Вовка перестал жужжать фонариком и затих.
— Ты, что ли, Анатолий?
Ну конечно же, в Полежаеве Толика Неганова узнают по фонарику за три версты.
— Ты чего тут делаешь?
Вовка весь сжался. Глаза у него еще не освоились с темнотой, и он начал пятиться наугад, по памяти. Из ограды выскочил как ошпаренный и, не чуя ног, дал стрекача от греха подальше.
Деревня как вымерла. Светился окнами один только клуб, да под горой маячила огоньками изба Микулиных. «Митька с братом сидит». И ноги сами свернули под гору — передохнуть некогда.
Отдышался он уже на крыльце у Митьки. Погони, кажется, не было.
В избе Микулиных ревел ребенок.
С улицы было слышно, как он надрывался и как Митька раскачивал скрипучую зыбку.
Вовка взлетел по лестнице, распахнул дверь и от порога похвастал фонариком:
— Видал?
— Неганова, — разочарованно протянул Митька.
— Ну и что! Был Неганова, а теперь не его! — сказал Вовка напористо и, несколько раз нажав на ручку, навел свет на Николу. Никола сразу затих.
— Неужели у Толика выменял? — не поверил Митька.
Пришлось рассказать все, как было.
— Отберут, — сочувствуя, заключил Митька и тяжело вздохнул.
— Да я и не собираюсь зажиливать, хотя, знаешь, пословица есть: «Что с возу упало, то пропало».
— На чужом наживаться нехорошо…
— Ты думаешь, я наживиться хочу? Нет, Митенька, я хочу кое-кого проучить. А то понаехали тут перед нами нос задирать!
Он, не попрощавшись, хлопнул дверью и побежал домой, раздражаясь Митькиной непонятливостью.
Дорогой он долго не мог остыть и все ругал Митьку: «Уж больно добреньким ты стал к этим приезжим нахалам… Нет, Митенька, пусть они язык-то свой поукоротят».
Вовка жужжал фонариком, высвечивая себе тропку.
— Анатолий, ты? — остановил его хриплый бас.
— Нет, не я, — растерянно отозвался Вовка. Ему бы промолчать, а он, раззява, подал голос на опознание.
— A-а, Вовка, — проговорил в темноте незнакомец, и Вовка совсем сник. Теперь уж и бежать бесполезно. — А я по фонарику-то смотрю — вроде Неганов. Хотел попросить, чтобы посветил мне. В Доброумово к товарищу ездил на именины да попростыл немного. Слышишь, хриплю?
Вовка только теперь признал в незнакомце Васю, сельповского возчика.
— Ты чего меня испугался-то?
— Ничего я не испугался.
— Ну не ска-а-жи-и. Я позвал, а ты и свет потушил — да деру… «Не испугался»… Ну ладно… Я ведь только выпрягся, полез на сеновал в кормушку сена спустить, а тут чую: вжик да вжик. Думал, Анатолий, больше-то таких фонариков ни у кого нету.
Вовку насторожило это многократное упоминание Анатолия, но Вася больше ничего не сказал.
— Ну, до свидания, товарищ Воронин, — по фамилии по-чему-то Вовку назвал и руку подал.
Вовка побежал домой совсем расстроенный. Фонарик уже не радовал его. Вовка даже перестал освещать им тропку.
Небо по-прежнему играло всполохами, то справа, то слева от Вовки занималось холодным огнем, и от этого глаза у него никак не могли привыкнуть к темноте. Вовка уже не раз спотыкался о камни, залетал в канаву, обжигался придорожной крапивой.
Голос Васи сельповского преследовал его: «Ну, до свидания, товарищ Воронин…»
Вовка слышал в этом голосе усмешливый намек на то, что Вася заподозрил его в чем-то нехорошем и — мало того, что заподозрил! дает понять: не робей, мол, я тебя никому не выдам…
«Уж не подумал ли он, что я фонарик украл?» — похолодел от испуга Вовка и сам же себя успокоил: ничего, вот завтра вернет он «жучок» Толику, и все узнают, какой Вовка честный. Недолго Васе сельповскому ухмыляться.
И все же беспокойство не отпускало его.
* * *
Вовка слишком поздно проснулся. Уже все Полежаево знало, что Толик Неганов потерял фонарик.
Митька Микулин, прибежавший сообщить эту весть своему дружку, растерянно хлопал ресницами.
— Толик грозится: говорит, найдет похитителя, так спуску не даст…
— Ох, ох, расхвастался! — презрительно скривил губы Вовка. — Сам потерял, а теперь похитителя ищет. — Ему не хотелось показать себя перед Митькой дрогнувшим.
— Ой, Вовка, верни ты ему этот проклятый «жучок»! На кой он тебе? — наседал Митька.
— Да ладно, расквакался…
— Ой, Вовка, верни…
Ему легко говорить «верни». Вовка и без советчиков знал, что надо фонарик вернуть. Но время-то для этого оказалось упущенным. Теперь понесешь Неганову «жучок», а он тебя чем встретит, каким вопросом? «Ага, — скажет, — вот он, ворюга. Нашелся». Докажи, что ты на одну только ночь брал фонарик. Или, может, заявишь Неганову, что за Шуру Лешукову хотел ему отомстить? Геннадий-то Иванович и то тебя не поддержит…
— Вовка, верни…
— Ну чего над душой стоишь? — не выдержал Вовка. — Без тебя, что ли, не знаю, чего мне делать?
Митька обиженно махнул рукой и, не оборачиваясь, поплелся домой.
* * *
Вовка не выходил из избы. Завалился в кровать с «Приключениями Тома Сойера» и пролежал до обеда, листая измусоленные страницы.
Читать ему совсем не хотелось, не спеша разглядывал картинки. Раньше на них и внимания не обращал: вопьется глазами в строчки и не отрывается. А оказывается, и на картинки можно подолгу смотреть.
Конечно, Вовка не маялся бы, если б Вася сельповский не «застукал» его с чужим фонариком. Вовка бы сейчас ликовал, что Толик Неганов с ног сбился, ищет «жучок». Он бы сбегал даже хоть одним глазом взглянуть, как этот франт лазит на карачках по волейбольной площадке. Шуру бы Лешукову еще привести, пусть она посмотрела бы на своего ухажера, как он нюни развесил.
Но Вася сельповский в любую минуту мог подойти и сказать:
«Да чего вы вчерашний день ищете? У Вовки фонарик».
Вот позору-то! Вот уж отомстил, называется, Вовка студенту…
И выбросить фонарик теперь не выбросишь… Поздно! Вася сельповский скажет:
«Да вчера вечером «жучок» был у Вовки».
* * *
В полдень пришел Геннадий Иванович, квартирант.
— Ну, сегодня все с ума посходили. Фонарик ищут. Ребята вон с Большой-то Медведицы и то прибежали, а ты чего, Вовка, лежишь?
— Да ну! — скорчил Вовка гримасу. — Очень мне надо!
— Толик весь свой маршрут за вчерашний день вспомнил, обошли кругом — ничего нет. Не иначе, на волейбольной площадке выронил.
— Что с воза упало, то пропало, — сказал Вовка.
— Чего-чего?
— Я говорю, что с воза упало, то пропало… Нашел кто-нибудь.
— Ну, нашел бы, так или не отдал?.. Находка приметная.
Геннадий Иванович пристально посмотрел на Вовку.
— Во-о-овк, — сказал он, прищурившись, — а уж ты, случаем, не знаешь ли, кто фонарик нашел? Ты ведь в судьях сидел, вся игра на твоих глазах прошла…
Вовка покраснел и, чтобы Геннадий Иванович ничего не заметил, отвернулся к окну.
— Я за мячом следил, а не за негановским фонариком, — сказал он насупленно и, набравшись смелости, посмотрел Геннадию Ивановичу в лицо. — Очень мне надо за маменькиным сынком смотреть… Я к нему в прислуги не нанимался… Пусть сам за собой следит… Тоже мне фон-барон выискался… Шишка на ровном месте…
— Да ладно, ладно тебе, — успокоил его Геннадий Иванович. — Я ведь просто к слову спросил. Не видел, так и не видел. Чего обижаться…
«Просто к слову спросил… Как бы не так!» Вовка насмешливо скривил губы: просто к слову у Геннадия Ивановича ничего не бывает; что тревожит, о том и спрашивает. Вовка не чурка осиновая, моментально сообразил: был у Геннадия Ивановича разговор о нем с Негановым. Ну конечно же, был. Вон Геннадий Иванович как прищурился. Сразу видно, что по заданию Толика Вовку прощупывает.
Ох, не на таковского вы напали! Вовка и Геннадию Ивановичу ничего не скажет… Раз в союзе с Негановым — никаких откровений!
Ну до чего же Геннадий Иванович простоват: не может никак понять, что у Вовки за него же, бесхитростного, сердце болит. У Геннадия Ивановича из-под носу невесту норовят увести, а он ушами хлопает и помогает этому проклятому задавале фонарик искать. Да пусть бы помучился, попереживал, что «жучка» уже не найти. Эх, Вовка бы на месте своего квартиранта показал этому Толику, где раки зимуют!
— Понимаешь, в чем дело… — признался Геннадий Иванович. — У меня, конечно, насчет тебя никаких сомнений нет: судье по сторонам глазеть некогда, за мячом уследить бы. Но Толик очень просил: узнай, говорит, на всякий случай, может, Вовка видел, кто подобрал «жучок».
— Уж не на меня ли он думает? — встрепенулся Вовка и почувствовал, как у него пересохло во рту.
Геннадий Иванович замялся, и Вовка, переборов испуг, перешел в наступление:
— Пусть тогда с обыском приходит! — гордо заявил он. — Вот уж я ему в бесстыжие-то глаза наплюю, и не отмыться будет всю жизнь!
