И он вынул из жилета часы.
— Восьмой уже. Пора, детки. Пока что, пока доберемся до дому. Дома нас, верно, уже самовар дожидается.
Все встали с лавки.
Лида уцепилась было за папу, стала просить еще одну секундочку подождать, рассказать ей еще одну только, одну-единственную вещичку. Но папа ничего не захотел рассказывать, подхватил Лиду и потащил, как котенка, с горы.
В воздухе потемнело. Тетя давно уже ждала, сидя за самоваром.
Лида сейчас же заметила, что брови у тети совсем низко и совсем близко к носу. Брови, однако, скоро расправились: Коля подошел к ее креслу, стал рассказывать про родник, про родниковую студеную воду, и тетя переменила гнев свой на милость.
Тетя не успокоилась, пока не привела всего в полнейший порядок, и жизнь на даче пошла по-городскому, без малейшего изменения. Точно так же вставали все в семь часов; с половины десятого и до завтрака дети так же учились; затем в четыре часа шли с Матреной гулять в большой сад; в пять часов обедали и потом снова гуляли, только уже не с Матреной, а с тетей, изредка с папой, когда у него было время.
Лида не любила послеобеденных прогулок. С ней постоянно что-нибудь приключалось, вызывая тетино неудовольствие и замечания. Не помогали сборы перед гуляньем: переодевание, чистое платьице, даже перчатки. Напрасно тетя заставляла Любочку идти с ней за руку или Колю взять ее под руку — выходило только хуже. Лидина тоненькая вертлявая фигурка казалась еще тоньше и вертлявее рядом с кругленькой фигуркой Любочки или с аккуратным, степенным Колей.
— Настоящая обезьянка, когда прыгает на задних лапках и просит орехов, — замечал папа, а тетя только махала рукой.
В Нескучном дач было мало, а дачников еще меньше, так как не все дома были заняты. По воскресеньям приезжали гуляющие, в будни же мало кого можно было встретить в темных аллеях сада. Маленькая парочка, которую в первый день приезда заметила Лида, постоянно прогуливалась в цветнике и немедленно обратила на себя благосклонное внимание тети.
Раз как-то случилось Лиде на бегу за обручем толкнуть маленькую девочку; Лида пролетела мимо, даже не извинившись, а девочка вежливо посторонилась и сказала «pard-n» (извините), как будто бы она была виновата. Между собой и с гувернанткой дети говорили всегда по-французски, и Лида смеялась, говоря, что у них только и слышно: «pard-n» (извините) да «merci» (спасибо).
— Совсем нечему смеяться! — строго заметила тетя. — Это, кажется, премилые дети, отлично одеты и держат себя превосходно. А я здесь знаю кого-то, про кого этого сказать никак нельзя и кому не мешало бы брать пример с них, вместо того чтобы смеяться.
— Вот я так и знала, тетя, что вы непременно мне это скажете, — ответила Лида.
— А если знала, тем лучше. Значит, ты сама видишь, как тебе далеко до них. На твоем месте я постаралась бы хоть наполовину быть такой милой, как эта девочка.
Лида замотала головой и вдруг носком башмака подбросила камень так, что он перелетел через всю дорожку. Незнакомая милая девочка, уж конечно, никогда бы не сделала этого.
Случайно дети познакомились между собой.
Жени расхворался, простудился и сидел дома; Матрене нельзя было отлучиться, и тетя отпустила детей на утреннюю прогулку с Аксюшей. Лида обрадовалась. После няни Аксюша была ее любимицей. Аксюша одевалась всегда в розовое платье, голову покрывала розовым платочком, а щеки у нее были розовей и платочка и платья. У нее был громкий, веселый голос, она чудесно пела разные веселые и печальные песни, и Лида слушала ее по целым часам в девичьей у гладильной доски или у рабочего столика.
— Смотри же, Лида, будь умницей, — говорила тетя, осматривая и отпуская детей.
— Да, тетя, — ответила Лида.
Маленькая ватага с розовой Аксюшей во главе вышла за ворота.
Лиде с самого утра было очень весело и хотелось смеяться. А то вдруг захотелось высоко подпрыгнуть, пощекотать кого-нибудь или самой засмеяться погромче и кого-нибудь ущипнуть. Однако она вспомнила свое обещание тете и смирно пошла рядом с Любочкой.
На дорожке, вверху цветника, попались им навстречу «милые дети», как называла их Лида. Дети были без гувернантки, с толстою няней в нарядном чепце. Толстая няня вдруг остановилась, минутку подумала, поглядела на Аксюшу, потом круто повернулась и пошла назад по дорожке, подле Аксюши. Через минуту она спросила Аксюшу, чьи дети с нею, чья она сама. Аксюша ответила, предложила ей тот же вопрос, и вскоре они уже разговаривали между собой, как старые знакомые.
— Присесть бы где, — проговорила толстая няня. Присели.
Дети, все пятеро, остановились на дорожке перед скамейкой, искоса поглядывая друг на друга, и молчали.
Незнакомая девочка была совсем не такая, как Лида и Люба. На ней было пышное кисейное платьице без всякого фартука; шляпка не с широкими полями, как у Лиды с Любой, а с цветами и перьями, совсем не закрывала лица и позволяла разглядеть бледные щеки и черные прищуренные глаза. Мальчик, в какой-то затейливой курточке, был повыше ростом и поплотнее сестры, но она держала его за руку и смотрела как старшая.
— Что же вы, детки? — спросила толстая няня. — Познакомьтесь, поиграйте друг с дружкой, веселей будет. Что розно-то ходить!
Лида, казалось, только и ждала этого приглашения. Она всегда была охотница до новых знакомств, а сегодня ей как-то особенно хотелось, чтобы случилось что-нибудь новое, особенное, необыкновенное.
— Меня зовут Лидой, — объявила она и подошла к детям. — А это мой брат Коля, а вот та девочка — моя сестра Люба. А вас как зовут?
— Зиночкой, — ответила девочка.
— А его? Ведь он ваш брат?
— Да, он мой брат; его Петей зовут.
— Хотите играть во что-нибудь, Зиночка и Петя? — предложил Коля.
— Да, да! Теперь нас много, можно отличную игру устроить. Давайте! Во что хотите?
— Все равно. Мы в фанты умеем играть.
— Ах нет, это ужасная гадость — фанты! Лучше во что-нибудь другое. Во что бы?
— Напрасно вы так говорите про фанты, это очень хорошая — игра, — заметила Зиночка. — У нас по воскресеньям даже большие гости играют в фанты. Это иногда может быть очень интересно, уверяю вас.
— Нет, нет, какая это игра — сидеть друг против друга и городить всякий вздор! Это совсем не игра. Хотите в прятки? В прятки — вот это отлично!
Зиночку, казалось, особенно удивили Лидины слова «гадость», «городить вздор». Она пожала плечом так, как это делала в гостиной мамина знакомая, важная дама: наклонила голову немножко набок и сказала:
— Пожалуй, в прятки. Только кто же будет искать?
— А это надо сосчитаться, непременно сосчитаться. Иначе нельзя. Становитесь в кружок, — командовала Лида.
Лиде сделалось совсем весело. Ей еще с утра было хорошо; она так и знала, что нынче выйдет непременно счастливый день. Правда, она не приготовила французского перевода и совсем позабыла про гаммы, но это она еще успеет после прогулки, после обеда. А теперь нужно играть. Это такая чудесная игра — прятки.
Дети стали в кружок. Коля вошел в середину и стал обходить всех, тыкая в каждого пальцем и приговаривая так, чтобы на каждого приходилось по одному слову:
Таня, Ваня, что под нами,
Под железными столбами?
Стульчик, мальчик,
Сам корольчик.
Слово «корольчик» пришлось на Петю.
— Вы корольчик, вы корольчик! Вам искать, — объявил ему Коля.
— Мне искать? Я не хочу искать, — отказался Петя.
— Нет, нет! Теперь уж нельзя, так по справедливости вышло. Скорее, господа, прячьтесь! А вы, чур, не подглядывать, вы спиной повернитесь! — кричала ему Лида, убегая.
Петя хотел что-то сказать, но не успел открыть рот, как вокруг никого не осталось. Дети все разбежались; Лида утащила за руку медлившую Зиночку.
Нечего делать, Петя пошел и присел на скамейку. Кто это придумал играть?.. Пете не хотелось играть. Нужно будет отыскивать, бегать. Пете не хотелось отыскивать, бегать. Его толстые ножки в светлых узеньких панталончиках не любили быстро передвигаться. Петя прислонился к спинке скамейки, опустил на воротничок пухлые бледные щеки и стал слушать, что говорили между собой няня с Аксюшей.
— Готово, пора!.. Пора! — кричали ему со всех сторон. Он не слыхал.
— Ах, да пора же! — крикнула что было силы Лида и высунула на минуту из-за куста веселое раскрасневшееся лицо.
Петя не увидал ее. Он встал и медленно пошел по дорожке. Ах, он совсем не умел искать! Он глядел на песок, на дорожку, на небо, он так смешно задирал голову, когда раздвигал кусты, что Люба не утерпела и громко расхохоталась.
— Люба, Люба, что же ты! Молчи, — шепнул, зажимая ей рот, Коля.
Но было уже поздно. Петя уже увидал их.
— Ага, вот вы!
— Хохотунья этакая! Никогда не стану больше прятаться с тобой! — сердито говорил Коля.
