— Я рада за вас.
— И телевизор не смотришь? — был следующий вопрос. — Есть у тебя телевизор?
— Был мамин, но сломался. Я отдала его соседу на запчасти.
— Надо было починить. Как же так? Газеты не читаешь, телевизор не смотришь. Отстаешь от жизни. (Если бы я знала тогда, зачем она устроила мне это собеседование! Но разве можно заглянуть в душу другого человека? Чужая душа — потемки).
Не догадываясь, что она что-то худое задумала, я ответила:
— Догоню, когда приеду домой, в Пермь. Там все, что надо, у меня есть.
— А может быть, на рынке, где ты торгуешь, обсуждают новости дня?
— Иногда обсуждают, — продолжала я спокойно отбиваться от нее. — Но вообще-то там совсем другие разговоры...
Она хотела, наверное, подчеркнуть, что торговать на базаре унизительно для бывшей учительницы. Но я же на вырученные деньги книги издаю! Хотелось мне ответить ей резко, но я сдержалась. Отчитываться еще перед ней! Этого только не хватало! Кто она такая, чтобы указывать мне, как жить?
—Может, слышала о том, что в Москве сейчас делается? О Ксении Собчак?
— Нет. А чем она прославилась?
— Не прославилась, а прогремела! Устроила беспорядок на улице, пользуясь своей известностью как телеведущая.
— В Москве? — заинтересовалась я, поняв наконец, чего ей от меня надо. Хочет втянуть меня в беседу на политическую тему и заставить высказать вслух крамольные мысли. Вон чего захотела! Продолжает, значит, она заниматься своим любимым делом и думает, что я до сих пор об этом не догадываюсь.
— Нет, — ответила она на мой вопрос. — Не в Москве, а в каком-то другом городе. Требует отставки Путина... — Она помолчала, ожидая, может быть, я что-то скажу. И я сказала:
— Ничего себе.
— А сама-то, сама-то! — захлебываясь от возмущения, продолжила Роза. — Представь себе! При обыске нашли у нее миллион долларов! Где она их взяла? Кому положено, хотели это выяснить. А она — улизнула! В самолет — и на Аляску! Почитай, так и быть, газету, все узнаешь в подробностях.
Я стала читать. Когда закончила и убрала, свернув, не подоконник газету, она, приподнявшись на локтях и высунувшись из-за своей ширмы (из-за спинки кровати), спросила:
— Ну как?
Я в ответ промолчала. Допрос решила мне устроить. Неймется ей. Жажда деятельности обуяла. Если б я только тогда знала, что она задумала!
Не дождавшись ответа на этот вопрос, задала мне другой:
— А хочешь телевизор посмотреть? (Он, как я уже говорила, стоял в другой комнате)
Мне надо было сказать: «Хочу, но вместе с тобой. Пусть Дима пересадит тебя в кресло». Но, ни в чем ее так и не заподозрив, ответила:
— Хочу.
— А какую передачу? Политическую?
— Нет, в политике ты меня уже просветила. Что-нибудь легкое, веселое. Задорнова, например. Или КВН. Юмор, в общем.
Она прокричала:
— Дима! Дима!
Он вошел и вопрошающе посмотрел на мать сверху вниз. Она сказала:
— Валя хочет посмотреть телевизор. Включи ей что-нибудь развлекательное...
Передача была интересная, забавная. Время от времени я громко смеялась, и Розе слышен был, безусловно, мой смех. Чем она в это время была занята, я не интересовалась и, не ожидая подвоха, в ее комнату не заглядывала. Ну, не было у меня перед ней никакого страха! Я привыкла ее жалеть, а не бояться. Когда я вернулась в Розину спальню, она, высунувшись из-за своего укрытия, спросила:
— Ну что, довольна?
— Конечно.
— Вот и хорошо. Развлеклась немного.
Эти слова были сказаны каким-то странным тоном, не одобрительным, а как будто даже насмешливым. Но я, находясь под впечатлением передачи, которую только что посмотрела, не придала значения этим нюансам. Дальше она повела себя так, что можно было только удивляться ее выходкам. На ее крик:
— Дима! Дима, иди сюда! — он отозвался:
— Иду! — Он вошел в комнату. Постояв несколько минут молча, он взъерошил свои седые волосы и объявил:
— Обед готов. Сейчас подам. — Он отодвинул на край стола телефон, положил я меня салфетку и стал носить тарелки. Я сидела за столом. Для себя он стул не поставил. И пил, и ел стоя. Матери он подавал еду в постель, хотя она, пересев в коляску, могла бы устроиться и за столом. Ей хватило бы места. На середину стола Дима поставил две бутылки. Одну — высокую, с каким-то сухим вином, другую — пониже, с виски. Роза комментировала его действия.
— Водку мы совсем не пьем. Это гадость. Бутылка, которую ты принесла как-то, стоит непочатая (она продолжала подчеркивать, что они, Шейдины, состоятельные люди, и тем самым указывала мне на то, что я как была бедна, так и осталась таковой, хотя и заимела сад). Гордыня, свойственная Розе, не давала ей покоя. Хоть чем-нибудь, да надо хвалиться. Это смешило меня, но я не подавала вида. — Виски — это вещь. Попробуешь — согласишься со мной.
Дима разлил вино в высокие, очень тонкие, хрупкие стаканы, наполнив их до половины. Чокнувшись, мы выпили.
— Ну, как? - обратилась она ко мне.
— Очень вкусно. Вкусней шампанского.
— Нашла с чем сравнивать, — вставила Роза.
— Но за что мы пьем? — поинтересовалась я.
— За что-то! — кокетливо ответила она. — Потом узнаешь. — Мне оставалось только изумляться.
Дима молчал с непроницаемым выражением лица. Он явно старался скрыть, о чем думает и что чувствует. Как выяснилось позднее, ему было что скрывать от матери. Взяв легонько, чтобы не сломать, опорожненные стаканы, он унес их на кухню и стал разливать в маленькие рюмочки виски. Мы выпили, не чокнувшись на сей раз. Он налил по второй, коснулся моей рюмки своею. Я потянулась к розиной рюмочке. Но он удержал меня, сказав с осуждением в голосе:
— Она уже выпила! — это было уже слишком! Где такое видано, чтобы хозяйка, не дождавшись, когда гостья поднесет рюмку к губам, опрокидывала свою. А дальше она повела себя так, что я не знала даже, что и думать. Одним глотком опорожнив третью рюмку, она не подала ее, пустую, сыну, хотя он и стоял перед нею с протянутой рукой. Размахнувшись, как заправский пьянице, она швырнула ее — нет, не на пол, в свою постель. Эта культурная, воспитанная, интеллигентная, какой она себя считала, особа...
Мы с Дмитрием, чокнувшись, тоже выпили, и он, не закусывая, стоял перед матерью, слегка ссутулившись и ожидая ее новых указаний. Она же заявила безапелляционным тоном:
— Все. Мне хватит. А ей, — она не назвала меня по имени, лишь махнув рукой в мою сторону, — налей еще.
Виски, спору нет, вкусный напиток, но для женщины слишком крепкий.
— В мою рюмку тоже не наливай, я же могу опьянеть. А мне ведь до сада своего нужно долго еще добираться...
Не сказав ни слова, Дима взял наполовину опорожненную бутылку и унес на кухню. Закусив красной рыбой и сыром, нарезанным очень тонко, и еще немного посидев, я стала собираться. А что значит нищему собраться? Подпоясаться и взять свою котомку... Я напялила себе на голову свою широкополую шляпу, подхватила дамскую сумочку, которая лежала на раздвижном диванчике (хозяйственную взять забыла) и вышла из комнаты, где мы пировали. Дмитрий, как всегда, с рыжим котом подмышкой, проводил меня до выхода. Я еще раз поблагодарила его за очень вкусное угощение и вышла в подъезд. Чувствуя, что немного опьянела, осторожно спустилась вниз по лестнице (Шейдины живут на втором этаже пятиэтажного дома из белого кирпича, с архитектурными украшениями по фасаду). Нажав на кнопку открытия двери, я вышла на улицу, навстречу беде, которая ожидала меня недалеко от Розиного жилища, о чем я, само собой разумеется, не догадывалась. Человеку не дано знать, что ждет его «за поворотом». Меня должно было, наверное. Насторожить то, что подруга в этот раз чересчур странно себя вела. Но выпитое спиртное и присущая мне беспечность помешали разобраться в сложившейся обстановке. Дождя не было. Они пошли позднее, когда никому уже не были нужны — ни горожанам, ни садоводам. Листва на деревьях, посаженных вдоль тротуара, начала красиво желтеть, а трава на газонах все еще была зеленой, хотя от жары и поникла. До ближайшей трамвайной остановки добралась я минут за пять. Подошел мой номер. Но я пропустила его. Мне надо было пройти дальше, до перекрестка, и в одном из продуктовых магазинов, расположенных на углу, запастись провизией, чтобы хватило съестного на неделю, до следующей поездки в город. Подождав у светофора, когда загорится зеленый сигнал, благополучно пересекла я одну улицу, затем, опять же на зеленый свет, начала переходить другую. Я была уже на середине второй «зебры», когда за моей спиной раздался вдруг страшный скрежет, а навстречу мне бросилась бежать женщина с испуганным лицом, которую я прежде никогда не видела. Поравнявшись со мной, она обняла меня за плечи и шепнула на ухо:
— Он ехал прямо на вас, но внезапно затормозил. Благодарите Бога, что не наехал. — Я оглянулась: огромный грузовик стоял на краю шоссе, заехав передними колесами на тротуар и накренившись. Пожав плечами, я зашагала в том же направлении, к гастроному, опять же не озираясь по сторонам. Страха я пока не чувствовала. Страх ко мне приходит всегда после времени. Мало ли почему, думала я, он вдруг затормозил. А женщине, вероятно, показалось, что он преследует меня.
