убирала. — Я правда потом отдам, я просто в школу не беру с собой много денег.
Он завел машину, а затем быстро посмотрел на нее.
— А у тебя есть деньги-то?
— Да… то есть нет, я попрошу у мамы. Ты скажи, сколько нужно.
Дима на секунду закрыл глаза.
— Ну чего ты в самом деле прицепилась, я ведь уже сказал… — Он вынул из бардачка визитку и сунул ей в руку. — Вот, возьми, потом можешь проведать собаку.
— Спасибо. Но все-таки тебе пришлось потратиться…
— Отстань, — оборвал он, — если хочешь знать, мой папанька отвалил денег этому приюту, поэтому я могу подкидывать им иногда животных.
— Вот как, — она облегченно вздохнула, а он обернулся и хмуро спросил:
— Чего плачешь-то?
— От счастья, наверно.
Дима высадил Машу у подъезда и сразу же уехал. Дома ее встретила сестра, которая налетела точно ураган.
— Твой дружок звонил! Я же сказала тебе оставить его в покое! Пусть этот сынок преступников сюда не названивает! Тоже мне дружка нашла!
— Миша звонил?
— Чем ты слушаешь, я же говорю…
— Почему сынок преступников?
— А ты что, не знаешь? — подбоченилась Саша. — Его родители в тюрьме! Вот с кем ты дружбу водишь, теперь поняла!
Маша повесила куртку на крючок.
— Что за глупости, Мишины родители давно умерли. Откуда ты вообще такую ерунду про тюрьму взяла?
— Я… — сестра осеклась, — умерли?! Откуда ты знаешь?
— Он говорил, да и его бабушка…
— Бабушка?!
— Ну да, Миша живет с бабушкой, ты разве не знала? Он работает на двух работах, чтобы им было на что жить, поэтому не нужно про него плохо говорить. — Маша уже взялась за ручку двери в свою комнату, но сестра выглядела такой ошарашенной, что она поневоле спросила: — Саш, все нормально?
Сестра не ответила, зашла в свою комнату и с грохотом закрыла дверь.
* * *
Саша лихорадочно размышляла, как извиниться перед Мишей, но ничего подходящего так и не придумала. Все казалось недостаточным, глупым. Наконец из школы вышел Миша. Сердце бешено застучало, она не представляла, как смотреть ему в глаза, и в то же время не представляла, зачем ей нужно признавать свою ошибку перед тем, кого она терпеть не может.
— Привет, — робко поздоровалась она.
— Угу.
Она пошла с ним рядом, а он даже не пытался завязать разговор.
— Куда идешь? — начала Саша издалека.
— Домой, — он бросил на нее косой взгляд, — удивлена? Думала, после школы я хожу в подвал, чтобы уколоться в компании друзей крыс?!
— Нет. Это… я тут сказать хотела…
— Так говори, не мямли, у меня времени совсем нет. Да и не в твоих правилах мямлить, разве нет?
— Да, — она поддела узким носком сапога снег и, глубоко вздохнув, начала: — Помнишь, я тут недавно сказала про твоих родителей…
— Да, я передал им привет, если ты об этом.
— Нет, не об этом, — сконфуженно пробормотала Саша. Ей и в голову не приходило, что извиниться будет так сложно. Ему не нужны были ее извинения, он недвусмысленно давал это понять. — Я тогда зря так сказала, — выговорила Саша, болезненно морщась под его сверлящим взглядом.
— Что так?
— Я сожалею, прости. В школе болтают всякое… в общем, я не хотела тебя обидеть.
— Не обидела, — Миша остановился. — Странно, что до сих пор не поняла, мне абсолютно все равно, что болтают такие, как ты. Те, чьим мнением я дорожу, не станут извиняться за жестокие слова, они попросту их никогда не скажут.
— Черт, — выдохнула Саша, — я ведь подошла извиниться, неужели в тебе нет ничего святого?!
Он зло рассмеялся.
— Во мне нет ничего святого? А ты зачем подошла извиняться, чтобы я оценил твой поступок и простил? Ты этого хочешь?!
— Нет, но…
— Этого! — перебил он. — Ну что ж, раз так, то ты совершила поступок — наверно, единственный в своей жизни, нет? Не важно. Но считай, что я польщен, ты прощена! — Миша зашагал прочь, но через несколько шагов обернулся: — И я буду тебе безмерно благодарен, если с сегодняшнего дня и до конца одиннадцатого класса ты оставишь меня в покое!
— Да что я тебе сделала?! — крикнула Саша, порядком взбешенная его тирадой. — Над тобой все смеются, чего ты на мне всю свою злость вымещаешь?! — Она догнала его и ткнула рукой в грудь. — Я подошла извиниться, потому что пожалела о своих словах, но теперь мне не нужно твое дурацкое прощение, ты просто псих, и по тебе психушка плачет!
— Всегда был в восторге от твоего умения закатывать истерики. Есть шанс сделать себе на этом карьеру, например на «Доме дур». Как раз передача про тебя.
— Я не смотрю такие передачи! А тебе самое время отправиться на «Самое тупое звено»!
Миша усмехнулся.
— И это говорит та, которая получила сегодня за сочинение три — три.
— А ты в чужие тетради не заглядывай, — огрызнулась Саша.
— Даже и не думал, учительница сама озвучила, кто написал самое отвратительное сочинение!
— Да если захочу, напишу лучше твоего!
— Ты захоти, а то как бы на второй год не оставили.
— Не смеши, у меня нет ни одной тройки. А в конце одиннадцатого мне вручат золотую медаль!
— Ты слишком ленива, чтобы получить медаль. Если только из картошки, за артистизм.
— Пошел ты!
Миша посмотрел на часы.
— Пошел, и так столько времени из-за тебя впустую потерял.
Саша кивнула на черные электронные часы.
— Какое уродливое старье.
Он улыбнулся.
— Эти часы были на руке отца, когда в машину моих родителей въехал пьяный дальнобойщик на фуре.
— Господи… прости, я не знала… — Саша ухватила его за рукав куртки, но он вырвался.
— Не слишком ли много извинений за один день! Ты как, не будешь себя чувствовать униженной, столько извиняясь перед тем, кого ненавидишь?
Она уже открыла рот, чтобы заверить его, что не испытывает ненависти, но он ее опередил:
— Не отвечай, а то в следующий раз нам и поговорить будет не о чем. Если только о твоей медали или троечном сочинении… — Он зашагал в сторону своего дома, а она в бессильной ярости выдохнула:
— Придурок!
Еще никогда ее извинения не встречали такого отпора, впервые ее трясло от возмущения и обиды. Если бы не желание сохранить хоть каплю достоинства, она бы догнала его и влепила пощечину.
Саша воровато огляделась и, к еще большему стыду своему, заметила неподалеку друзей. Они смотрели на нее и чего-то ждали. Проклиная все на свете, она поплелась к ним, придумывая, что бы такого им соврать, как объяснить отвратительную сцену с Шаравиным.
— Ты чего, Валерку на Шарика променяла?! — спросила Анфиса, как только Саша подошла.
— Променяла? — сделала удивленное лицо Саша. — О чем ты говоришь?!
— Да ладно тебе, — наигранно засмеялась подруга, — тут все свои.
Толстик переминался с ноги на ногу, Лена делала вид, что ничего не произошло, Валера в сторону Саши даже не смотрел. Орлов-младший заболел, а старший с ним за компанию инсценировал простуду, поэтому она была избавлена хотя бы от их осуждения.
— Знали бы вы, какой этот Шаравин ненормальный! — воскликнула Саша.
— Раз он ненормальный, зачем ты с ним говорила? — с показным безразличим спросил Валера.
— Только не нужно думать, что мне доставило радость говорить с ним!
— О чем говорили хоть? — полюбопытствовал Толстик, выуживая из кармана шоколадную конфету.
— Мы… мы говорили про олимпиаду!
— Какую? — изумилась Лена. — Я не слышала, что у нас в школе проводят олимпиаду!
— Да уж, — недоверчиво потянула Анфиса, — по какому хоть предмету эта олимпиада твоя?
Саше не понравился тон, которым с ней заговорила Анфиса, но она решила не настраивать сейчас против себя главную скандалистку школы.
— По химии, — не моргнув, соврала она.
— А-а, я вроде что-то слышала, — закивала Лена.
Это положило конец расспросам, за что Саша была благодарна лучшей подруге.
— Ну что, в бильярд пойдем сегодня? — напомнил Толстик, чавкая уже второй конфетой.
— Я «за», — скучающе отозвалась Анфиса.
— Можно пойти, — подавила зевок Лена.
Валера пожал плечами.
— Саш, а ты пойдешь?
— Само собой, — улыбнулась она. — Как всегда, всех вас сделаю!
