— Вот я и сделал! — вызывающе ответил Сухоручко. — Вы думали, я у вас в ножках буду валяться?
— Ты этим доказываешь только то, что комсомольская организация была права в своем решении, — сказал Борис. — Сам же и доказываешь!
— Ну и что ж!.. Ну и доказываю! Теперь мне все равно!
— Значит, тебе вообще все равно!
— Ну и что ж!.. Ну, и вообще! — упрямо стоял на своем Сухоручко. — А ты что? Перевоспитать меня хочешь?
— Дурак ты, Эдька! — попробовал Борис перейти на фамильярный, товарищеский тон. — Ну что ты в бутылку лезешь? Ну что ты этим добьешься? Мы думали…
— Вы думали, что я из-за института в комсомол поддаю? — зло перебил его Сухоручко. — Ну и пусть! Ну и думайте! Сухоручко — хулиган! Сухоручко — карьерист! Ну и думайте!.. И вообще, чего ты ко мне пристал? Пошел к черту!..
Потом ко всему прибавилась безобразная история с Майей Емшановой. Сухоручко приметил ее давно, однако Майя его явно избегала. Сначала он не верил этому — в компании Додика не допускали и мысли, чтобы девочке не нравились ухаживания мальчика. Потом ему стало обидно, и он начал преследовать Майю, пока не был задержан швейцаром женской школы.
После этого мальчики решили, что на совместное собрание с девочками класс не может прийти, не решив вопроса о Сухоручко.
Председатель собрания, Игорь Воронов, сурово взглянул на Сухоручко и сказал:
— А ну! Выходи!
— А почему? — с развязной улыбкой спросил Сухоручко. — Зачем выходить? Я и отсюда могу!
— Я тебе говорю: выходи к столу! — повторил Игорь.
— Ах, ах! Скажите пожалуйста! — продолжал паясничать Сухоручко.
Борис видел, как напрягся Игорь, делая усилие над собой, чтобы не выскочить из-за своего председательского стола, не схватить Сухоручко за шиворот и не поставить его здесь, рядом с собою, на виду у всех. Ребята тоже притихли, следя за ходом этого поединка. Глаза у них разгорелись, в позах, в лицах отображалось кипевшее в них едва сдерживаемое возмущение. Оно нарастало с каждой секундой все еще продолжавшегося кривлянья Сухоручко, настраивая против него и тех, кто за минуту до того, может быть, относился к нему снисходительно, сплачивая всех, кто хотел порядка в классе в этот ответственный период его жизни.
Вася Трошкин наконец не выдержал и схватил Сухоручко за грудь.
— Ты что ж?.. Ты долго будешь?
— Трошкин! Сядь! — не своим голосом крикнул Борис.
Он чувствовал, что если не остановить, то вслед за Трошкиным сейчас сорвутся все — и закричат, и зашумят, и получится свалка, драка, скандал. Все это, очевидно, с такой силой выплеснулось в его окрике, что Вася тут же отдернул руку и послушно пошел на свое место и только проворчал:
— А что ж он?..
— Сухоручко! Выходи к столу! — со всей силой спокойствия и со всей силой решимости еще раз негромко проговорил Игорь.
— П-жалуйста!
Сухоручко пожал плечами и вразвалку пошел к столу, повернулся лицом к классу и сделал жест развязного конферансье. Он рассчитывал на улыбку, на смех, на то, чтобы перевести все в шутку, но этого не получилось — ребята были настроены по-боевому. И так же по-боевому они принялись обсуждать его поведение — упрекали в несознательности, в отсутствии чувства товарищества, в эгоизме, в легкомыслии, во всем, в чем только можно было обвинить человека, не признающего законов коллективной жизни.
Но на Сухоручко все это мало действовало, — он продолжал паясничать, отшучиваться, строил гримасы и заводил самые нелепые препирательства.
— А что с ним возиться? — встал вдруг Миша Косолапой. — Объявим ему бойкот — и все! Раз он ничего признавать не хочет!
Эта мысль была такой неожиданной, новой и в то же время так четко выражала настроение класса, что она всем понравилась. Понравилась она и Борису.
— Наш коллектив брал Сухоручко под свою ответственность, — сказал он. — Мы за него слово давали педагогическому совету…
— А кто вас просил? — повернулся к нему Сухоручко.
— Хам ты!.. Хам! Ты кончаешь школу, — а кто ты есть? — окончательно забыв о своих председательских обязанностях, вскипел вдруг Игорь. — Проголосуем?.. Кто за бойкот Сухоручко?
Сразу же взметнулся лес рук. Все это произошло так быстро, что никто не успел даже задаться вопросом: а в чем же в сущности должен заключаться этот бойкот?
— Переходим к следующему вопросу! — объявил Игорь. — О подготовке к выборам — о монтаже.
— А мне? — спросил Сухоручко. — Садиться, что ль?
— Дело твое! — ответил Игорь. — Мы не считаем тебя членом своего коллектива.
Сухоручко пошел на свое место. Валя Баталин, с которым он сегодня сидел, встал и пересел на другую парту. Сухоручко криво усмехнулся и, перегнувшись через пролет между партами, что-то спросил у Феликса. Феликс отодвинулся и ничего не ответил. Сухоручко попробовал подать реплику выступавшему Вите Уварову. Витя остановился, переждал и потом продолжал говорить, начав точно с того слова, на котором его прервал Сухоручко.
Сухоручко съежился и притих. И так, молча, он просидел до самого конца собрания. Когда ребята расходились, он сделал еще попытку заговорить с одним, с другим, с третьим, но ему никто не ответил.
На собрание с девочками он не явился.
* * *
Что касается остальных ребят, то они явились все как один. Руководящее ядро класса. — Игорь, Витя Уваров, Валя Баталин — предварительно собралось у Бориса дома. Еще раз все продумали, перебрали все возможные неожиданности и осложнения, договорились относительно президиума. В президиум наметили Бориса и Игоря, с тем чтобы Игорь вел собрание, а Борис был главным докладчиком.
— А вы уж следите! — сказал Борис. — Если я что упустил или нужно поддержать или разбить кого-то, — кройте. И ты, молчальник, тоже, — обратился он к Вале. — Хватит молчать! Застенчивость — это тоже эгоизм, если хочешь знать. «Ах, мне неловко! Ах, стыдно!» Одним словом, где нужно, ребята, помогайте.
Впрочем, трудно было что-либо добавить к выступлению Бориса, когда он поднялся из-за стола президиума и начал свою речь на собрании — вспомнил всю историю дружбы, указал на ее результаты, ее значение, положительное влияние на мальчиков и «думаю, — добавил он, — и на девочек».
Валя не спускал глаз со своего друга. Откуда все это у него? И осанка, и выдержка, и логика, и в то же время живая искорка, горящая в каждом слове, в каждом его взгляде! Видно было, что он борется за свое, близкое и верит в то, за что борется, и не уступит ни в чем и никому.
— Мы пришли не ссориться, — сказал он. — Мы пришли восстановить дружбу.
На собрании было тихо, как никогда, и председательствующему Игорю нечего было делать. Борис не мог понять, что означает эта тишина: пришли ли девочки тоже с серьезными намерениями, или это затишье перед бурей. И потому он очень насторожился, когда выступила Юля Жохова, выступила нехорошо, запальчиво. Обозвав Сухоручко хулиганом, она тут же стала ругать и всех подряд: мальчики — хулиганы, мальчики — невежи, мальчики сделали то-то, мальчики провинились в том-то. Испугавшись, что ее сейчас поддержат другие, Борис, перемигнувшись с Игорем, решил сразу же заглушить этот голос.
— Не будем сводить счеты! — сказал он решительно. — И что это вообще за силлогизм: Сухоручко хулиган, значит все мальчики хулиганы, значит нужно рвать дружбу? Мы наказали Сухоручко. Мы признаем, что и в других случаях мальчики бывали грубы, невежливы. Мы делаем из этого урок для себя. Мы учимся жить, и дружба нам в этом помогает. Мы за дружбу!
Потом говорила Елизавета Васильевна. Она отметила организованность мальчиков и тоже призвала обе стороны к мирному разрешению вопроса. Собрание оживилось. Выступали и мальчики и девочки, все высказывались за восстановление дружбы, только девочки требовали, чтобы не повторялось старое, а мальчики уверяли, что ничего не повторится, только чтобы, по выражению Васи Трошкина, «у девочек не было завышенных требований, как к богиням».
Борис слушал, и на душе у него становилось веселее. Но чем веселее становилось на душе, тем больше его раздражало молчание Нины Хохловой.
Нина сидела за столом президиума точно посторонняя и молчала, опустив глаза. Уже высказались многие и с той и с другой стороны, и Игорь, не любивший длинных разговоров, встал, опершись по привычке левой рукой о бедро.
— Проголосуем!?
— А Нина? — спросил Борис. — Почему молчит Нина?
Игорь повернулся к Нине, и все посмотрели на нее, как бы присоединяясь к вопросу, который поставил Борис.
— Ну, если девочки согласны, и я согласна! — поднявшись проговорила Нина и села.
— Почему «если девочки»? — спросил Борис. — А ты?.. Сама?
Нина молчала.
Тогда Борис поднялся и вдруг перенес огонь на Нину Хохлову — своего главного противника.
— Мы много спорили с Ниной и, может быть, она на меня обиделась. Но и сейчас я должен сказать то же самое. Мы не на балу, и я не на вальс ее приглашаю. Что я могу сказать товарищу, то скажу и ей. Так я понимаю дружбу. Я считаю нечестным не указать на то, что считаю неправильным. А всю линию Нины Хохловой я считаю неправильной.
