обидели его. Только что я засветила в комнате лампу, а то бы сидел в темноте. Спрашиваю: «Может, заболел?» — «Нет», — отвечает. «Тогда скажи, говорю, чего не хватает тебе». Насупился, молчит… Пойди к нему. Может, с тобой у него язык развяжется…
Энвер сидел на подстилке, обхватив колени и прислонясь к подушке, набитой соломой. Голова его была чуть откинута назад, а сосредоточенный взгляд устремлен в открытое окно, где за темными купами деревьев синело небо, утыканное голубоватыми звездами. Он даже не заметил, что в комнату вошли.
— Здорово! — сказал Анвар.
Энвер вздрогнул, посмотрел на своего друга так, будто не узнал его. Потом провел по лицу ладонью и, не ответив на приветствие, хлопнул рукой по подушке, указывая место рядом с собой.
Анвар сел. Вынул из кармана сложенную тюбетейку, расправил ее, надел другу на голову.
— Вот… дедушка привез…
— Тихо, — шепотом произнес Энвер, словно и не заметил подарка.
Анвар с недоумением оглянулся и спросил:
— А что?..
— Спасибо. Только тихо. Я слушаю музыку.
Однажды после игры в футбол ребята отдыхали, валяясь в клевере. Энвер сказал: «Если долго-долго смотреть в небо и молчать, то можно услышать, как поют звезды. Они очень красиво поют. Такой музыки еще никто не придумал на земле…» Ребята поверили. Но сколько ни вслушивались, ничего не услышали.
— Опять разыгрываешь? — спросил Анвар.
Энвер покачал головой.
— Ты только послушай…
Энвер быстро встал. Открыв дверцы небольшой ниши в стене, достал две бутылки и поставил их на пол. Потом вынул еще и еще. Движения его были резки и торопливы. При желтоватом свете лампы на полу тускло поблескивало уже больше десяти бутылок. Они стояли рядом, как шеренга солдат. Первая бутылка до самого горлышка была наполнена водой. Во второй воды было поменьше. В третьей еще меньше. А последняя и вовсе пустая.
В той же нише Энвер взял две палочки, на одну из которых был надет маленький блестящий патрон от нагана. И расположился поудобнее на подстилке. Все это он проделал молча и как-то волнуясь. Затем медленно занес палочки, будто раздумывая, по которой из бутылок ударить. Стукнул по первой, по четвертой, по десятой, опять по первой. Палочки замелькали, извлекая звон различных оттенков. И Анвар с удивлением узнал мелодию, придуманную Энвером. Не удержался и стал напевать эту веселую песенку о мальчике, любящем свой кишлак и горы:
Посох чабанский держу я в руке.
Как ликует душа на такой высоте!
Я отару гоню на джайляу все выше,
Пусть горы родные мою песню услышат!..
Энвер засмеялся. Он обрадовался, что его друг узнал мелодию. И тоже запел. Они пропели песенку до конца.
Потом Энвер сыграл что-то незнакомое Анвару. Грустная была мелодия.
— Это татарская народная песня «Порт-Артур», — сказал Энвер и бросил палочки на пол.
— Почему ты никому не говорил, что такое придумал? — упрекнул друга Анвар. — Мог бы в школе на вечере сыграть.
Энвер махнул рукой:
— Станут опять обзывать «композитором»…
— Почему обзывать? Разве это обидное слово?
— Не обидное, если ты в самом деле композитор…
В прихожей послышались шаркающие шаги. В комнату вошла бабушка Энвера.
— Отведайте, дети, моих лепешек, — сказала она и положила на колени внуку румяную лепешку.
Богатый урожаи́ нынче выдался в колхозе. Алым соком налилась алыча. Зазолотился инжир, до сей поры прятавшийся от ребячьих глаз среди густых веерообразных листьев. А орехов сколько! Орехов в этом году уродилось видимо-невидимо. Целыми семействами по четыре-пять штук сидят они на ветках плотно, один к одному в своих зеленых сборчатых одежках, высовывая обожженные носы.
Для кишлачной детворы сбор фруктов — настоящий праздник. И длиться бы этому празднику каждый день с восхода до заката, если бы не школа. Начался учебный год. Кончилось беспечное время летних каникул. Теперь забот у ребят не меньше, чем у взрослых. Скорей бы опять каникулы!..
Лишь по воскресеньям ребята с первыми лучами солнца будят друг друга и ватагами разбегаются по садам. Прежде чем соберутся старшие и успеют им поручить какое-нибудь дело, они до отвала набивают фруктами свои удивительна емкие животы, наполняют орехами карманы, прячут их за пазуху. А потом, собравшись вместе, начинают выхваляться друг перед дружкой.
— Я насобирал тысячу орехов! — заявил Шариф-Крикун, похлопав ладонью по оттопыренной рубашке.
— Эх, а у меня только триста штук, — завистливо вздохнул кто-то.
— Знаете что, ребята, давайте сложим все вместе и разделим поровну! Чтобы никому не было обидно, — предложил Анвар.
— Ха! Нашел дурака! Я еще ни одного орешка не съел, а ты уже штук сорок погрыз! — не согласился счастливый обладатель тысячи орехов.
— Директор школы идет! — сказал кто-то.
Между деревьями, слегка пригибаясь, чтобы не задеть головой ветки, приближался Парда́-муали́м. Он сегодня был в отутюженных полотняных брюках, украинской вышитой косоворотке и широкополой соломенной шляпе. Мальчишки приумолкли. Они не знали, куда спрятать черные от ореховой скорлупы руки. Им Парда-муалим не позволял появляться в школе с такими руками. И ребятишки обычно каждый вечер, усевшись на берегу арыка, до крови драли руки о мокрый кирпич, отмывая въевшуюся краску.
— Здравствуйте, ребята! — сказал Парда-муалим.
— Здравствуйте! — в один голос ответили ребята.
— Муалим, а вы сегодня оделись, как в праздник, — заметил Шариф.
Учитель, загадочно прищурившись, сказал:
— Сегодня праздник и есть. Колхоз начинает уборку хлопка. Разве вы не знали?..
— И мы на своем участке начнем?
— Конечно. Можно ли отставать от других?
— Ура! — закричали ребята, подбрасывая тюбетейки и прыгая от восторга. А для радости у них была особая причина. Они имели специальный уговор с правлением колхоза.
Энвер хотел спросить, остается ли их уговор в силе, но учитель поднял руку, требуя тишины, и сказал:
— Как раньше условились, вместо выплаты денег за хлопок, который мы соберем, колхоз построит нам спортивный зал.
— А ринг поставят? — осведомился Анвар.
Он давно донимал директора школы этим вопросом. Анвар собирался стать боксером. И не каким-нибудь, а чемпионом. В кишлаке, правда, ребята давно его признали чемпионом. Они иногда устраивали матчи в саду, намотав на руки махровые полотенца. Но Анвар мечтал выступать в настоящих матчах. У него были две книжки по технике бокса. Он их знал почти наизусть, отрабатывал различные комбинации, нанося удары по воображаемому противнику. Он научил кое-чему и Энвера. Они оба теперь даже во сне видели этот самый ринг и кожаные перчатки.
— С рингом потруднее, мой джигит, — сказал Парда-муалим. — Но ты не огорчайся. Ринг и перчатки приобретем сами, если сдадим хлопок сверх договора. А у нас, я думаю, будет излишек.
