— Дружба двух — понятно, дело обычное, а дружба коллективов — новое, неизвестное. Это, может быть, то, в чем мы пример должны показывать.
Рубин предлагал восстановить формальное сотрудничество, лишь бы как-нибудь дотянуть до конца года, но ему так же решительно возражал Игорь:
— А зачем нам формальное сотрудничество? Нужно решать вопрос принципиально: да или нет?
— Так что же: да или нет?
— Нет! Дружбы у нас не получилось, а за формальное сотрудничество цепляться нечего. Они порвали, а мы навязываться будем? С какой стати?
— Получилась у нас дружба или не получилась, а польза есть, — возражал ему в свою очередь Борис. — Это главное! Дружба обнаружила наши недостатки, наши ошибки, нашу грубость, невежливость. Она поставила вопрос о культуре. Плюс это или минус? Плюс! У нас есть ребята, которые смотрят на девочек так: погулять, потанцевать, провести весело время, потом домой проводить. А как на людей — на их интересы, на их внутренний мир — не обращают внимания. Есть у нас такие? Есть! Это тоже преодолевать нужно, и дружба в этом помогает. И вообще дружба поставила перед нами такие вопросы, каких у нас без нее не было. И я считаю — за дружбу нужно бороться!.. А что же мы скажем Полине Антоновне, когда она выздоровеет? Дружили, дружили… а потом девчонки нам нос натянули, и мы сдались!
Это было соображением, положившим конец всем колебаниям. Решили: дружбу продолжать, сделать все, чтобы добиться ее восстановления.
Стали думать: что же именно сделать? Прежде всего, нужно узнать: что произошло у девочек?
— Это «Нинон» сделала! Ее рук дело! — сказал Борис.
С этим был согласен и Игорь. Он тут же нарисовал карикатуру: «Тигра в витязевой шкуре». Нина Хохлова в доспехах рыцаря заносит меч над головой малюсенькой девочки, на коротеньком платьице которой написано: «Дружба». Ребята, сгрудившись, рассматривали рисунок, смеялись.
— А ну, дай-ка мне! — попросил Борис.
— На память?
— На памяти.. И молчи! И вы все молчите! — сказал Борис, пряча в боковой карман полученный рисунок. — А то дойдет до них, тогда такое начнется, — все дело испортить можно. Хохлова у них имеет свой авторитет, только на чем он основан — вот вопрос.
— Вообще какая у них обстановка с психологической точки зрения? — заметил Витя Уваров. — Разведку бы произвести!
— А это мысль! — подхватил тут же Борис. — Произвести разведку! Возражений нет? Принято! У кого? Кому?
— Искренней всех у них Таня Демина, — сказал Витя. — Может, ты попробуешь?
— Нет! Это кому-нибудь еще! — быстро ответил Борис. — А на себя я другое возьму: связаться с Елизаветой Васильевной, классным руководителем девочек, — что она думает?
— Это тоже правильно! — поддержал его Игорь. — А С Таней связаться Вале Баталину. Он ей циркуль дал, ну и пусть идет за циркулем.
— Я? Нет! — испугался Валя.
— Ты же ее, так сказать, в материальную зависимость поставил, у тебя предлог есть.
— Нет! Не пойду!
— Как же так — не пойдешь? А если тебе коллектив поручение дает?
— Тогда с кем-нибудь еще… А один не пойду! — самым решительным образом заявил Валя.
— Ну вот, с Игорем и пойдете! — решил Борис.
— Нашел разведчика! — усмехнулся Игорь. — Ну ладно! Раз для коллектива — ладно! Пойдем, Валя-Баталя! Ничего!.. Подождите, а Нина?
Решили, что с Ниной Хохловой устанавливает связь Борис. Предлог — передача книг, которые она с него требовала.
— Теперь устанавливаем сроки! — сказал Борис. — Тянуть нельзя. Время не терпит!
* * *
Валя и раньше любил Бориса, выделял его из всех своих школьных товарищей, но теперь он прямо восхищался им: как Борис разговаривал с девочками, как не растерялся, не упал духом, как энергично взялся за дело, как осмыслил этот вопрос и вот наметил какие-то практические шаги — что предпринять, что сделать. А раз можно что-то делать, значит не все потеряно. И Вале стало легче. Он записал в дневнике:
«Прямо с бюро пошли с Игорем к Тане Деминой. Я — без калош, без шапки, он — в своем пиджачке с короткими рукавами. Улица всегда освежает меня, рассеивает, поднимает настроение, и я чувствовал себя бодрее, хотя впечатление от пережитого сегодня еще не прошло.
Разговаривали главным образом о разрыве. Я поделился с Игорем, как я сжился и со своим классом и с классом девочек, сказал, что дома у меня друзей нет, девочек знакомых тоже нет, а поэтому вся моя жизнь — в классе, и мне больше некуда податься.
И вот — разрыв! И что-то внутри у меня оборвалось.
Игорь внимательно слушал, и у него не было обычной иронии, которая меня в нем всегда раздражала. Он даже посочувствовал мне и сумел подойти к моему горю довольно осторожно. Может быть, это было не совсем от души, но действовало успокаивающе.
Постепенно мы перешли на более общую тему — о людях, перебрали всех ребят, всех девочек, учителей, говорили об их сущности, об их достоинствах и недостатках. Мнения наши часто расходились, но сейчас это было как раз хорошо: в спорах глубже раскрывались характеры людей.
Невольно я стал говорить о Тане Деминой, о ее правдивости, искренности и прямоте, из-за которых она мне и нравилась. Игорь слушал-слушал, а потом вдруг сказал:
— А знаешь, ты расстроен совсем не из-за разрыва классов!
Я, конечно, понял, на что он намекает, но стал возражать. Разумеется, Таня играет во всем этом крупную роль, но, во всяком случае, не основную. Главное — в общественной работе. Дружба с девочками как бы удваивала наш коллектив, а совместная газета делала мою работу очень интересной, и без нее мне будет пусто и скучно. Получалось, что в данный момент я терял половину коллектива, и это меня расстраивало.
Но Игорь такой человек — он ни во что не верит и на все смотрит по-своему. Поэтому он усмехнулся и сказал:
— Ладно, ладно, Валя-Баталя! Все ясно!
Он, конечно, опять намекал на Таню, а я старался его разубедить. Но это у меня, кажется, не получилось, и Игорь остался при своем мнении.
Не знаю, я сам запутался, может быть оно и так.
В общем, секрет мой стал известен Игорю. Это нехорошо!.. Так я могу очень быстро о чем угодно выболтать любому встречному. Это очень нехорошая черта. В следующий раз нужно следить за своими словами и быть сдержанней.
А может быть, и не так? Сказал и сказал, — подумаешь! Не нужно бояться своих чувств, нужно быть в них смелым и открытым.
А может быть, и это нехорошо, что я так близко все принимаю к сердцу? Нужно стоять выше всех мелочей, нужно иметь цель, на достижение которой не должны влиять никакие невзгоды личной жизни. А то, бывает, случится что-нибудь — и опускаются руки, и думаешь: как тяжела борьба, и хочется все бросить и уснуть. А потом забываешь об этих мыслях, и стараешься опять, и борешься. Появляется уверенность, что я — человек, что жизнь — впереди, и если я буду хорошо учиться и работать, и жизнь у меня будет хорошая.
А потом — опять срывы и апатия, в душе снова появляется чувство неудовлетворенности собой: не все я делаю, что могу.
За всеми этими разговорами и думами мы дошли до дома, где жила Таня. Дом ее маленький, деревянный, с балкончиком, оставшийся от старой Москвы. Стоит он в глубине двора, между высокими липами. Мы долго топтались возле него, исшагали весь переулок в надежде встретить Таню, потом снова топтались возле занавешенного окна и двери. Как постучаться? Как войти? Что сказать? А вдруг она позовет домой? Хорошо, если бы она вышла на улицу.
— Ну, давай звонить! — сказал я.
— Звони!
— Нет, ты звони!
— Нет, я не буду! — категорически заявил Игорь.
Он оказался трусливей меня и никак не хотел звонить и первым заводить разговор.
Наконец я решился и нажал кнопку звонка. Я слышал шаги по ту сторону двери, слышал, как повертывали ключ в замке. Сердце мое замирало.
И вдруг:
— Вам кого?
Перед нами стояла пожилая женщина, такая же простая и добродушная, как Таня, — ее мать. Тани, оказывается, не было дома, она уехала в библиотеку, готовиться к сочинению.
— А кто приходил? Что передать? — спросила женщина, но мы только благодарили и извинялись.
На другой день я осмелел и зашел к Тане один. Она была дома. Приятно было видеть ее в легком, простеньком, домашнем платье. Я вдруг подумал о ней — чтобы она была вот так возле меня, в таком домашнем платье, и чтобы все было по-домашнему, и от этого я так смутился, что не знал, о чем говорить. Но ее глаза смотрели так ясно и просто, что я скоро оправился и завел разговор насчет классных дел.
— Послушай, Таня! Что у вас произошло? — спросил я.
— Ничего особенного. Мы обиделись за свою подругу. Вполне естественно. А тебя что — на разведку прислали?
— Да нет! Это я так!..
— А почему — так, если тебя прислали? Ты же разведчик! — засмеялась Таня, и от этого смеха у меня на душе стало светло, и я тоже засмеялся.
