Широкие густые аллеи, лиловые шапки сирени и розовые кусты жимолости по зеленым лужайкам — все это очень понравилось Лиде. Она забыла свою досаду, крикнула Коле, чтобы он догонял ее, и пустилась бежать по дорожке. Бежала, бежала… У этого Коли такие длинные ноги! Вот он совсем близко, сейчас схватит ее. Лида ловко, как котенок, повернулась, согнула спину, юркнула у Коли под самыми руками и полетела через дорожку в траву.
— Лида, куда ты? Лида, Лида, стой!
Что такое?.. Лида обернулась. Коля больше не гнался за нею, он так и остался на краю дорожки, а папа звал ее недовольным голосом.
— Папа! Чего тебе? — Лида медленно шагала в траве.
— Иди сюда! Разве ты не знаешь, что в таких садах нельзя по траве бегать?
— Нельзя?!. Отчего нельзя?
— Оттого что не позволено, а не позволено оттого, что если бы позволяли, то и травы бы совсем не осталось, — всю бы вытоптали. Слишком много народу ходит.
— А почему здесь нет таких дощечек с надписями? — спросил Коля.
— Вероятно, есть, только мы еще не видали, может быть, дальше будут. Как встретим, надобно будет заставить Лиду прочесть.
Но бедной Лиде пришлось оконфузиться еще раз. На краю сиреневой клумбы, близко от края дорожки, скромно выглядывал из травы беленький душистый нарцисс.
— Ах какая чудесная звездочка! — закричала Лида, и не успел папа сообразить, в чем дело, как она уже сорвала цветок.
— Нет, положительно ты дикая девочка, Лида! С тобой ходить нельзя! — с досадою сказал папа. — Ну слыханное ли это дело…
— Папа, я знаю, что нельзя на грядках рвать, а ведь этот не на грядке, ведь он почти что на самой дорожке рос. Он один, сам вырос. Его никто не сеял. Я думала, можно, — всячески оправдывалась Лида. — Папа, ты лучше не сердись, а понюхай, — неожиданно заключила она. — Как пахнет-то… Ах, прелесть!
Папа покачал головой, показывая, что совсем не желает нюхать, но Лида не унималась.
— Нет, ты понюхай непременно! — приставала она. — Пряником пахнет. И сам какой милый!
Лида с утра еще заметила, что папа настроен по-доброму. Она повисла на его руке и не отстала до тех пор, пока папа не наклонил голову низко, до самой ее руки, и не понюхал цветка.
Красивый дворец, с блестевшими на солнце окнами, стоял в зелени, повреди цветов.
Был конец мая. Белые, розовые, лиловые гиацинты пряменько, чинно, как умные дети, выстроились рядами, каждый у своей палочки. Высокие тюльпаны покачивались, а душистые нарциссы подняли к небу бледные, нежные личики и сияли на солнце чистыми снежными лепестками.
— Что это там видно, папа? Вон там, светлое, внизу, между деревьев?
— Это вода, Москва-река, дети.
— Вот бы искупаться!
— При нашей даче купальня есть; только, боюсь, рано еще теперь. Впрочем, нынешняя весна такая теплая, может быть, вода уже и нагрелась.
— Ах, наверно, нагрелась! Пойдем, папа.
— Подожди! Если пойдем, то попоздней, когда вода всего теплее будет. Мы с Колей отправимся, а девочки пусть тетю просят, как тетя захочет.
В цветнике прогуливались дачники. Все были нарядные, несмотря на утро, и Лида долго глядела на маленькую парочку — девочку и мальчика, чинно выступавших впереди своей гувернантки.
«Какие смирные! Вот бы тетя их похвалила! Непременно мне в пример бы поставила», — невольно подумала Лида.
— Взгляни, папа, вон, кажется, дощечка с надписью, — указал Коля.
Все подошли. По приказанию папы Лида прочла вслух:
«Воспрещается в Императорском Нескучном саду ходить по траве, рвать цветы, портить деревья и кусты, ловить птиц и делать всякие неприличные поступки».
— Ну, как вам понравился парк? — спросила тетя, когда все вернулись и сели за стол.
— Мне очень понравился, только я устала, — сказала Люба.
— По-моему, парк отличный, — проговорил с полным ртом Коля, уписывая после прогулки за обе щеки, за себя и за Любу.
— А ты что же, Лида, молчишь?
— Да мне он нисколько не понравился. Ведь это скоро надоест по дорожкам-то прогуливаться, а побежать никуда нельзя, — такая надпись сделана. И сорвать тоже нельзя ничего. Значит, и хлыстика нельзя будет срезать, и дудочки… — совсем уж печально докончила Лида.
— Да что ты, деревенский мальчишка, что ли, скажи на милость! — сказала, пожимая плечами, тетя. — Ну а я так очень довольна, что мы наняли дачу именно здесь. Авось ты хоть сколько-нибудь остепенишься, научишься порядочно держать себя.
— Ах, какая жара! — пропищала Люба.
— Да, очень жарко. Хорошо было бы выкупаться, — сказала тетя.
— Вот и чудесно! Слышишь, папа, тетя сама предлагает! Значит, пойдем? — спросила Лида.
— Значит, пойдете.
Порешили идти, и в пять часов, через два часа после обеда, все, с полотенцами и простынями, двинулись по дороге к купальне. Взяли даже Жени с Матреной.
— Пусть они впереди идут, а мы с тобой подождем, посидим здесь на лавочке, — сказал папа Коле.
— Люба, побежим! Хочешь?
И, не дожидаясь ответа, Лида схватила Любу за руку, закинула назад голову и во всю прыть помчалась по крутой дорожке с горы. Это так отлично — бегать с горы! Точно кто-то подталкивает сзади: скорей, скорей, скорей! В лицо дует ветер, башмаки почти не касаются земли… Напрасно кричали им сверху, что они упадут, что вспотеют перед купанием, — остановиться было уже нельзя. У Лиды слетела шляпа, Люба уронила полотенце… Ух! Они насилу удержались на ногах перед мостиком у купальни.
— Посмотрите, на кого вы теперь похожи! Ты всегда все некстати затеешь! — с неудовольствием обратилась тетя к Лиде, но Лида пропустила упрек мимо ушей и первая влетела в купальню.
В просторной купальне, с лавочками по сторонам, с крутой лесенкой в воду, было прохладно, пахло мокрым бельем. Вода казалась темной, почти черной. Но это казалось, как в море, оттого только, что воды было много. Если же зачерпнуть ее в пригоршню, то она выходила чистая и светлая, чище, чем в деревне, в пруде. Очень жутко в первый раз влезать в воду! Лида замочила одну ногу, ступила другой, — нет, холодно. Вон даже мурашки по всему телу забегали.
— Да ты голову-то живей мочи! — кричала из воды Матрена.
Лида нагнулась, смочила волосы. Вода стекла по волосам и защекотала, потекла по шее, по голой спине… Нет, уж лучше разом броситься. Бух!
В воде было почти так же тепло, как на воздухе.
Любочка, осторожно держась за перильца и ежась всем телом от свежести, сошла по ступенькам, присела, окунулась и поплыла к Лиде. Обеим стало вдруг очень весело. Лида предложила быть китами, набирать воды в рот и пускать вверх фонтаны; Люба устроила бурю, а Лида была корабль, плыла и тонула; потом из корабля Лида сделалась маленьким-маленьким щеночком, которого будто бы барыня велела утопить, она тонула, и Люба спасала ее. Стали прыгать с лестницы, с третьей ступеньки, потом со второй, с первой, с самой вышины. Лида объявила, что вода — настоящий кипяток, и тетя приложила немало труда, чтобы заставить ее наконец вылезти вон.
Выкупались и папа с Колей, проворно и без шума. Все снова собрались на верхней дорожке. Дети были такие смешные — гладкие-гладкие, точно облизанные. Одна только тетя как будто и не купалась: все так же аккуратно было застегнуто светлое платье, так же красиво зачесаны темные глянцевитые косы.
— Неужели мы сейчас домой пойдем, папа? — жалобно спросила Люба. Она после купанья даже гулять разохотилась.
— Коли хотите, пройдемтесь немного, пожалуй.
— Ну а я отправлюсь, — сказала тетя. — У меня дела много.
Тетя ушла с простынями, с Матреной и Жени, а дети с папой снова спустились к реке, прошли вдоль берега и принялись подниматься по узкой дорожке. Лида вздумала было бежать в гору, но запыхалась; однако смирно идти все-таки не могла, стала пробираться по дорожке на самом краю оврага.
— Смотри ты, коза, — сорвешься, слетишь! — солидно заметил Коля.
— Не беспокойся, пожалуйста, уж не слечу. А коли и слечу, так не беда. Там так отлично.
— Что же там такое? — спросил, заглядывая вниз, Коля.
Глубокий овраг весь зарос соснами, травой, дикою малиной. Сбоку, из-под густых нависших кустов, сочилась вода, падала светлою струйкой и проворно бежала внизу по самому дну оврага.
— Видишь, как бежит? И как журчит славно: жур-жур-журрр… Слышишь, будто разговаривает?
— Да, но все-таки не советую тебе лететь туда: крапивы здесь много, — смеясь, заметил Коля.
Лида, однако ж, забежала вперед, осторожно, держась за ветки, пробралась между цепким малинником и крапивой к ручью, напилась из горсточки, поболтала обеими руками и опять убежала поскорей по дорожке обгонять папу.
Несмотря на купанье, всем скоро сделалось жарко; папа предложил присесть наверху.
— Идите скорее сюда! Здесь лавочка есть! — кричала сверху Лида.
Крутая дорожка оканчивалась узкою площадкой, посыпанной красным песком и густо обсаженной сиренью, жимолостью и акацией. С одной стороны зелени не было и с вышины было видно просторное зеленое поле; Далеко за полем — узенькая темная полоска леса, а на поле близко — широкая блестящая полоса Москвы-реки.
